Николай Ежов - сумасшедший у руля НКВД
poltora_bobra — 04.07.2010 Сила большевистской партии именно в том и состоит, что она не боится правды и смотрит ей прямо в глаза (Сталин).Поэтому правду говорить нужно, как бы тяжела она не была. Говорить правду необходимо ибо именно правдой мы выбиваем козыри из рук антисоветчиков
Если в тридцатые годы и был какой-либо человек, сравнимый по популярности со Сталиным - это был Ежов. Ежов был на рисунках, плакатах, на демонстрациях, сидел в президиумах, ему посвящали стихи, ему писали письма.
Я не буду вдаваться в судебное дело Ежова. Может, Ежов и не был иностранным шпионом. Но что ясно на 100 % - то что Ежов, встав у руля НКВД, не смог удержать себя в руках, его развратила безграничная власть, он стал легальным убийцей, но уже не мог ни понять этого, ни осознать. Именно ему повсюду мерещились враги и заговоры, именно он смог убедить в этом всех остальных, именно он затеял террор.
"...ошибся и за это должен нести ответственность. Не касаясь ряда объективных фактов, которые в лучшем случае могут кое-чем объяснить плохую работу, я хочу остановиться только на моей персональной вине как руководителя Наркомата. Во-первых, совершенно очевидно, что я не справился с работой такого ответственного Наркомата, не охватил всей суммы сложнейшей разведывательной работы. Вина моя в том, что я вовремя не поставил этот вопрос со всей остротой, по-большевистски, перед ЦК ВКП(б). Во-вторых, вина моя в том, что, видя ряд крупнейших недостатков в работе, больше того, даже критикуя эти недостатки у себя в Наркомате, я одновременно не ставил этих вопросов перед ЦК ВКП(б). Довольствуясь отдельными успехами, замазывая недостатки, барахтаясь один, пытался выправить дело. Выправлялось туго — тогда нервничал. В-третьих, вина моя в том, что я чисто Делячески подходил к расстановке кадров. Во многих случаях, политически не доверяя работнику, затягивал вопрос с его арестом, выжидал, пока подберут другого. По этим же деляческим мотивам во многих работниках ошибся, рекомендовал на ответственные посты, и они разоблачены сейчас как шпионы. В-четвертых, вина моя в том, что я проявил совершенно недопустимую для чекиста беспечность в деле решительной очистки отдела охраны членов ЦК и Политбюро. В особенности эта беспечность непростительна в деле затяжки ареста заговорщиков по Кремлю (Брюханова и др.). В-пятых, вина моя в том, что, сомневаясь в политической честности таких людей, как бывший начальник УНКВД ДВК предатель Люшков и в последнее время Наркомвнудел Украинской ССР председатель Успенский, не принял достаточных мер чекистской предупредительности и тем самым дал возможность Люшкову скрыться в Японии и Успенскому пока неизвестно куда, розыски которого продолжаются. Все это, вместе взятое, делает совершенно невозможным мою дальнейшую работу в НКВД. Еще раз прошу освободить меня от работы в Наркомате внутренних дел СССР. Несмотря на все эти большие недостатки и промахи в моей работе, должен сказать, что при повседневном руководстве ЦК НКВД погромил врагов здорово". (из записки Н.И. Ежова в Политбюро ЦК ВКП(б) 23 ноября 1938 года)
Ежова необходимо было остановить. И вина ЦК 1937-38 гг. в том, что ЦК не сразу разобрался в какого монстра превратился Ежов.
С помощью Л.П. Берии удалось остановить террор зарвавшегося Ежова. В 1939 были пересмотрены дела множества осужденных. Триста тысяч человек были реабилитированы.
"Придя в органы НКВД, я
первоначально был один. Помощника у меня не было. Я вначале
присматривался к работе, а затем начал свою работу с разгрома
польских шпионов, которые пролезли во все отделы органов ЧК. В их
руках была советская разведка. Таким образом, я, «польский шпион»,
начал свою работу с разгрома польских шпионов. После разгрома
польского шпионажа я сразу же взялся за чистку контингента
перебежчиков. Вот так я начал свою работу в органах НКВД. Мною
лично разоблачен Молчанов, а вместе с ним и другие враги народа,
пролезшие в органы НКВД и занимавшие ответственные посты.
Люшкова я имел в виду арестовать, но
упустил его, и он бежал за границу." (Последнее слово Н. И. Ежова на судебном
процессе
3 февраля 1940 года)
"Я
в течение двадцати пяти лет своей партийной жизни честно боролся с
врагами и уничтожал врагов. У меня есть и такие преступления, за
которые меня можно и расстрелять"
(Последнее слово Н. И. Ежова на судебном процессе 3 февраля 1940
года)
"При обыске в письменном
столе в кабинете Ежова в одном из ящиков мною был обнаружен
незакрытый пакет с бланком «Секретариат НКВД», адресованный в ЦК
ВКП(б) Н. И. Ежову, в пакете находилось четыре пули (три от
патронов к пистолету «Наган» и одна, по-видимому, к револьверу
«Кольт»).
Пули сплющены после выстрела. Каждая пуля была завернута в бумажку
с надписью карандашом на каждой «Зиновьев», «Каменев», «Смирнов»
(причем в бумажке с надписью «Смирнов» было две пули). По-видимому,
эти пули присланы Ежову после приведения в исполнение приговора над
Зиновьевым, Каменевым и др. Указанный пакет мною
изъят." (Из
рапорта Капитана государственной безопасности Щепилова
11 апреля 1939 года)
"Я
почистил 14 000 чекистов. Но моя вина заключается в том, что я мало
их чистил. У меня было такое положение. Я давал задание тому или
иному начальнику отдела произвести допрос арестованного и в то же
время сам думал: ты сегодня допрашиваешь его, а завтра я арестую
тебя. Кругом меня были враги народа, мои враги. Везде я чистил
чекистов. Не чистил лишь только их в Москве, Ленинграде и на
Северном Кавказе. Я считал их честными, а на деле же получилось,
что я под своим крылышком укрывал диверсантов, вредителей, шпионов
и других мастей врагов народа". (Последнее слово Н. И. Ежова на судебном
процессе
3 февраля 1940 года)
Даже
в последний день Ежов не смог осознать тот ужас, отцом которого он
был.
|
</> |