НЕТЕЛЕФОННЫЕ РАЗГОВОРЫ
karjalaskier — 24.01.2023Вокруг Москвы горели леса и торфяники, брошенные деревни и вполне себе благополучные коттеджные поселки. На Хованском кладбище бригады не успевали орудовать лопатами, поэтому могилы рыли экскаватором в виде огромной траншеи. Траншея быстро заполнялась, экскаватор тоже работал в две смены.
Смог, смерть, смирение… Начинается с одних и тех же букв.
Сижу возле окна своей квартиры и держу в руках трубку телефона, думаю кому позвонить. Мне почти 90 лет, абонентов в моей книге памяти накопилось достаточно.
Позвонить отцу? Он в деревне Блешне был единственный Георгиевский кавалер, два креста за оборону Порт-Артура. Мамка рассказывала, каким орлом вернулся из недолгого японского плена – казачий чуб, шашка на боку, невиданные заморские подарки для близких и рассказы, рассказы. Вся Блешня собиралась слушать, обмирая от страха, как казак Филипенко рубил в гаоляне косоглазых сотнями.
А что бы я ему рассказала? Что осталась я одна из всех его детей? Что никто не дожил, как ни старались, до его 96 лет? Что их родная деревня, затерявшаяся в дремучих Полесских лесах Черниговщины, исчезла? После Чернобыля подлый рак за несколько лет сожрал оставшихся жителей как ржа брошенную в поле железяку. Самым последним ушел на погост твой младшенький, единственный сын среди кучи девок, Гриша.
А хорошо бы позвонить Грише. Я бы рассказала, что свою квартиру, свою первую и единственную квартиру, полученную чудом в последний год советской власти, я уже отписала его младшему внуку Андрею. Он очень хороший парень вырос, видный, только никак не женится. Ты, Гриша, его ребенком видел, совсем ребенком, а сейчас он ух, видно, что из Филипенок. Знаю, как ты был бы рад внуков увидеть и двух правнучек, хоть глаз у тебя и один. Я уже рассказала им, как ты своим выбитым глазом всю деревню нашу спас от смерти. Они не верят, смеются, говорят, что бабушка всегда сказки рассказывает. А ведь истинный крест, правда, я ж сама видела. Как в августе наши через деревню по лесам как попало бежали, а ты, Гришка, и такие же огольцы, нашли машину брошенную с винтовками и прочим скарбом. И у дороги выкопали окоп, вооружились и стали ждать немцев. А ты решил потренироваться и стрельнул в дерево. А затвор выскочил и глаз тебе и выбил. Вы все перепугались, винтовки побросали и по домам разбежались. Ну немудрено перепугаться, тебе ж еще только семь лет было, еще в школу не ходил. А вот если б вы не разбежались, то сожгли бы деревню и людей бы постреляли, как в Орляковке. А так обошлось, только глаз потерял.
Ой, я бы всем еще сестрам позвонила. Ксении, Насте, Лидии, Анне.
Особенно Лиде, рассказала бы ей про все-все-все. И что дома бывают по пять этажей, и что под землей можно ездить на поезде, и про электричество, что бывают лучины ярче самой большой керосиновой лампы. Не поверишь ты мне, наверно. А я помню, когда меня полиомиелит скрутил проклятый, мы рядом на печи лежали. Тебе три годика, а я тебе сказки и истории разные придумываю. Батька ушел лес пилить, хоть что-то из продуктов заработать. К весне этой уже все запасы закончились, и весна поздняя была, никак снег не сходил, еды вообще не было. Вот меня в больницу в Семеновку отвезли, а в больнице обедом кормили, представляешь? Да и соседка по палате Эмма была дочкой какого-то районного начальника, она хлебом делилась, а я половину съедала, а половину для тебя прятала. Прямо слышу в эту телефонную трубку, как ты заливисто смеешься, глядя как я боком ковыляю. Я ж из больницы вернулась навсегда хромая. Зато живая. Чуть опоздала. Ты уже умерла. Ни меня с сухарями не дождалась, ни отца из Мозыря. Да в эту весну на погосте почти сто новых могил появилось, в основном маленьких, детских.
А потом я Анне позвоню. Ань, у меня твоя фотография на стене на самом видном месте висит. Какая же ты красивая. Как я тобой гордилась. Как мы все тобой гордились самой смелой и отважной связной в отряде. Сам Алексей Федорович Федоров ценил и знал. И к ордену представил. Почему ты меня не послушала, я ж тебе говорила: «Залазь к нам в кузов». А ты на подножке Студебеккера ездила, и в тот раз в Новгород-Волынский на награждение партизан тоже. В новой гимнастерке, глаза горят, волосы ветер раздувает. Не знаю, наша это мина была или немецкая, но прямо твоим колесом полуторка наехала. Меня в кузове контузило и ноги больные опять посекло, а тебя убило. Одну-единственную убило. Почему ты не послушалась? Три года под смертью с ней в обнимку ходила, и ничего. Вроде и война уже почти закончилась, тебя в Харьков на курсы радисток отправить хотели. Несправедливо. Я, калека, живу, а ты навечно молодая. А может и повезло тебе, ни гипертонии, ни цистита, ни костылей этих проклятых, ничего не узнала.
Смотрю на этот диск телефонный и рука тянется позвонить ему, Петру. Он красавец был, гармонист, сосед. С войны вернулся побитым и без ноги. Но веселый с гармонью своей вечной. И с шуточками. Как-то мы и прибились друг к другу. Один хромой, второй безногий. Он такой хороший был, на эти разговоры злобные соседские внимания не обращал, отмахивался. У нас во время войны в Блешне всегда кто-то на постое стоял. Поэтому и деревню, и жителей особо не трогали. Немцы вообще никого не замечали. Люди приказа. Скажут по головам детей гладить, будут улыбаться и гладить; а скажут на акцию ехать, так перестанут гладить, возьмут карабины и поедут в Корюковку. Построят там всех жителей и каждого десятого в строю застрелят, хоть ребенка, хоть старуху. С партизанами так боролись, ироды. А мадьяры те другие. Никого не убили, всегда хохочут что-то на своем тарабарском. Но все что увидят, сразу тащат. И девок всех снасильничали. Хоть косая, хоть кривая, хоть хромая. Я стала после всегда с серпом ходить и спать с ним. Ты, Петя, мне сразу поверил. А дурам этим соседским нет. А расписаться мы откладывали, видно знал ты что-то. Правда, если б знал, то не стал бы в клубе частушки свои петь.
Я в колхоз иду – юбка новая,
Из колхоза я иду – жопа голая.
И про Сталина тоже смешная была. Вот тебя и забрали прямо с фермы, даже сепаратор починить не дали. Сепаратор тот, Петя, никто и не починил, выкинули. Я тебя ждала в Блешне до самой смерти Сталина, а потом:
Пришел к власти Маленков,
Дал нам хлеба и блинков.
Ты б, мой милый и единственный, лучше бы частушку придумал. Если б не сгинул неизвестно где. А еще нам паспорта дали. И я уехала в Москву. Мы с тобой мечтали же как в кино «Доярка и механик» без Ладыниной в главной роли, а с «самой Пелагеей Филипенко», как ты шутил. Получилось и без Ладыниной, и без механика. И без доярки тоже. Не нужны в Москве доярки.
А позвоню-ка я Шоелу Давыдовичу, если уж так выходит всем-всем звонить. Я у него у первого в Москве устроилась на работу помощницей по хозяйству. У первого и у последнего. Всю, жизнь, считай, в твоей семье, Шоел, и прожила. Ты мне как спасение сверху был даден. Мне надо было за кем-то заботиться. А ты такой, такой. Как вождя народа кондратий хватил, так и тебя почти сразу паралич. Вроде молодой мужчина, а уже старый большевик и паралич. Я что скажу, тебе, Шоел, хоть ты и матерщинник каких мало, и выпить не дурак, я тебя сразу полюбила. А крепко сказать могу и сама. Конечно, не так крепко, как ты, но я и в Гражданскую у Махно не комиссарила. И ты не волнуйся, я всех твоих на ноги поставила. Все сытые и обстиранные всегда были. Семен профессор стал, уважаемый человек, премии получает разные. Дода вот только умерла рано, плохие ей гены от родителей достались, уж извини. И внуки выросли хорошими людьми, и жены их такие приятные. А правнуков у тебя пять: три мальчика и две девочки. Ты меня помнишь шебутной, наверно, и вечно куда-то спешащей, так слушай: как ты умер, я совсем плохо ходить стала. Уговорили меня на операцию лечь, искусственную железную кость поставить. Операция прошла удачно, но кости эти во мне не прижилась, вытащили их из меня, так что я уже 35 лет на костылях без костей ковыляю. Приноровилась. А невестка твоя, на которую ты всегда жаловался, она мне квартиру выбила отдельную. СОБЕС весь на уши поставила, писала, требовала. Когда ордер я получала, они с таким ужасом про нее спросили, кто она мне. Я говорю: «Никто по сути». Не поверили. Ну я и сама не поверила бы.
Не поверила бы что я до 87 лет дожила. Ничего, уже скоро. Всех увижу, со всеми поговорю.
Поля аккуратно положила трубку на свой старенький дисковый телефон.
Вокруг Москвы горели леса и торфяники, внутри нее огонь потихоньку угасал.
|
</> |