Нелепая жизнь в СССР

holera_ham — 05.01.2022 Рассказывает Сергей Васильевич Трикачев


Моё первое знакомство с ненцами, населявшими просторы Ямала, было необычным. В феврале мы, молодые специалисты, получив в бухгалтерии накладные на спецодежду, отправились за ней на вещевой склад.

Близ склада увидели валяющуюся на снегу меховую накидку из оленьих шкур. Вокруг нее скопилось с добрый пяток местных собак, которые окружили это «изделие» и угрожающе облаивали его. Еще не зная повадок местных собачек, мы аккуратненько обошли эту свору, и зашли в помещение склада.

Первое знакомство с Борей Пырерку
Поскольку нас было человек пять, то процедура получения одежды заняла, наверное, около часа, ибо перечень её был внушителен, да и приходилось примерять на себя унты, шубы и всё прочее. Выйдя из склада, мы увидели все ту же картинку с собаками и шкурой, но шкура была уже не неподвижная — под ней кто-то копошился. Морозец был не слабый, градусов под 25, и, подойдя поближе, мы с изумлением увидели, что из-под шкуры высунулась чья-то голая рука, и не просто рука, а с пачкой сахара! Затем снова «спряталась» под шкуру… Идущий за нами человек, видимо из бывалых северян, только и произнес:

— Ребята, не переживайте, это ненец, слегка перебрал! Отоспится и уедет к себе в стойбище!

«Ну и дела», — подумали мы, и, нагруженные спецодеждой, абсолютно беззаботно побрели в общежитие.

Позднее, когда мы уже окунулись в жизнь поселка и в работу, то многое в поведении национальных кадров, иногда заезжавших на оленьих упряжках в наш магазин и ночующих около него, или пролетающих транзитных пассажиров из аборигенов, перемещающихся по национальным поселкам или стойбищам, удивлять перестало. За годы работы многое приходилось видеть и наблюдать — от рождения в чуме детей до отношения ненцев к смерти близкого человека, выраженного в одной фразе «Я её (или его) еще вчера ЗАВЕРНУЛ.

Как Боря учился в институте в Ленинграде
Наше общежитие было пристанищем холостяков, жило своей насыщенной событиями жизнью. Кроме нас, проживавших в общежитии техников и механиков самолетов и вертолетов, в нем бывали и гости, которые уже давно адаптировались на просторах и его длинного коридора, и его комнат. Одним из них был Боря Пырерку — единственный национальный кадр, работавший в аэропорту и не где-нибудь, а грузчиком а отделе перевозок. По историческим полукулуарным данным Боря в армии служил в Ленинградской области, в увольнение бывал в Ленинграде, где впервые в жизни увидел железное чудище — трамвай, большие автобусы и громадный город. Естественно, после жития в таком цивилизованном мире, Борис после прохождения службы не смог отказаться от возможности вновь вернуться во вторую столицу огромной страны. И по разнарядке, или точнее по квоте для национальных кадров поступил в Ленинградский институт народов Севера.

Сложно сказать, как он там обучался, и каковы были его успехи в учебе, но об окончании обучения он рассказывал примерно так:

— Иду я по городу Ленинграду, смотрю, ссорятся ребята, очень похожие на наших из института, ханты или зыряне, а, может, якуты. Я подошел, чтобы их утихомирить, но завязалась драка, и я в «запарке» ударил одного из них, да получилось, невзначай, так, что я опрокинул его в реку Мойку! Понял, что дело «пахнет керосином», смотался в общежитие института, подумал, что не найдут! Когда приехала милиция, по горячим следам расследовавшая это происшествие, то сказали, что я избил иностранного гражданина из Монголии или Кореи. Я смотался в аэропорт Смольный и улетел до Сыктывкара, там меня и поймали. На этом закончилась моё обучение! Отчислили, хорошо, что не посадили! Вот я и вернулся на Ямал, а так хорошо и вполне цивилизованно начинал...

«Полет» в вертолете без лопастей
Жил он недалеко от общежития, в маленьком домике, стоявшем на отшибе, частенько после работы заходил «на огонек» и проводил время весьма продуктивно, не отказывая себе от удовольствия пития, начинавшегося с фразы: «Чарка тара?», что означало в переводе с ненецкого «Выпить есть?». Ну, а кто откажет легенде и колоритному собеседнику малой национальности. Почти всегда в аэрофлотовской синей форме, правда без погон, которую ему всегда подновляли ребята, и иногда с цветастым галстуком, он выглядел убедительно, особенно при общении с многочисленными ненцами, зачастую сидевшими по несколько дней в зале ожидания отдела перевозок.

Рассказывали случай, как к нему однажды подошли транзитные пассажиры — ненцы, желающие улететь до поселка Яптик-Сале. И Боря, с высоты своего служебного положения и желания показать свою значимость, просто увел их на вертолет Ми-4, стоявший за ангаром после аварии со снятыми лопастями. Посадил в салоне и сказал:

— Ждите, сейчас придут техники, поставят лопасти, затем придет экипаж и увезет вас по назначению, я это проконтролирую!

Доверчивые ненцы так и просидели часа три-четыре, пока в отделе перевозок не хватились и не стали искать пропавших пассажиров, улетающих в национальный поселок. Борис, конечно, на своём языке, объяснился с ними, не ударив в «грязь лицом», и все остались при своих интересах.

Не сметь обижать бледнолицего брата!
Наше более близкое знакомство с ним произошло вообще спонтанно. Впрочем, мы видели его и раньше, то заходящим в комнату к старым техникам, то блуждающим по коридору в поисках новой кампании и собеседников. В какой-то момент, видимо, он «созрел» и до посещения молодежи, коею оказались мы, жильцы бывшего красного уголка, переделанного в простую жилую комнату №13.

Мы были все однокурсники и заканчивали одну 4 роту Выборгского училища. По неведомым признакам и стечению обстоятельств наша комната была многонациональная. Султан Кистаубаев был — казах, Володя Санин — украинец, Леша Сметанин — якут и я — русский. Вообще, по учебе в училище, где со всего Союза учились многие десятки национальностей, этот вопрос был не актуальным, не было никаких недомолвок и недоразумений по этой части. И на Мысе Каменном нас гораздо больше интересовала работа и устройство своего бытия в новых условиях, нежели какие-то национальные разногласия.

Вот этой честной кампанией мы и встретили вошедшего к нам Борю Пырерку . Войдя в комнату, он застал нас сидящими за столом и мирно попивающими чаёк. Мы оглянулись на вошедшего.

— Онторово! — произнес он.

Для нас это прозвучало, как «Здорово!» Было понятно, что Боря, уже немного «уставший». Его грозный взгляд прошелся по нашим лицам, пронизывающе всматриваясь в них. Слегка подбоченясь, расправив плечи, он глубокомысленно посмотрел на меня, затем перевел взгляд на остальных и выпалил:

— Вы это… не вздумайте обижать БЛЕДНОЛИЦЕГО БРАТА! Или будете дело иметь со мной!

От этой фразы, вырвавшейся из уст ненца, мы просто онемели, переваривая услышанное. Мне на мгновение показалось, что я попал в племя краснокожих, и фраза, произнесенная вождем, решает мою дальнейшую участь! Да где еще услышишь такое! Мы переглянулись, трудно было сдержать улыбки, но чтобы подыграть «вождю племени ненцев», ребята искренне убедили его, что всё будет с «бледнолицым братом», то есть со мной нормально, и они готовы к мирному существованию! Взгляд Бориса несколько смягчился и, еще раз окинув взглядом жильцов, он размеренно, хоть и немного пошатываясь, покинул наши пенаты.

Как Боря «сгорел»
Потом мы его время от времени не раз видели его в общежитии, частенько в легком хмелю или «утомленного» чрезмерным употреблением.

И вот однажды ранним утром, когда все ещё спали, а те, кто ещё не ложился, перемещались по коридору и комнатам без лишнего шума, я встал в 5 часов, собираясь вылететь в командировку в Харасавей — надо было подготовить вертолет к работе на оперативной точке. Проходя из умывальника в комнату, услышал, как Вася Осин, сварщик авиационно-технической базы, с кем-то говорит по телефону. Отчего в столь раннее время? Остановился и услышал:

— Галина Ивановна , у нас в общежитии труп… Похоже, Боря Пырерку, скончался в сушильной комнате , лежит на горячих трубах…

В это время из соседней комнаты вышел техник Володя Попов, и, услышав эту фразу, прошел в «сушилку», а выйдя из неё только и произнес:

— Вася, прежде чем блажить и вызывать врача, пощупай его! Он теплый, просто, видимо, крепко спит!

На что Вася просто ответил:

— Володя, пульса нет, а теплый, потому что лежит на горячих трубах. Там же температура градусов 50, а в трубах вообще под 80!

У меня не было времени, вылет, должен был состояться по плану, и я, одевшись, благо вся теплая одежда от унтов до «полярки» были не в сушилке, а в комнате, помчался на работу. Только через пятнадцать дней, прилетев на базу, узнал, что Боря действительно умер, так сказать «сгорел» от выпитого спирта и высокой температуры на радиаторах сушилки

И как потом сгорела наша общага
А зимой в 1979 — 1980 году сгорели и сами наши общежития №22 и №44, находящиеся в одном здании, в котором было прожито несколько лучших лет моего пребывания на Мысе Каменном!

Пожарные прибыли вовремя, но здание было настолько старым и сухим деревянным сооружением, что тушение было безуспешным. Командовал тушением начальник авиатехнической базы Александр Степанович Авраменко.

Я стоял в метрах пяти от него, на теплотрассе. Вдруг внутри горевшего здания раздался резкий хлопок, и из окна вылетела половина газового баллона. Мгновение — и часть этого «сосуда» ударила в Степаныча, сбив его с теплотрассы. Мы подбежали к упавшему в сугроб начальнику. ОН с улыбкой приподнялся, немного оторопело посмотрел на нас и промолвил:

— Куртка хорошая, меховая… толстая, непрошибаемая!

Черно-красная обгоревшая половина баллона лежала рядом, слегка оплавляя белый снег вокруг своего корпуса...

Общежитие сгорело полностью, пожар унес с собой все вещественные доказательства нашей юности, начала трудовой деятельности и лет проведенных в нем. Они остались только в моей памяти, которая, если не совершать экспериментов над ней, практически несгораема.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив