Неисправимая и Неизвестный

maria_amor — 16.12.2011 Теги: Эрнст - Эрнст, это моя сестра Мария, приехала пожить в Нью-Йорке,- представляет меня Ирка невысокому, кряжистому, усатому, пожилому мужчине.
Хозяин водит нас среди его произведений, я вежливо разглядываю большой лофт, картины и скульптуры. Меня совершенно не интересует мастерская гения, я абсолютно ничего не понимаю в его творениях, но сам знаменитый скульптор интересует весьма. По углам помещения творят себе или не себе всякие молодые люди, не то студенты, не то подмастерья. Мастер говорит мне, и это одна из тех фраз, которые женщины запоминают навеки:
- У вас, Мария, необыкновенное сочетание суровых черт лица и мягкого выражения. Я бы хотел лепить и рисовать вас.
 
Лицо мое в полном порядке по сравнению с моим сердцем, которое разодрано в куски многолетним нахождением косы моего сложного характера на чужой камень еще более гадкого. Решив, что в гармоничном союзе помещается лишь одна вреднючка, я увезла кровоточащие клочки моего упрямого крово- и склокоснабжающего органа из Иерусалима в Нью-Йорк, врачеваться расстоянием, временем и гордостью. В те годы меж двумя столицами пролегали световые годы. Я торжественно поклялась прожить в Нью-Йорке год, пестуя отравленную незабываемыми обидами душу и выискивая поле новых проявлений для остального. Мое бесполезное тело, которое больше никогда, никогда не доставит ни малейшей радости ни мне, ни кому другому! обретается покамест в Вашингтон Хайтс, у бывшей балерины, бесконечно доброй, невыносимой женщины, настаивающей, чтобы я таскалась разглядывать картины в Метрополитен-Музее, а не валялась целыми днями с книгой на диване, и зовущей меня поболтать каждый раз, когда она возлежит обнаженная в ванне.

После работы еду на Канал-стрит, оттуда пешком до Сохо. Мое ненужное мне тело, бренное вместилище саднящей души, облачено в прелестный, недавно раздобытый костюмчик а ля Шанель производства Кристиана Диора. Неизвестный садится напротив, рассматривает свою будущую модель.
- Лесбиянка?! - вдруг громко восклицает он.
Я оглядываюсь на кошку, которая бродит по спинке моего дивана.
- Это кошку так зовут? - спрашиваю я, ошалев.
- Нет, ты! Ты - лесбиянка? - Эрнст указывает на цепочку на моей щиколотке.
Я не лесбиянка, но какой в этом прок Неизвестному, мне невдомек.
- Я, конечно, могу тебе платить за позирование, - обговаривает рачительный скульптор, - но это крохотные деньги! Лучше я подарю тебе какую-нибудь картину... или рисунок, это будет гораздо выгоднее нам обоим.
Деньги мне и в голову не приходили. Разве я натурщица? В моем представлении я - Муза. Я буду счастлива подставить под творческое созерцание черты и выражение моего лица ради одной лишь чести вдохновлять гения.
Весь ноябрь и декабрь два раза в неделю езжу после работы к Эрнсту. Он всегда в студии, и я там уже освоилась: достаю из морозильника вечные пельмени, варю их, завариваю чай. Иногда мы вдвоем, иногда по углам копошатся какие-то юноши и девушки. Я не снисхожу до знакомства с ними, ограничиваясь приветственным кивком. Даже не помню, были ли они русскоговорящими или американцами. В конце концов, если бы вы пришли в студию Микеланджело, стали бы вы отнимать секунды от общения с Мастером на тусовку с подмастерьями? Пока Эрнст рисует меня, он рассказывает мне о знаменитой выставке в Манеже, о своей жизни, о своих успехах, о своих прославленных друзьях и противниках, о своих теориях. Творческих людей магнетизм собственной личности притягивает еще сильнее, чем всех остальных, ввиду непреложности законов физики, но истории Неизвестного для меня внове и я впитываю его слова, как промокашка. Эрнст поражает своей витальностью, экспрессией, он представляется мне глыбой из двух контрастных, но органично совмещенных граней: в нем кипит творческое воображение, необыкновенные идеи, безумие творчества и параллельно довлеют ясные представления и острые наблюдения об окружающей реальности. Возможно, именно сопротивление упорного материала, в котором скульпторы воплощают божественное, прививает им этот здравый дуализм. Эрнст верит, что искусство художника должно быть понятным, и постепенно даже я вникаю в его творчество. Но главное, мне бесконечно льстит доброжелательное внимание знаменитого художника. В часы нашего общения я уже не корчащийся кусок возвышенных страданий, я собеседница олимпийца.

Дома, перед сном, выкапываю из подсознания останки своей неудавшейся, замусоленной любви и вволюшку упоенно терзаюсь. В вечном шахе моего романа мною совершен очередной хитроумный ход конем - отослала противнику ласковую открытку. Злорадная, утешительная мысль, что эта весточка расковыряет там, за океаном, незажившую рану, что подельник будет кровоточить, помогает ненадолго перезахоронить свое чувство-вампир.

Я собираюсь домой, Эрнсту тоже куда-то нужно, и он предлагает подбросить меня до метро на такси. Мы беседуем на заднем сиденье, по слякотным улицам бредут толпы с рождественскими пакетами, смеркается, в салоне машины элегическая музыка. Он спрашивает меня о моем нью-йоркском бытие, и неожиданно для нас обоих я выдаю:
- Ах, Эрнст, я здесь ужасно одинока! - И усугубляю: - По сути, в этом городе кроме вас у меня никого нет...
Мало нам душераздирающего текста этого неожиданного признания, оно, к тому же, приправлено, не постесняюсь громких эпитетов, щемящей грустью и почти невыносимым надрывом нежного девичьего голоска. Уж промолчу о соответствующем выражении моего лица в полумраке со всеми его чертами...
В те годы, конечно, я еще имела право быть глупышкой, но не настолько, чтобы не знать, что нельзя, нельзя молодым и красивым женщинам говорить такие слова немолодым и некрасивым мужчинам и ничего не иметь в виду.
Мой спутник, не будем его винить, немного ошарашен и естественно взволнован. Читатель, разумеется, он повел себя так, как повели бы себя вы, если бы вы были гетеросексуальным, одиноким, соответствующего темперамента мужчиной вдвое старше меня - остался образчиком рыцарственности и вежливости, поверьте мне. Да и такси остановилось у метро.
Вечером Эрнст Неизвестный звонит мне. Просто узнать, в порядке ли я. И приду ли завтра. Боюсь, я разжаловала себя из образа вдохновляющей Музы в банальное обличье Цирцеи.

В студию Эрнста я не пошла и никогда его больше не видела. 

Почему "этому дала, этому дала, а этому не дала"?.. Безмолвствует Екклезиаст.
Девушки с большой буквы, как мы их понимаем, они, наподобие евангельского духа, дышат, где хотят, и никто не знает, откуда приходят и куда уходят...

...Но возвращаются, как ветер, на круги своя:
- Ирка, - воодушевленно предлагаю я сестре при следующей встрече, - а познакомь меня с Бродским!


Вместо меня, о том же самом, но куда как лучше, в каждой своей строчке Танита Тикарам.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив