Научные истоки расизма

Из книги: Стюарт Ричи. Наукообразная чушь. Разоблачение мошенничества, предвзятости, недобросовестности и хайпа в науке. М.: Corpus, 2023. Перевод с английского Алены Якименко. Содержание

В 1830–1840‑х годах Сэмюэль Мортон, знаменитый американский врач и ученый, опубликовал серию богато иллюстрированных книг, содержавших его измерения сотен человеческих черепов со всего мира. Его метод заключался в том, чтобы заполнить все пустоты черепа горчичными семенами (позднее — свинцовой дробью), а затем оценить, насколько крупным должен был быть мозг внутри черепа, по количеству семян или дробинок, которые удалось затолкать внутрь. По результатам измерений своей коллекции он заключил, что черепа европейцев вместительнее, чем черепа азиатов, индейцев и африканцев, и предположил, что эти различия демонстрируют отличные для разных групп «умственные и нравственные способности». Книги Мортона, в которых он также обсуждал свои надуманные теории о совершенно различном происхождении разных человеческих рас, стали международной сенсацией и сыграли ключевую роль в укреплении позиций расовой теории, пытавшейся разделить людей на иерархию высших и низших групп и способствовавшей разжиганию некоторых из наижутчайших кошмаров XIX и XX столетий.
Наряду с различиями средних значений по группам Мортон предоставил изобильные данные по своим измерениям большинства черепов. Подобная степень прозрачности для того времени была нетипична и позволила будущим исследователям перепроверить его данные. В 1978 году, когда Мортона и его теории уже почти полностью позабыли, палеонтолог Стивен Джей Гулд именно это и сделал.
Мортоновский анализ черепов, писал Гулд, страдал от целого ряда неувязок. Мортон делил группы произвольно: например, сообщал результаты для некоторых подгрупп черепов белых, где каждая характеризовалась высокими средними, но не делал того же для некоторых подгрупп индейцев, тоже обладавших крупными черепами. В некоторые группы он несправедливо включал больше мужчин — а ведь у них, как мы знаем, головы больше, поскольку и тела вообще крупнее, — тем самым неправомерно увеличивая среднее. Вычисления для каких‑то групп он перепроверил на предмет ошибок, а для других — нет. Еще между измерениями с помощью семян и измерениями с помощью более надежных свинцовых дробинок было расхождение — и для черепов черных и индейцев оно было больше, чем для белых, а значит, ошибки в измерениях с помощью семян происходили избирательно. Позднее Гулд предложил «вероятный сценарий» того, как это могло происходить:
«Мортон, проводя измерения с помощью семян, берет угрожающе большой череп черного, небрежно его заполняет и несколько раз легонько встряхивает. Затем берет удручающе мелкий череп кавказца, усердно его трясет и сильно нажимает большим пальцем в районе большого затылочного отверстия [находится в основании черепа, через это отверстие входит позвоночник]. Это происходит легко, без сознательных побуждений; ожидания — мощное руководство к действию».
Таким образом у Мортона получалось бы, что черепа популяций белых крупнее, чем небелых. И действительно, все его огрехи смещали результаты в том же направлении. Ошибки, как выразился Гулд, отражали «тиранию априорного предпочтения», то есть убеждение Мортона в превосходстве белых. Если анализировать данные должным образом, то различия между черепами разных этнических групп оказывались бы совсем незначительными — уж точно не на чем было бы выстраивать расовую иерархию. И это не единичная история. Те же уроки о влиянии предвзятости, говорил Гулд, вероятно, применимы ко всей науке: «Подозреваю, что неосознаваемые или слабо ощущаемые жульничество, искажение и манипулирование данными широко распространены, повальны и неотвратимы в профессии, присваивающей статус и авторитет за аккуратные и недвусмысленные открытия».
Гулд был абсолютно прав. Написал он эти слова в 1970‑х, и с тех пор стало еще очевиднее: ученые регулярно проводят свои исследования таким образом, что до сознательного мошенничества не доходят, однако же сильно сдвигают шансы в свою пользу. И хотя далее мы вернемся к идеологическим предубеждениям ученых, политические взгляды, включая те, что подобны расовым предрассудкам, приписанным Гулдом Мортону, не являются главной темой этой главы. Прежде всего нас будут интересовать предубеждения, связанные с самим научным процессом: пристрастие к получению наглядных либо ярких результатов, подтверждение излюбленной теории или опровержение аргумента, выдвигаемого конкурентом. Любого из них может быть достаточно, чтобы спровоцировать неосознаваемое манипулирование данными, а в некоторых случаях — полное исчезновение неудовлетворительных результатов.
Ирония налицо. Как мы обсуждали, наука олицетворяет наше максимальное приближение к объективности: это процесс, способный преодолеть индивидуальные предубеждения благодаря тому, что чья угодно работа подвергается рецензированию и тщательной проверке. Однако, слишком сосредотачиваясь на этом идеальном представлении о науке как о непогрешимом, беспристрастном методе, мы забываем, что на практике предубеждения преследуют нас на каждом этапе процесса: при чтении предыдущих трудов, продумывании исследования, получении данных, анализировании результатов и принятии решения, публиковать ли их. Тенденция не замечать эти предубеждения превращает научную литературу, которая должна представлять собой точное изложение всего добытого человечеством знания, в крайне субъективный сплав правды и самообмана.