Наш путь труден, но перспективы светлые

pora_valit — 26.02.2015

Мао Цзедун

Дядя Арон собрался эмигрировать в Израиль. Новость могла стать событием краевого масштаба, если б наш Ароша не собирался в Израиль на протяжении последних двадцати лет. Всякий раз встречая корешей, от разговоров о рыбалке, бабах и статях новых «жигулей» он плавно переходил к своему неизбежному отъезду. Сказать по правде, дядя Арон уже всех заколебал своим бла-бла-бла о том, как он прилетит в Тель-Авив, как его встретит толпа родственников и какой бизнес он замутит, вырвавшись из жестоких тисков российской действительности. Единственным препятствием к отъезду по словам Арона, оставалось отсутствие вызова, который укоренившаяся в Израиле ароновская родня должна прислать вот-вот, буквально завтра.

- Нафига тебе вызов? – удивлялись мужики. – Ты-ж еврей! Таких без вызова в Израиль пускают.

Дядя Арон был (и есть:) натуральный стопроцентный еврей безо всякой ссылки на анкету. Внешне и по внутреннему мироощущению. Такой кучерявой шевелюры и такого колоритного шнобеля не было ни у кого во всём комбинате, исключая разве что, завскладом Геворкяна. Наш герой сам ходил за продуктами на рынок, разыскивая продавцов с наиболее бюджетными предложениями и торговался до потери пульса (у продавца:). Отрезав утром колбасу, дядя Арон измерял оставшийся кусок принесённым с работы штангенциркулем. По возвращении с работы он ещё раз измерял колбасу и горе домашним, если продукт убывал сверх установленного норматива, хотя зарплата позволяла Арону не крохоборствовать. Кстати, работал он токарем.

Однажды случилось страшное – дяде Арону прислали вызов. Трудно сказать, что сподвигло ароновскую родню – двадцать лет уговоров или в Израиле образовался дефицит токарей. Несколько дней Арон ходил как в воду опущенный и странное дело – не проронил ни слова об эмиграции. К исходу недели он объявил:

- Решено! Ухожу в отпуск, потом увольняюсь, потом – в Израиль!

Пока дядя Арон пакует чемоданы, кратко обрисую перспективы эмигранта в первом поколении. На примерах:

Медсестра Лидия

На третьем курсе института мне сказочно повезло: Немецкая больница пригласила меня пройти сестринскую практику. Больница принадлежала маленькому древнему городку на Рейне, счастливо избежавшем англо-американских бомбардировок и включения в состав ГДР. В век воинствующего атеизма городок держался на двух религиозных общинах: Католической и протестантской, причём последней принадлежала больница, способная поспорить масштабом и оснащением с нашими областными больницами. Муниципалитету принадлежала больница поменьше, размером с нашу ЦРБ, в ней я и начал приобщение к западному образу жизни.

На время практики меня прикрепили к медсестре Лидии. Чему я действительно научился у неё, так это организации труда. За час мы успевали повернуть с боку на бок кучу немецких старушек, помнивших кайзера Вильгельма интересным мужчиной в расцвете сил, поменять им памперсы, обработать язву на пятке дамы с сахарным диабетом (единственный пролежень в больнице!), перемерять давление гипертоникам, уколоть инсулин тем, кто этого не умел или уже не был способен на это. И у нас оставалось куча времени, чтобы выпить кофе и потрындеть «за жизнь».

Медсестра Лидия репатриировалась с семьёй из Казахстана практически сразу, как только это стало возможно. В Караганде её муж руководил заводом, сама Лидия до замужества работала медсестрой. По приезде в Германию Лидия заново прошла сестринские курсы и вернулась к своей прежней специальности. Супруг тоже не пропал – стал директором собственного предприятия. Правда, в Казахстане он рулил коллективом из трёхсот человек, а в Германии – мастерской с тремя рабочими. Делают пластиковые окна на заказ. Лидия рассказывала:

- Мой как поговорит с земляками по телефону, начинает стенать: «Ах, зачем мы уехали из Казахстана? Сейчас я бы так раскрутился, такой бизнес бы развернул!» А я ему: «Успокойся. Тебя б там десять раз убили, прежде чем ты раскрутился».

Профессор Розенблюм

Профессор Розенблюм был асом торакальной хирургии. Собственно говоря, он по-прежнему ас – такие вещи не пропьёшь и не утратишь вместе с советским паспортом. По приезде Розенблюма обрадовали: Государственный язык в Израиле – иврит, который среди евреев Европы и СССР не распространён. Мягко говоря. Государственный язык врачу надо знать в совершенстве – это вам не коды для «Микрософт» писать. Работа с людьми – понимать надо! Ладно, с языком исторической родины мы разобрались – когда человеку глубоко за сорок, это подвиг. Осталась сущая мелочь: Подтвердить диплом. Не то, чтобы советские и российские дипломы в Израиле совсем не признаются, но масса дипломированных специалистов, хлынувших из Союза там просто не нужна. И процедура подтверждения диплома превратилась в захватывающий многоходовый квест, отсеивающий слабых духом. Квест, заметим, происходит на чужой территории, по чужим правилам и на языке, являющимся родным только теоретически.

Когда с профессором созванивались в последний раз, он успешно преодолел важный этап: Стал врачом общей практики. По странным законам, установленным израильской бюрократией хирург не может сразу подтвердить квалификацию хирурга – сперва надо стать врачом общей практики – знатоком терапии, хирургии и гинекологии с акушерством. При этом ни операции больше чем на пальце, ни принимать роды ему не доверят – квалификация не та. В сухом остатке – обязанности участкового терапевта, расширенные до вскрытия гнойников и консультации тёток с климактерическими приливами.

Профессор обзавёлся квартирой, в районе, куда «касамы» почти не долетают, купил машину и кондиционер. Финансовые вопросы он решает, поддежуривая в местной больнице, главврачом которой работает ученик профессора. Дети закончили местный аналог ПТУ и отслужили в армии – на счастье, за время их службы не было больших «операций по принуждению к миру», когда весь ЦАХАЛ поднимали по тревоге. В России оба отпрыска были бы первыми кандидатами на заведование кафедрой в университете или отделением в больнице. В общем, невзирая на гидру израильской бюрократии, жизнь налаживается.

Гоша

Гошу я знаю много лет – он такой же немец, как я – эвенк. Стопроцентный русак со Среднерусской Возвышенности женился на немке, переехавшей в Россию из Казахстана. Вскоре супруга решила репатриироваться ещё раз – в Германию и прихватила с собой семейство с Гошей во главе.

В нашем посёлке Гоша носил галстук, пиджак и длинные волосы, производя впечатление интеллигентного ботана с тараканом в голове. В Германии его стиль поменялся радикально: Причёска «под Котовского», кожанка и широкие штаны, модные среди шпаны девяностых. Ну чисто-конкретно пацан с «Химволокна». Кто жил на Льговском повороте, поймёт, о каком райончике речь).

В Германии Гоша осмотрелся, подучил язык и занялся тем, что умел лучше всего в жизни – преподаванием музыки школьникам и пенсионеркам, решившим на старости лет освоить игру на электрооргане. Если не считать развод с женой, в эмиграции для Гоши не изменилось ровным счётом ничего: Он живёт в муниципальной квартире, ездит на подержанной спортивной иномарке («Мазда» - она и в Фатерлянде иномарка), ходит на работу к девяти. Одно существенное отличие, впрочем, есть: В России единственная доступная Гоше музыкальная студия находилась в поселковом клубе, а в Германии он организовал студию в собственной квартире. Благо, звукоизоляция добротного гэдээровского дома это позволяет.

Я

- Если будет хоть малейшая возможность, оставайся, - напутствовал меня отец, провожая в аэропорту.

Я закончил три курса мединститута и после практики в Германии должен был продолжать учёбу. Но время было такое, что перспективы разнорабочего в Европе были несравненно радужней, чем у дипломированного специалиста в России. Возможность зацепиться в Германии, пусть и на нелегальном положении представилась через две недели пребывания. Одновременно со мною производственную практику в том же городке проходила компания земляков, сантехников по специальности. Предполагалось, что после обучения они станут представителями немецкой компании или даже смогут открыть собственные фирмы по продаже немецкой сантехники. К моему приезду они уже провели в Германии несколько месяцев, перезнакомившись со всей русской диаспорой в городке и с массой деловых немцев, вертевшихся в строительном бизнесе. Сантехники жили комунной в большой четырёхкомнатной квартире, предоставленной им муниципалитетом.

- Оставайся, - предложил мне Вадим, бывший неформальным лидером русских сантехников. – Жить будешь у нас, а работу и заработок я тебе обеспечу хоть завтра. Мы тут с одним фрицем…

И Вадим описал радужные перспективы частного домостроения в Германии. Я сказал, что подумаю. Срок моего пребывания (месяц) и род занятий (учёба) были строго оговорены в моей визе. Оставшись разнорабочим на стройке, я получал зарплату, о которой в России 90-х можно было только мечтать, но автоматически переходил на нелегальное положение. Нелегалы – неизбежное и даже полезное зло, половина Восточной Европы зарабатывала так на жизнь, но учтите один обстоятельство: Городок небольшой, затеряться в нём невозможно. Время от времени мне пришлось бы встречаться с людьми, которые пригласили меня в свою страну, поручились за меня и отнеслись по-человечески. Подставлять их я не мог. Второе обстоятельство – невозможно одновременно быть нелегалом в Германии и учиться в российском институте. На некоторое время можно было организовать академический отпуск, но потом всё равно пришлось бы выбирать: Зарплата строителя там или диплом врача здесь. И я выбрал. В означенный день я сидел в салоне обшарпанного Ил-86, летящего в Москву. После солнечных сентябрьских дней Москва встретила теменью, холодным ветром и дождём. У входа в аэропорт и в самом здании тусовались мрачные не выспавшиеся таксисты, ломившие немыслимые деньги за проезд до Москвы.

«Пипец!» - подумал я. – «Утраченные шансы не возвращаются».

На следующий день я уже был в родном городе. Моя практика не вписывалась в учебный план института, занятия давно начались и пришлось вертеться изо всех сил, сдавая отработки за пропущенный месяц. Несколько лет спустя я снова посетил Шпаер, уже в качестве туриста. Я стал врачом, поменял в пределах медицины несколько специальностей и сменил несколько городов. Мой путь по-прежнему труден, но перспективы светлые.

Лейла

Мы познакомились в Москве... Что, френды, думали, я буду кормить вас сказками исключительно про Европу? Как бы не так!

В клинике, в которой я работал в середине нулевых, не было санитарок. За лежачими больными ухаживали медсёстры, а для наведения чистоты хозяева заключили договор с клининговой компанией. В определённые часы в коридорах появлялись молчаливые азиатки, толкающие перед собой тележки со швабрами, тряпками и дезсредствами. Они быстро драили палаты и так же стремительно исчезали. Лейла выручила меня, когда потребовалось обратиться к американскому фермеру. В графе «профессия» у него так и написано: «фермер». Понятия не имею, что фермеру из Техаса понадобилось в Москве, но в итоге он оказался у нас с бактериальным эндокардитом, а я должен был его консультировать. И тут меня ждала засада. Английский-то я знаю и честно написал об этом в анкете. Но учил я его в вагоне метро, по пути от общаги к кафедре и обратно. В итоге: умею сносно читать, пишу заметно хуже, а когда дело доходит до устного общения, даже дипломированный преподаватель переспрашивает:

- Вы на каком языке говорите?

Фермер меня не понимал. Я уже отчаялся и хотел звать заведующего – он по-английски болтает как на своём родном, но тут смуглолицая уборщица оторвалась от швабры и произнесла несколько слов. Фермер радостно закивал – наконец-то он понял, чего от него хотят.

Лейла родилась и выросла в Горном Бадахшане, окончила филологический факультет университета в Душанбе. Как окончила, она не уточняла, но почему-то мне кажется, что с красным дипломом: Даже в форме уборщицы она выглядела так, как могут выглядеть только круглые отличницы. Не уверен насчёт английского, но её русский язык звучал совершенно чисто – не каждый день услышишь обороты речи, характерные скорее для пьес Островского, чем для современной речи. От заслуженной чашки кофе Лейла оказалась, сославшись на то, что надо спешить на следующий объект и больше я её не видел. Работницы в клининговой компании менялись с калейдоскопической быстротой.


P.S: Никуда наш дядя Арон не поехал. Вместо Израиля отправился на заслуженную трудовую пенсию. Он по-прежнему сам ходит на рынок за продуктами, выбирая самые бюджетные предложения и измеряет колбасу штангенциркулем. Пить, кстати говоря, бросил после того как доктор Драпанюк из «железки» (местное название железнодорожной больницы) нашёл у него язву и в доступных терминах объяснил:

- Не завяжешь с водкой – сдохнешь!

Арон по-прежнему рад потрындеть про эмиграцию в Израиль, только приглашение опять никак не дойдёт. Но в приватном разговоре с однокашником он как-то сказал:

- Никуда я не поеду. Здесь я всех знаю, меня все знают, все ходы и выходы известны. А там кому я нафиг нужен?

P.P.S Вы меня правильно поняли: Имена изменены, судьбы выдуманы и искать моих персонажей по телефонному справочнику бесполезно. А кто всё же найдёт и паче того, заявит, что он и есть этот персонаж – пошлю «фтопку» немедленно.

P.P.P.S Штангенциркуль – это железная штуковина как на фото. Служит для измерения внутренних и наружных размеров с точностью до сотых долей миллиметра.

Оставить комментарий

Популярные посты:

severus

Заказать продвижение сайта: как выбрать оптимальную стратегию

orientalist_v

Тэн Сиюань: в стволе длиной в цунь — полжизни огня войн и полжизни боли

prohodimcy

Черно-белое кино в центре Москвы

green_fr

Лето-2025: Rennes — мелочи

13vainamoinen

Светает

angiesoraoi

Цитаты. Джон Фаулз «Коллекционер»

ortheos

Лысый бог буддистов

cand_orel

Стихи перед сном. Иван Никитин. Встреча зимы

royal_news

Теперь официально: Николай и Бенедикте вернулись в Данию

• Ранее
• Архив