Наш бывший активист-придурок, или комсомольский "Шариков". Часть 1-я

otrageniya — 24.01.2019

 Сержантов в 1984-м году, фото для общей фотографии на память об окончани института

В середине 80-х годов прошлого века я учился в педагогоческом институте Ульяновска. Комсомольским активистом, который врезался в мою память на всю жизнь и которого судьба потом тоже очень жестоко наказала, оказался Сергей Сержантов. Он был на три года моложе меня. А это, когда вам по 20 лет, имеет громадное значение. Сержантов был сугубо деревенский житель, из небольшого сельца Подлесное, что возле Тагая Ульяновской области, в 50-ти километрах от нашего города. И это был крутая неотёсанная стоеросовая деревенщина! Медвежеобразность его натуры буквально била в глаза и лезла из всех его пор и отверстий! Был этот Сержантов высокого роста, с темно-рыжими довольно симпатичными волнистыми волосами. Непокорная челка, причесанная набок, вечно торчала, как какой-нибудь моднячий стиляжный кок. Кожа его была довольно веснушчатая. На очень прямоугольном угловатом и нагловатом лице грубо выделялась большая нижняя челюсть. Нос картошкой. Всеми своими повадками он был чрезвычайно грубый и резкий. Когда я общался с ним более-менее тесно, то у меня всегда возникало нехорошее ощущение, что он вот-вот меня ударит... К тому же Сержантов периодически крепко сжимал при разговоре кулаки и зубы, мышцы нижней половины его лица надувались, как у боксера, а глаза от прищуренных век становились напряженными, взгляд - резко колючим. Злым! И тогда в нем явственно проглядывал инстинктивный порыв ЗВЕРЯ!

 Коньком Сержантова было обсуждение текущих проблем мировой политики. После шести или даже восьми часов нудных лекций мы все стремились поскорее смыться из института куда подальше. Хотелось просто подвигаться, размяться - все-таки молодость брала своё. Сержантов же, наоборот, после совершенно бесполезных занятий и семинаров плюс ко всему постоянно часами просиживал в институтской библиотеке, где тщательно и совершенно добровольно штудировал многочисленную периодику. И особенно он обожал листать толстые рефераты со статьями о тайнах и хитросплетениях современной дипломатии. И потом на другой день на переменах громко пересказывал нам всё им прочитанное накануне и почти по-детски возмущался двуличию проклятых буржуев, их разведок и президентов - в частности американского! Зрение у него было плохое, и он постоянно носил элегантные очки и надевал модный клетчатый пиджак и рубашку - обязательно с ярким галстуком, при этом часто буйно-красного или золотого цвета! Сидел он исключительно на "камчатке" и там постоянно и довольно громко матерился так, словно был сыном самого распоследнего в деревне пьяницы сапожника! И вообще он и внешне, и внутренне представлял собой ярчайший и характерный тип чисто русского Вани-дурачка. Если бы Сержантов стал актером, то ему не нужно было бы даже гримироваться - настолько он в жизни был самый настоящий Иван-дурак-простак! Настоящий самородок! Бриллиант!

 Я с ним никогда не дружил. Но относился к нему с немалой симпатией и часто хохотал над его неуклюжими выходками - настолько он всеми своими повадками казался мне естественным, чисто русским и непосредственным. Сержантов это мое тайное любование его "необработанной" стоеросовой натурой прекрасно видел и порой охотно подыгрывал мне, изображая из себя еще большего придурка. И поэтому мы были очень довольны друг другом. Однако часто в его поведении проскальзывала откровенная пОдлинка и даже плохо скрываемое огромное презрение ко всем окружающим! Он обожал в разговоре громко ни с того ни с сего хмыкать, делать презрительную мину и резко материть и тебя, своего собеседника, и всех окружающих - словно все пред ним в чем-то неслыханно и смертельно провинились! Однако со стороны это выглядело довольно забавно и как-то безобидно. Даже трогательно. От общения с ним выносилось впечатление: дескать, ну да, крестьянин... Валенок... Немного туповатый... Ну что ж с него, чурбана такого сучковатого, буратины недоделанного, теперь возьмешь... Не его это вина - таким уж ему не повезло уродиться и выжить в нашем непростом мире... И ему легко прощались все его странности.

 Голос у Сержантова был резкий, грубый, речь отрывистая, словно он не говорил, а постоянно злобно гавкал! И это было очень гадостно. Он предпочитал всех вокруг, особенно девчонок, нехорошо обзывать, давать всем ядовитые клички. И хотя в нашей культурной среде это было не заведено и даже осуждалось, но ему самому тоже вскоре дали кличку. Сначала его обзывали - Пёс. А потом - Экстрем, что было сокращением слова "экстремист". Так его "обматерили" за то, что он сам, чуть что, внезапно начинал называть и преподавателей, и ректора, и нас, своих однокурсников, именно экстремистами! Это в его представлении было неким собирательным комплексом понятий "анархист", "террорист", "антикоммунист" и еще массы чего-то там непонятного, неоформленного, необъяснимого и туманного... Того, что было доступно только ему одному и никому более. То, что переваривалось только в его дурацком и в общем-то довольно пустом "котелке". В общем Сержантов был для всех нас каким-то слегка клоуном, и никто не относился к нему со всем необходимым для настоящей дружбы доверием. Тем более на семинарах рассказывал он всегда хоть и на полном серьёзе, но выходило у него это и смешно и глуповато. Все в ответ на его глубокомысленные выводы часто лишь пожимали плечами или посмеивались, а он в ответ очень обижался. Когда же над его новаторскими философскими измышлениями все начинали вдруг откровенно хохотать, то он и вовсе выходил из себя! Считал себя крайне и несправедливо униженным. И готов был действительно наброситься на обидчиков с кулаками! А потом как-то сразу, резко успокаивался и лишь злобно хмыкал, махал безнадежно рукой и подводил окончательный итог происходящему:

 - Все вы тут - типичные экстремисты! Через год вас ждет суд в Гааге! Или новый международный трибунал в Нюрнберге! Как пособников арийской идеологии! Сторонников пропаганды доктора Геббельса!

 А мы в ответ опять дико над ним ржали! Такие фразы, которые он нам периодически выдавал, нужно было еще придумать!

 Позднее, уже многие годы спустя после окончания института, вспоминая и анализируя поведение Сержантова, я вдруг наконец-то прекрасно понял, КОГО именно он мне напоминал. Только одного персонажа - Полиграфа Полиграфовича Шарикова! Героя великой повести Булгакова "Собачье сердце". Это были два ярчайших представителя одного и того же "великого и непревзойденного" типажа. Один в один! Совершенно неотличимые друг от друга! Как и Шариков, Сержантов действительно был необузданным псом. Бесшабашной собакой! И первоначальная кличка, которую он в институте от нас заслужил, в точности соответствовала Шарикову. Если повторять слова профессора Преображенского из названной повести, всё поведение Сержантова было, с точки зрения человеческой логики и морали, необъяснимым! Поступки - нечеловеческими. Звериными! Псиными! Он действительно оставался деревенской нецивилизованной тварью! Каким-то животным из леса. Собакой в человеческом обличье, которая вдруг попала в культурное общество. Он стоял на низшей ступени развития. Ему нужно было молчать и слушать. Молчать и слушать! Учиться быть человеком! А Сержантов - напротив! Он не умел помалкивать. Он пытался говорить. И не просто говорить - а непременно вещать! Философствовать! Ораторствовать! Проповедовать! И проповедовать не просто так, ради собственного удовольствия. Куда там! Он стремился еще и "перекрестить" всех окружающих в свою - сугубо звериную - "веру"! И действительно ненавидел тех, кто его не воспринимал достойным образом - так, как он о том мечтал. И поэтому он глубоко внутренне страдал от этого... И в том была его личная трагедия. Слом сознания. Какая-то очевидная шизофрения!

 О своих звериных повадках сам Сержантов как-то раз со смехом, будучи в очень хорошем расположении духа, рассказал нам очень подробно. Это произошло в день, когда один из преподов почему-то не пришел на лекцию. У нас было два часа свободного времени о следующей лекции, и мы не знали, чем себя занять. В библиотеку идти не хотелось, на улицу тоже - там было дождливо. И тут Сержантов проявил всё свое неповторимое актерское мастерство, "волшебство" неутолимого рассказчика-юмориста.  Он вдруг ни с того ни с сего встал перед нами у доски вместо преподавателя и начал вещать:

 - Хэ! Загулял наш препод. Запил, козел! Ну и ладно. Выговор ему, гадине! А хотите, вместо него лекцию о современном положении СССР прочитаю я?

 - Ну, валяй, - нехотя согласились мы. - Только недолго.

 - А конкретно - о проблемах нынешней сельской молодежи, - уточнил он.

 - Хрен с тобой. Можешь о молодежи,- не возражал никто.

 - Ну так слушайте. У нас в Подлесном на краю села имеется наше собственное кладбище. Ну, колхозное, то есть. Старинное. Столетнее. Кресты на кладбище - дубовые. Огромные! Мощные! Толщиной - во! В восемь, нет, в десять, а то и в 15 моих рук. А прямо над кладбищем - холм. Ну и вот. На пасху бабьё и старичьё принесут на кладбище куличи, яйца. На кресты повесят маленькие венки или повяжут на них белые платочки, как на шею живым людям. А мы, вся наша деревенская шобла, каждый год заранее насобираем по всему Подлесному и в соседнем Тагае кучу автомобильных покрышек, закатим их на этот самый холм и до поры до времени помалкиваем... Дожидаемся ночи. Напьемся водки. Гуляем. Девок щупаем! А как стемнеет, мы обольем покрышки бензином, подожжем их. Получается огромный костер. Покрышки как задымят! Со стороны кажется, что это - вулкан! Везувий! И тогда мы эти горящие покрышки длинными палками вынимаем из костра, ставим их на попА и скатываем с холма. И они катятся вниз. Красиво так в темноте прыгают. Словно летят. Искры во все стороны! Блеск! Красота! А забора у кладбища нету. И покрышки скатываются прямиком на могилы. Ха! И пластмассовые венки на кладбище от покрышек тоже загораются. А от венков и кресты горят. Ну, театр! Кино! Будто страшный суд настал, мертвые из гробов вот-вот воскреснут. Могилы сейчас раскроются. Всё горит! И - тишина-а-а... Так мы не мало крестов пожгли! Потом на другой день старухи нас дружно проклинают! Грозят в милицию на нас заявить! А нам весело! Пасха же! Поповский праздник! Нужно отмечать его красиво! По-ленински! Долой кресты и религию! Огнем и мечом выжжем эту заразу! Да здравствует антиклерикализм и наша родная советская власть! Браво! Ну так вот... Старики сожженные кресты потом уберут. Вкопают новые - уже дешевенькие, сосновые. Или вовсе осиновые. Помельче и пониже. А мы на другой год опять Везувий устраиваем. И опять их сжигаем! И так всё время. И никто с нами ничего поделать не может. Потому как - молодежь гуляет! Будущее страны! Нам везде дорога! Нет нам преград! Ни в море, ни на суше! Вот какие у нас в деревне славные традиции! Не то что у вас тут, в вашем тухлом городе! У вас тишина да скука. И менты на каждом шагу. Свободы нет! Воли хочу! И скучно, и тухло... И некому руку подать... Весь мир - бардак. Все бабы - сами знаете, КТО! Всё! Лекция закончилась. Актер устал - режиссер был пьяным...- и он ушел на свое место.

 Мы ему дружно и благодарно зааплодировали!

 В легендарной деревенской "матерной эпопее" Сержантов, ясное дело, принял самое активное участие и материл там своих "родных" однокурсниц громче всех! Слал их направо и налево. И в зад, и вперед! И громко ржал, если они возмущались и обещали по возвращению в институт нажаловаться куда надо. Когда же девчонки действительно обо всем произошедшем порассказали Сытину и тот начал свое расследование, о котором я поведал выше, то Сержантов отнюдь не прикусил язык. В курилке, когда девчонки нас не слышали, он опять материл их и Сытина такими виртуозными похабными фразами, что мы в восторге заслушивались! И восхищались его способности: это ж надо! Дал господь этому дырявому деревенскому валенку такой великий талантище! Ему бы не в школу - там он всех детей через месяц развратит. Ему бы - на сцену. Цены бы ему там не было! Какой гений из народа зря пропадает...

 Когда наш вышеупомянутый препод Сытин потребовал от участников "репьёвской эпопеи" написать объяснительные, то все только пожали плечами и сказали друг другу: "Ну о чем тут можно еще писать? Что объяснять? И без всяких слов всё ясно, что - виноваты. И нечего лезть в бутылку и чего-то добиваться. Тут в живых бы остаться... Как бы из института не вылететь! Срок за хулиганство не получить..." Так все Сытину и написали - буквально одним предложением: дескать, ну да, признаём - виноваты, глубоко раскаиваемся, больше никогда подобного не повторится, всегда готовы понести любое наказание... Отдали все эти "покаянные" бумажки Сытину да и забыли про них. Мол, время пройдёт, и всё само собой уляжется, всё забудется, еще и не такое нашему брату-студенту с рук сходило... Ну а что с нас, убогих, возьмешь? Нас воспитывать надо. А не наказывать. Подрастем - исправимся... Но вовсе не таков был Сержантов! Он - единственный из нас всех - не согласился обойтись пустой отпиской и засел за написание этой дурацкой объяснительной всерьез и надолго! И писал и переписывал ее несколько дней, обдумывая каждую фразу, каждое предложение. И накатал таким образом целое сочинение. Листов на пять мелким почерком! В этом своем трактате он постарался описать во всех мыслимых и немыслимых подробностях каждую бытовую мелочь, случившуюся в то время с нами. Вспомнил и письменно повторил буквально каждое слово, произнесенное кем-то в этой поганной Репьёвке. И дотошный Сытин, обожавший копаться именно в подобных нечистых мелочах, от данного "исторического труда" был в полнейшем восторге! На очередном комсомольском собрании он цитировал нам целые куски из сочинения Сержантова. И в качестве апофеоза прочел генеральный и в то же самое время гениальный вывод, который в самом конце сделал Сержантов. А конкретно он написал: "Да! В свете всего вышеописанного я признаю, что кое в чем я действительно перегнул палку. Но я был не прав всего лишь частично, а не глобально. Таким образом моя вина во всем данном неприятном происшествии составляет не более 75 процентов!"

 - Какой он ловкий, этот ваш соучастник преступления Сержантов! - сказал нам тогда на собрании Сытин.- И ведь как ловко и красиво умудрился всё подсчитать! И найти себе и оправдание. И даже смягчающие обстоятельства. Дескать - да. Он виноват. Но это было вовсе не уголовное преступление с признаками мелкого хулиганства в общественном месте, а всего лишь, видите ли, как выразился Сержантов, "неприятное происшествие". И виноват в этом "неприятном происшествии" он не как все - на сто процентов. А сугубо индивидуально и исключительно - всего-то лишь на 75. Спрашивается, а почему не на 76 с половиной процентов? Или на 77? И уж тем более не на 78?! Интересно бы у Сержантова узнать, какие критерии он брал за основу своих выдающихся математических выкладок?!

 Мы опять ржали над глупостью Сержантова. А он для вида хохотал вместе с нами. Но в душе продолжал накапливать против всех нас огромную и пока что тщательно затаенную злобу!..

Окончание - сегодня вечером

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив