На Русской службе новостей

diak-kuraev — 24.08.2016 Теги: Чаплин Д. НАДИНА: Всем добрый вечер. У нас в студии Андрей Кураев, протодьякон. Отец Андрей, здравствуйте. У нас очень много тем, которые с вами хочется обсудить. Вы, кстати, хотя бы если ваш Facebook посмотреть, очень активный ньюсмейкер, там активно пытаетесь разбираться в том, что в мире происходит, много писали, в частности, о новом министр образования, госпоже Васильевой. Как вообще вам в целом её фигура? Симпатична? Симпатичнее, чем фигура Ливанова?
А. К.: Мне кажется, длинные волосы к её лицу подошли бы больше.
Д. Н.: Это всё, что вы можете сказать?
А. К.: Вопрос о симпатичности. Что я ещё могу сказать?
Д. Н.: Как фигура, как человек?
А. К.: Я про фигуру.
Д. Н.: Про взгляды.
А. К.: Взгляды ласковые бывают.
Д. Н.: Отец Андрей, вы сегодня игривый какой-то.
А. К.: Как спрашиваете, так отвечаю.

Д. Н.: Справится она лучше с работой министра образования, чем Ливанов?
А. К.: Я никогда не работал министром образования, поэтому не знаю, в чём она состоит, по каким критериям оцениваться. Может, её задача — минимизировать расходы, может, это главное в глазах тех, может быть, кто её назначил. При Фурсенко и Ливанове, мне кажется, это была их главная задача, как и у Сердюкова в Министерстве обороны. Резать, резать, резать расходы, переводить на самоокупаемость и так далее. Но назначение Васильевой может означать, что тренд сменился, и теперь на ближайшие годы главное — это идеологизация системы образования как школьного, так и высшего. Может быть, такая задача. Я ж не знаю, не я её назначал. И нам же никто не объяснил внятно, почему выбрали именно её, какие задачи перед ней поставили необычные и так далее. Обсуждаются в основном её отношения с церковью. Действительно, это интересно. Это мой коллега по светскому образованию, тоже религиовед, многие годы заведующая кафедрой церковно-государственных отношений в Академии госслужбы при президенте РФ (бывшая Академия при ЦК КПСС). И, в общем, она мне всегда была интересна как публикатор. У человека по должности был доступ к закрытым архивам. И вот через её публикации время от времени какие-то тексты видели свет. Вот за это я ей очень благодарен. И по этим публикациям нельзя судить, какие её личные взгляды. Там, по-моему, не было какой-то глубокой аналитики, чего-то сенсационного. Может, оно и не нужно для учёного, который работает в этой области. Её задача — исследование церковно-государственных отношений XX века, в первые послевоенные годы, в хрущёвские времена, там нужна не столько личная позиция учёного, сколько реально и честно сказать, что тогда было, какие подковёрные движения происходили, и так далее. Она в этом направлении достаточно честно работала.

Д. Н.: Вот сегодня еврейские общины России попросили объяснить госпожу Васильеву своё отношение к сталинским репрессиям. Говорят, что просто хотелось понять, как она к нему относится: как к эффективному менеджеру или человеку, который загубил немало душ. И это важно, мол, для министра образования, прояснить свою позицию по вопросу отношения к Сталину. Вот у вас какое впечатление?
А. К.: У меня такое впечатление, что я думал о евреях лучше, чем они есть на самом деле, простите, на примере этой организации. Контекст следующий. Понятно, что большевистский переворот очень своеобразен: те, кто был ничем, стали всем. И для некоторых лиц в самом буквальном смысле этого слова. А среди тех, кто был ничем, было и еврейское население. И значительная часть еврейской молодёжи пошла в революцию по причинам совершенно понятным. Про Троцкого мы все помним. И родился перехлёст левизны двадцатых годов. Мы помним, как тогда были модно Пушкина сталкивать «с корабля современности" и прочее. Тогда твердилось, что история наша началась с 1917 года, а все более древнее нам неинтересно, всё это было ужасно, мрачно и прочее.
И вот затем, действительно, происходит некий тихий, негласный переворот. Вдруг реабилитируется слово "Родина". Историю России разрешается изучать не только ради выискивания недостатков царского режима и крепостничества. И в таком повороте к более здравой политике государственной, идеологической, я думаю, были значимы и какие-то реплики Сталина. Например, когда он вмешался и остановил постановку пародийной оперы на тему крещения Руси. О Сталине мы знаем много больше, чем о Путине, потому что его художественные заметки публиковались, рецензии. Мы знаем, когда и какой фильм посмотрел, какую книгу прочитал. И это очень интересно, конечно.
В 1937 году в мире отмечалось столетие со дня кончины А. С. Пушкина, по этому поводу было много энтузиазма, в том числе в эмиграции, потому что вдруг, оказывается, в Советском Союзе издали собрание сочинений Пушкина. И стали добрые слова о Пушкине говорить. Не как о друге декабристов, а просто как о поэте, человеке. И это было воспринято проницательными умами в эмиграции как знак какого-то поворота, знак того, что этот большевистский радикализм как-то издыхает потихоньку, выдыхается, и прорастают нормальные чувства, нормальный культурный консерватизм и патриотизм восстанавливается.
Это страшно интересная для меня тема: как революция превращается в контрреволюцию. Как, например, христианство, призыв к свободе, превратилось в самую догматическую религию мира? Или реформация, которая начинается с проповеди "всё можно, никаких запретов нет, главное, люби Христа, делай, что хочешь везде и всюду», и монах Лютер женится на монахине. Но через несколько поколений рождается пуританизм, более строгий, чем средневековое христианство. И третий пример — это эволюция советской морали, которая начинается с "разрушим всё до сонованья, мы свободны", чуть ли не обобществление женщин и так далее, а не проходит и двадцати лет — и неверного мужа вызывают на партком, чтобы по жалобе жены его там пропесочить. Советский пуританизм рождается ещё в предвоенные годы. Один из маркеров этого поворота, в частности, что у Сталина появляются слова, реабилитировавшие слово "отечество". И Васильева на это выступление, ещё, по-моему, 1931 года, обратила внимание. Действительно, тридцатые годы, это не афишируемый, но жёсткий конфликт идеологический, троцкистов, крайних леваков, и более реалистично настроенных коммунистов. Этот поворот значим для нашей культуры и истории. То, что Васильева отметила его, значит, спасибо её наблюдательности. Хорошо, что она об этом говорит. Но это не означает, что это оправдание репрессий сталинских.
И именно на этом повороте из мира власти культуры и пропаганды было сброшено немало ранее громких и лидерских именно еврейских имен. Об этом много у Солженицына в «Двести лет вместе». Вот поэтому я считаю неуместным и нетактичным нынешний протест «еврейской общественности» против слов Васильевой. Неужели они до сих пор считают, что 20-е годы это идеал культурной и национальной политики для России?

Д. Н.: Я была летом в Грузии, ходила в музей Сталина. Там экскурсовод чуть ли не каждые пять минут оправдывался, что он там работает. В частности, он активно рассказывал о том, что Сталин был совершенно ни при чём в плане уничтожения церквей, потому что он напротив, учитывая его семинарское прошлое, понимал, насколько важен опиум для народа, поэтому он активно работал в плане того, чтобы позволить людям верить.
А. К.: Это тоже сказки. Им не стоит верить. У Сталина было вполне прагматическое отношение к церкви в послевоенные годы. Он менял курс правительственной политки, но менял в том числе и в обратную сторону, снова на новые заморозки после 1948 года. Период, который Васильева называет сталинским церковным ренессансом, это 1944—1948 годы. Всё. Потом снова начинается новая волна посадок. Сталин разочаровался в возможности использовать церковный ресурс на внешнеполитической арене. Вот и всё. Это отдельная тема. Но опять же, в том, что Васильева упомянула имя Сталина в таком узком контексте, это не повод для того, чтобы гнать волну на нашего нового министра образования. У неё другие в лекции были вещи, с которыми я не согласился. И у себя об этом написал. Это такое даже не ненавязчивое, а очень даже навязчивое отождествление патриотизма с любовью к государственным чиновникам. Вот это уже спекуляция на добром, естественном, светлом человеческом чувстве. Ни одна партия не имеет права приватизировать общечеловеческое чувство патриотизма, общегражданское. Когда начинается такое мелкое шулерство, это не очень хорошо.

Д. Н.: У очень многих наших слушателей были подозрения, опасения, я бы даже сказала, по поводу того, что она, будучи таким исследователем истории РПЦ, будет стремиться ввести дополнительные уроки христианской этики и нечто подобное.
А. К.: Васильева специализируется на исследовании этого "сталинского ренессанса" конца сороковых годов. Она знает, что он выдохся. Знает, почему выдохся. Она, как специалист, знает, что возможности использования церковно-православного ресурса в политических целях весьма и весьма ограничены в современном мире. И именно поэтому, я думаю, у неё не может быть неофитских ожиданий, что давайте мы ещё больше денег, средств, медийных возможностей вложим в патриархию, и будет такая замечательная отдача. Совершенно не очевидно, что она будет, скорее будет откат. Второе, как историк, она знает закрытые архивы, знает неприглядные страницы церковно-государственных отношений, и стукачество, и прочее. Опять же, раз она это знает, то у неё не может быть этих наивных надежд, иллюзий тридцатилетней нашей давности. Мол, в церкви плохому не научат, и поэтому не надо опасаться расширения ее влияния, там всё может быть только хорошо, и в церкви может пахнуть только ладаном. Мы из истории, в том числе из истории XX века знаем, что разные запахи могут исходить от церковных людей.

Д. Н.: Очень многие ещё и отмечают гендерную принадлежность нового министра, говорят, первая женщина — министр образования. Многие не вполне довольны этим фактом. Вы в этой ситуации за кого выступаете? Нормально относитесь к женщинам у власти?
А. К.: Меня это нисколько не пугает. Но неужели в советские времена не было женщин — министров образования? Крупская когда-то за это отвечала.
Д. Н.: Ну когда это было-то.
А. К.: В двадцатые годы. Давненько. Я даже экспериментом это не назову. В порядке вещей. Не стоит из назначения женщины министром образования делать сенсацию. А вот снова насчёт её лекции про Сталина. Есть такая старая история, которая, я даже думаю, не анекдот. Годы Великой Отечественной войны. Штрафбат. Приехавший из штаба дивизии комиссар выступает перед строем выступает, перед атакой. Завершает свою речь призывом "Так вперёд! За Родину! За Сталина!" и вопросом «Вопросы есть?». И тут один солдат выходит: "Товарищ комиссар, у меня вопрос есть" — "Да, слушаю, какой вопрос?" — "А можно только за Родину?" Вот этот вопрос, кажется, актуален до сих пор.

Д. Н.: А как же в таком случае нужно воспитывать патриотизм в стране?
А. К.: Мне кажется, патриотизм не очень воспитывается. Это естественное нечто. Если вокруг тебя есть друге любящие и внимательные люди. Надо на элементарные вещи обращать внимание детей. Это важно бывает. "Вот это красиво, доченька, посмотри, это красивое дерево, это красивый кустик, это красивый дом. Вот правильно сделала. Или неправильно сделала. А эта тётя или дядя сделали правильно". Вы думаете, была какая-то особая программа патриотического воспитания воинов Куликова поля? Я думаю, не было. Это как-то само собой. Главное, вот ещё что. Это как, простите, с супом. Не пересолить.

Д. Н.: С одной стороны, так. А с другой стороны. Та же Васильева говорит, что было с нашей страны с 1991 года по 2002 год. Тогда вообще люди никаких симпатий не испытывали к своей родине, абсолютно все смотрели на другие страны, говорили, что там лучше, а здесь совершенно делать нечего. И слово "патриотизм" в принципе не использовалось. Подобные провалы патриотического чувства тоже возникают. С ними нужно бороться государству или нет, пускай естественным путём снова возникает?
А. К.: А почему слово "патриотизм" отождествляется с восхвалением, вознесением? Васильева в той лекции много раз говорит: быть патриотом – значит гордиться… Это не так. "Люблю Россию я, но странною любовью". Это отнюдь не враг России написал. Или Михаил Бехтеев, русский поэт, не лермонтовского уровня, он из четвёртого-пятого рядов начала XX века, но он знаменит тем, что его строки великая княгиня Ольга Романова в своём предсмертном дневнике цитировала: "И у преддверия могилы / Вдохни в уста Твоих рабов / Нечеловеческие силы / Молиться кротко за врагов".
Потом уже в эмиграции он написал стихотворение именно о патриотизме
Любить народ – не значит льстить
Его злодействам и порокам,
Не значит рабски лебезить
Перед его капризным роком

Любить – не значит поощрять
Распутство, подлость и гордыню,
Не значит слепо прославлять
Жрецов, позорящих святыню.

Друзья мои! Любить народ –
То значит с мужеством пророка
В дни своеволья и невзгод
Громить открыто зло порока.

Любить – не значит всё прощать,
Нет, - это гибель для народа, -
Кто любит – должен исправлять
Родного, милого урода...
Патриотизм — это желание блага своему народу, своей стране. Но может быть понимание того, что благо придёт через какие-то серьёзные перемены, через некомплиментарную оценку, горькую и честную оценку того, что происходит. Патриот Северной Кореи — это тот, кто будет сообщать, что северокорейские спортсмены выиграли рекордное количество медалей в Рио-де-Жанейро, и что чучхэ это самая ведущая спортивная школа в мире? Это будет патриот? Это будет очень странный патриотизм. Хотя весьма вероятно, что северокорейское телевидение именно так это и говорит. Поэтому не надо отождествлять патриотизм с мыслью о том, что мы самые лучше. Это бахвальство калечит на самом деле то самое патриотическое чувство.
В девяностые годы было сложно привыкать к тому, что мы не самые лучшие, передовые... Я когда был аспирантом, по обмену какому-то оказался в Софии, и вот хожу по большому, прекрасному зданию университета, общаюсь с людьми разными. И при виде физического факультета у меня чувство жалости родилось. Какой смысл быть физиком в Болгарии? Там нет дубненского ускорителя, там нет столько ресурсов, которые нужны, чтобы работать на передовой линии современной науки, нет космодрома своего и так далее. Максимум, что может болгарский физик, получив такой диплом, пойти в школу работать.

Д. Н.: А что делать, если у них там ничего нет?
А. К.: Я просто рассказываю своё тогдашнее чувство. Проходит 20 лет. И я понимаю, что то же самое горькое слово могу сказать уже об очень многих научных специальностях в России. Помню, однажды с одним близким мне человеком сидим, беседуем. Речь шла о том, какую выбрать судьбу для его уже взрослеющей дочки, на кого её учить, в гуманитарную область определить или в естественно-научную... И в какой-то момент мы прерываем разговор, потому что по телевизору идёт репортаж о каком-то глубинном исследовании океана с помощью батискафа. Мы дружно отвлекаемся и с интересом на это смотрим. А затем вздыхаем. И, по сути, одновременно говорим одно и то же: "Вот жаль, но это в прошлом". Мы бы очень хотели, чтобы эта девочка пошла бы на океанолога учиться, но той научной, технической базы, которая была в конце СССР, её сейчас просто нет. Если она будет на эту специальность ориентироваться, ей придётся уезжать. В советские времена нас так воспитывали: советское — самое лучшее, отличное от мировых стандартов. И отсюда, от этих завышенных ожиданий возник тот откат, разочарование тотальное девяностых годов и конца восьмидесятых. Ах, мы не лучше, значит, вообще пора валить. Чтобы не разочаровываться, не надо очаровываться. Вот и всё.

Д. Н.: Если говорить о присутствии церкви в школе. Существует два лагеря. Одни говорят, что необходимы дополнительные уроки, которые будут рассказывать, как много есть религий, есть такая этика, есть такая, нужно, чтобы со школы дети изучали реалии современные. Другие говорят, что церковь вообще не должна лезть в школьные дела, представители любых религий. А вы как полагаете? В светской школе должна быть такая ещё составляющая теологическая?
А. К.: Основы православной культуры — предмет, который даётся в четвёртом классе, это не церковь его предлагает, это светский курс, культурологический. И ведут его не попы, а обычные учительницы начальных классов. Поэтому это не религиозный предмет, не закон божий. Вопрос в том, есть ли надлежащий контроль со стороны Министерства образования, родителей над тем, во что превращаются эти уроки. Не превращаются ли они, действительно, в какую-то индоктринацию детскую, в обучение складывать пальчики крестиком и так далее. Но при отсутствии контроля любой процесс начинает мутировать. А главная дискуссионная тема следующая. Патриарх Кирилл считает, что этот курс должен быть всешкольным, с первого по одиннадцатый класс, а Министерство образования не видит такой возможности. По крайней мере, при Ливанове оно весьма и весьма сдержанно на это реагировало. Решать, в конце концов, будет один человек. И я его имя сегодня ещё не упоминал.

Д. Н.: Здесь 80 пишет: "Государство должно принимать активное участие в пропаганде патриотизма, но сейчас это почти профанация, потому что те, кто учит, не имеет на это прав". 74 пишет: "Нужно учить патриотизму, а иначе беда с этими детьми". "Надо учить не что лучше, а что особенные, уметь свою особенность защищать". Здесь слушатели спрашивают, как вы относитесь к заявлению Чаплина.
А. К.: Давайте чуть-чуть попозже к этому вернёмся. Пока по поводу государства и патриотизма. Первое, что хотел бы сказать. Есть люди-алкоголики. И таким людям нельзя выпить даже символическую рюмочку. Есть люди, у которых такой печальный анамнез, что не надо давать им каких-то чрезвычайных нагрузок, которые могут вернуть их назад в их печальное прошлое. Так вот, простите, у нашего государства печальный анамнез: острая идеологизация это признак именно тоталитарного общества. Поэтому давать такой пряник и такие полномочия именно нашему государству (а не, скажем, финскому) — это очень опасно. Потому что есть у идеологизации начало, нет у неё конца. Власти и ее комиссарам всегда будет хотеться всё большего контроля, большей монолитности мнений, суждений, большей управляемости и так далее. Это с одной стороны.
С другой стороны, дело в том, что сегодня, в отличие от былых времён, государство — не самый сильный игрок в области пропаганды и идеологии, потому что есть такие транснациональные структуры, которые здесь весьма эффективно работают. И в девяностые годы мы это видели - когда государство всецело удалилось из этой области, это не означало, что идеология на этом иссякла, и мы стали жить спокойно, как честные люди, разумно и ответственно взвешивая каждый свой день, каждый свой поступок и так далее. Нет, манипуляция тоже была. Но другими агентами. Поэтому когда речь идёт в глобальном смысле, геополитическом даже, было бы хорошо, чтобы наше государство совсем не удалялось от мира вопросов о добре и зле и смысле жизни. Вопрос в нахождении меры. И второе — можно обойтись без пропаганды? Потому что пропаганда — это вариант передёргивания в нужную сторону. Я убеждён, что есть своя правда и в современной позиции России, и в её истории и в ее вере. По многим спорным вопросам, вопросам веры, нравственности. Но эта правда не нуждается во лжи и в фейках. Она не нуждается в радикальной демонизации своих оппонентов. Не надо эту правду компрометировать дурными аргументами. Это касается и нынешней сложной ситуации на Украине и многих, многих других вещей. А пропаганда — это разрешение на ложь и на манипуляцию родными людьми, своими. Вот это мне очень не нравится.

Д. Н.: Что важнее: государство или человек?
А. К.: Для христианина ответ вполне очевиден. Я его выскажу словами Андрея Вознесенского: "Все прогрессы реакционны, если рушится человек". А в христианстве, естественно, считается, что человек выше чего бы то ни было. «Горе человеку, который всё приобретёт, а душе своей повредит».

Д. Н.: А как же человекопоклонничество?
А. К.: А с этим я не соглашусь. В нашем Символе веры, христианском, православном, чётко сказано, что Бог восшёл на крест «нас ради человек и нашего ради спасения». А не ради торжества той или иной империи, того или иного государства.

Д. Н.: Теперь давайте вернёмся к заявлению господина Чаплина. Он оправдывал массовые убийства для назидания общества. Он говорит, а что плохого в уничтожении некоторой части внутренних врагов? Убивать людей можно и нужно, даже бог, если мы читаем Ветхий Завет, Новый Завет, прямо санкционировал и санкционирует уничтожение большого количества людей для назидания остальных. Для назидания общества необходимо уничтожить некоторое количество тех, кто достоин уничтожения, якобы заявил Чаплин. Так приводят информационные агентства его слова. Он ведь тоже опирается на Священное Писание, когда говорит об этом.
А. К.: Совершенно верно, поэтому тут не нужно спускать всех собак на отца Всеволода. Речь идёт об очень серьёзной вещи. В любой религиозной традиции серьёзной, будь то ислам или буддизм, иудаизм или христианство, в веках, копятся аргументы какдля богословия любви, так и для богословия ненависти. Хочется сесть и придумать христианство заново. В котором бы не было не только инквизиции, но и аргументов в пользу инквизиции. А ведь эти аргументы были у богословов и римских пап. И не только у римских пап, но и у наших – Геннадия Новгородского и Иосифа Волоцкого. Поэтому здесь над честно признать: Православие, как и ислам, как и коммунизм, может быть смертельно опасно. Не так уж трудно настрогать нужных цитат из классиков хоть тех, хоть других, хоть третьих. И эти цитаты будут логической цепочкой, которая будет выложена к той площадке, над входом над которой будет написано что-нибудь вроде "Труд делает свободным". Или "Каждому своё". Известные надписи, которые украшали нацистские концлагеря. Легко это сделать. Поэтому не надо иллюзий. Дескать, давайте больше власти дадим этой группе людей с такими-то взглядами, и они сделают нас счастливыми. Никто не сделает нас счастливыми. Мы все люди, мы все очень сложны. И поэтому в обществе должна быть сложная система противовесов, взвешиваний, контроля, полемика, в конце концов, чтобы чьи-то губы закатывать, потому что за мягкими губами могут скрываться острые — и даже ядовитые — зубы.

Д. Н.: Патриарх Кирилл вчера рассказал о разрушительно влиянии публикаций в Интернете. Фактически сказал, что блогеры должны думать 10 раз, прежде чем что-то писать, потому что всё то, что написано в Интернете, оказывает большое влияние на людей. Он, когда об этом говорил, к кому обращался? Я просто думаю, к вам, к условному Кураеву или к условному Чаплину, или вообще это было адресовано людям, не связанным с церковью?
А. К.: Насколько я помню, речь шла о том, что в мире, в том числе через блоги, ведётся пропаганда такого стиля жизни, который радикально противоречит традиционным семейным христианским ценностям. К этому подводил патриарх. Я в такой пропаганде замечен не был.
Д. Н.: Тем не менее вы позволяете себе очень резкие высказывания порой. Очень резкие для священнослужителя.
А. К.: Но патриарх это сказал в защиту христианских семейных ценностей. Я не против них.

Д. Н.: Вы действительно высказываетесь очень резко у себя в социальных сетях, в "Живом журнале", в соцсети Facebook. Такая риторика, порой, воинствующая даже, насколько это подходит человеку, связанному с верой, религией, церковью? И вы, как господин Чаплин, бываете очень резки и реакционны. Только в другом направлении. Он в одном направлении, вы в другом направлении. Но тем не менее это есть.
А. К.: По-моему, я белый и пушистый. Не помню, когда я воевал последний раз. И уж если я встаю на тропу войны, то не в Facebook, а в "Живом журнале".
Д. Н.: Я у Вас и в соцсети Facebook немало чего такого читаю.
А. К.: Разве что зеркало. Там не полные реплики, сокращённое издание того, что в "Живом журнале".

Д. Н.: Как вы относитесь к путчу? Как вы к нему относились тогда, 25 лет назад? Как сейчас вы к нему относитесь? И что было бы, если бы сослагательное наклонение можно было бы использовать?
А. К.: Наверное, моя позиция вполне банальна. Я считаю, путч делали бесталанные люди, серые во всех отношениях. Если бы они победили, всё равно бы у них ничего не получилось. У них не было внятной программы. Эти люди с их низким потолком, что бы они сделали с теми огромнейшими проблемами и кризисом, с этими бунтующими республиками, с нищим нагим бюджетом. Представляете, если бы ещё и Средняя Азия осталась на нашем нищем балансе в девяностые годы, что было бы в стране? Я думаю, что других вариантов практически не было. Можно помечтать – а что если бы растянуть во времени переговоры о реформе или о демонтаже СССР, а не по-ельцински быстро рубануть… Это да. Но у ГКЧП это точно не получилось бы. А я в те дни курсировал между патриархией и Белым домом в основном. И даже получил потом благодарственное письмо от вице-президента.

Д. Н.: Ельцина вы поддерживали?
А. К.: Лично его нет. Лично мне он никогда не был симпатичен. Но те, кто были против, они были даже по-человечески более опасны.
Д. Н.: А на выборы вы ходите?
А. К.: Я даже не смогу вспомнить, в каком году последний раз ходил.
Д. Н.: За Ельцина не голосовали?
А. К.: За Ельцина я голосовал только раз – на выборах в Верховный Совет в 1989 (?). Но в 1991м у меня была некая такая почти личная встреча буквально за три дня до выборов. Мне хватило, чтобы понять, что этого человека облекать властью нельзя.

Д. Н.: По поводу выборов. Тут "Левада-центр" опрос провёл, выяснилось, что 11% в принципе не прочь продать свой голос на выборах в Думу за пять тысяч рублей. Вот вы не ходите на выборы, могли бы продать свой голос? Всё равно он у вас пропадает.
А. К.: Нет. Я стою дороже.
Д. Н.: За сколько?
А. К.: Дело не в том, сколько. Я думаю, что у человека должно быть чувство самоуважения. Считать себя, не буду грубых слов говорить, продажным избирателем как-то очень не хочется. Тем более что возраст такой, что надо уже думать именно об этом – о цене и смысле своей жизни.
Д. Н.: На эти выборы пойдёте?
А. К.: Ещё не знаю, ещё не присматривался, кто там есть.

Д. Н.: Тут у вас спрашивает Николай, как вы относитесь к идее создания игорной зоны в Сочи? Вообще, как относится Церковь к игорному бизнесу? Ведь явно не одобряет.
А. К.: Конечно, не одобряет. Постройте не казино, а канализацию в Сочи. Постройте же её, наконец! Каждое лето одно и то же. Все больницы сочинские полны больными детьми, которые подхватили ротавирус в море. Позорище же. Называете это национальным курортом, и от говна избавить море не можете.

СЛУШАТЕЛЬ: Вот вы говорите, общество должно быть сложным и в нём должны существовать различные противовесы. Но по факту на сегодняшний день российское общество является простым. В нём нет никаких реальных противовесов современной идеологии одной партии, одного человека. Так ли это? И, на ваш взгляд, к чему это приведёт?
А. К.: Даже советское общество не было отнюдь простым, оно было настолько сложным и не изученным, что однажды даже генсек Андропов сказал, что мы сами не знаем общество, которое построили. И российское общество тоже не просто. Я христианин, и поэтому я за демократию, потому что я верю во всеобщую нашу греховность, в первородный грех, а это означает, что не может быть идеального человека. Если он появится, простите, я скажу упёрто, по-христиански, что это будет антихрист — правитель, который будет казаться идеальным. А раз никто из нас не идеален, то никому из нас нельзя давать полноту власти. Лучше нам притираться друг к другу, терпеть другу друга, и при этом как-то корректировать честно и открыто.
СЛУШАТЕЛЬ: Наше христианство разделилось на католичество и православие. Вот эти крестовые походы, которые были в католичестве, как можно трактовать по-другому. Ведь никогда православие не нападало ни на кого, а вот католичество — крестовые походы, убийство во благо церкви и так далее.
А. К.: Никакие крестовые походы не были бы возможными без участия в них православных. Напомню, что крестоносцы шли через территорию православной Византийской империи и по её приглашению. Это, конечно, сказки, что православные никогда ни на кого не нападали, при малейшей возможности с радостью это делали, многовековые те же конфликты Византийской империи с болгарами и славянскими племенами Балкан и с Персидской империей. Император Юстиниана сотнями тысяч вырезал еретиков по всей империи… Всякое бывало. Не стоит идеализировать. У вас недостаточно знания истории. Что касается нашей истории, отнюдь не от избытка пацифизма мы от московских болот до Сахалина дошли. Странно было бы, что мы, лишь обороняясь, дошли до Тихого океана.

СЛУШАТЕЛЬ: Я хотел бы узнать, что считает наш гость о теме того, что государство и патриотизм не были бы связаны?
А. К.: Мы говорили об этом достаточно много. Я считаю, что эта ампутация будет, с одной стороны, достаточно искусственной, но и государство не должно отождествлять патриотизм с преданностью, верностью своему аппарату и своим лидерам. Конечно, слишком странно было бы, если бы у государства не было вообще никаких ценностей, на которые оно бы ориентировалось, которые призвано было защищать. И если говорить на языке вполне либеральном, то государство исполняет контракт, на который его подрядили. А этот контракт общество заключает, исходя из своих представлений о добре и зле, что такое хорошо, что такое плохо, кто такие мы, есть ли у нас какие-то консолидированные интересы или нет. Очевидно, что государственный лидер должен быть президентом и тех, кто за него голосовал, и тех, кто голосовал против него, должен учитывать интересы и тех, и других. Это предполагает, что есть какие-то общенациональные интересы, которые могут не нравится тем или иным людям, корпорациям или структурам на нашей планете. Но это не повод для того, чтобы сразу сказать, что раз так, правы только наши соседи, а мы никогда не правы. Это в девяностые годы мы тоже проходили.

Д. Н.: Тут несколько сообщений, общий смысл таков: как относится православие к сорту и, в частности, к Олимпиаде? Ведь это по факту проявление гордыни спортсменов. Или нет?
А. К.: Мне очень сложно говорить от имени всего православия, моя же позиция такая — физкультура хорошо, олимпийской спорт плохо. Потому что современная Олимпиада, увы, это Олимпиада по химии в значительной степени. Я не думаю, что надо жизнь класть на это. Кто удачнее шарик толкнёт и так далее. Бывает немного грустно смотреть на девчонок, которые в 20 лет уже пенсионерки. Жизнь только начинается. Поэтому физкультура — это замечательно, а всю жизнь жить ради спорта немного странно. Есть такие странные профессии – быть обслугой и развлечением. Это, официанты, актёры, певцы, танцоры. Для моего мужского чувства это странно - на всю жизнь застревать в таком качестве. Но я бесконечно уважаю труд больничных клоунов…

https://life.ru/t/%D0%B7%D0%B2%D1%83%D0%BA/894211/kuraiev_ni_odna_partiia_nie_imieiet_prava_privatizirovat_chuvstvo_patriotizma

Сохранено