На Правмире рассказ об уходе из священства. *** Я больше

diak-kuraev — 23.04.2017 На Правмире рассказ об уходе из священства.

***
Я больше не могу быть священником
Петр Давыдов | 22 апреля 2017 г.

Много раз мы встречались с этим юношей. По большей части в приходской трапезной. Скромный, светлый паренек, любимец и надежда прихода. Люди громко шептались: «Батюшка растет». Долгое время потом мы не виделись.

Лет через пять повстречались в совсем неожиданном месте: в такси. Мы с семьей ехали в храм, мороз стоял жуткий, и, чтобы не морозить детей, махнули таксисту. Подъехал стремительно. Необычно предупредительно повел себя: вышел из машины, открыл двери. Мы вгляделись:

– Да ты ли это?..
– Вы садитесь, садитесь. Куда едем? – спросил уже по-шоферски бодро, немного с вызовом даже.
– В храм. Сегодня же воскресенье – как иначе?
– Как иначе? – вздохнул. – Как я, например.

Мы ему в душу не полезли. Ехали молча. Выходя из машины у храма, я попросил его дать телефон. Позвонил, договорились о встрече. Так я узнал его историю.
Водка уже не помогала

Уныние врезалось в душу, ощущалось даже телесно – шипами въедалось в позвоночник, сгорбило, согнуло тело. Пытался вставать, но тут же приходилось садиться на место: начинало швырять из стороны в сторону. Из горла доносился то ли звериный вой, то ли пронзительный крик, похожий на издыхающую шотландскую волынку. Жена, забрав ребенка, уже пару недель жила у матери – не могла вынести кричащего ужаса и пустых глаз.

Жена. Хм. Такая же жена, как и сам – муж и отец. Всё надо писать в кавычках, всё – и «жену», и «мужа», и «отца». И штамп есть в паспорте, и свидетельство о рождении, но никуда ты эти кавычки, если уж честно, не денешь. «Отец», тоже мне…

Водка уже не помогала, да не особо-то на нее и рассчитывал: с детства питал отвращение к пьяным, в юности тоже не злоупотреблял. Вот и сейчас убедился: напиться и забыться – это только на несколько часов, а потом – снова эта разрывающая душу и позвоночник боль, снова этот вопль, рев, пустые глаза.

Взглядывал на икону в углу комнаты, смотрел и спрашивал – себя и Бога: «Зачем?!» Не «За что?», а именно – «Зачем?», потому что за что – уж понимал прекрасно, как ни старался отговориться от назойливой совести. «Отец»…
Уж с матушкой-то проблем не было

Как здорово все начиналось. Духовное училище, семинария, внимание настоятеля, перешедшее в дружбу, настоятельное введение в алтарь, тогда еще светлый и загадочный, пономарство. Свой человек в «системе» – друг-настоятель очень любил это слово: «система».

Пока на невысоком уровне, но ты давай, решай, собирайся, подрясничек уж тебе владыка благословит, а там и матушка недалеко, и диаконский сан, и священнический.

Уж с матушкой-то проблем не было: посоветовал друг-настоятель молоденькую кандидатку, красавицу с клироса, да и ей, видать, шепнул насчет светлого и достойного будущего. И женихались-то не слишком – пару месяцев по парку походили, а потом мам в известность поставили, мол, женимся. Отцам ничего не сказали – не было отцов. Точнее, были, но были «как бы». Как бы папы жили в других городах. Но о детях своих знали. Имели представление.

Стремительное диаконство, мелкие бытовые трудности, куда ж без них, грандиозные планы на «после армии». Год всего отслужить, а там – и священство. Синий ладан, возгласы, может быть, дети, достаток и спокойствие. Квартиру настоятель пообещал за счет прихода.

Вернувшись из армии, вдруг увидел, что у жены другие планы. Разлад. Скандал. Заговорила о разводе. Как так. Не привык, чтобы перечили, тем более женщины. Владыка может перечить, но уж никак не женщина.
Исповеди и пригнули к земле

Владыка, по словам подталкивающего настоятеля, уже находился в нетерпении: священников в митрополии мало. С семейными трудностями по ходу дела разберешься, да и у кого их не бывает – чтоб в воскресенье был готов к хиротонии. Жена на хиротонию не пришла.

Первые дни священства, несмотря на отсутствие жены, просто летал. Взгляд светлый, даже чуток неотмирный. Попытался даже как-то сказать проповедь после литургии, но друг намекнул, что лучше пока воздержаться, ты пока лучше книжки почитай. А главное – не забывай заполнять алтарный журнал о количестве причастников, крещаемых, проведенных службах.

От проповедей воздерживался, но, как ни упирался, даже протестовал, не мог отговориться от исповеди: «Отец настоятель, мне всего 20! Что я людям скажу? Не съел ли сосиску?» – «Иди, исповедуй. А я служить должен. Давно не служил».

Шел. Исповеди и пригнули к земле – такого наслушался за несколько лет. Кто-то спрашивал совета – советовал что мог. Очень любили приходить на исповедь девушки. Жена пела на клиросе, но с ним не общалась демонстративно.

Семейная жизнь разладилась вконец, несмотря на предоставленную за счет прихода квартиру, где жена не появлялась вообще. Что делала, где была, знал настоятель, наверное, и вздыхал. За духовным советом девушки приходили и в одинокий дом, там и пришел конец давно уже ставшим призрачными мечтам, надеждам и планам.

Совесть заговорила громко: «Недостоин». Пошел к другу, поставил перед фактом: «Не могу больше врать – ни себе, ни людям, ни Богу. Священник из меня никакой, и я не хочу оправдываться юностью, зовом плоти. Просто говорю: я не могу быть священником».

Настоятель пытался утешить, говорил, что Бог простит, ты же Церкви служишь, на войне случаются падения, тут важно вставать, если упал, и прочие укрепляющие слова. Отвечал ему, что в его положении встать может, только сняв сан. «Да ты пойми: у нас в митрополии священников мало! Кто будет служить?»
Я не хочу жить в кавычках

Тут никакой гомилетики не потребовалось, выдал прямо из сердца, сам удивившись наконец-то четкой, разборчивой речи: «Тот, кто достоин. Пусть таких мало, но, по мне, так лучше один Иоанн Кронштадтский, чем двести мальчиков в рясах. Я – мальчик в рясе. Я не хочу больше врать: я недостоин. Я не хочу жить в кавычках и служить непонятной системе».

И – глядя в глаза настоятелю, понимая, что и дружбе пришел конец: «От сердца скажу. Не торопи молодежь в алтарь, не очаровывай саном. Я там был. Не всем по силам, поверь. Людей пожалей».

Владыка с гневом удовлетворил просьбу о запрещении в служении, но сан приказал оставить. Может, говорит, все образуется.

Пересидел какое-то время в снятой наспех комнате, уже не в приходской квартире, в которую въехал новый ставленник, поперспективнее, амбициозней. Понял, что водка – не помощник.

Извинился перед бывшей женой. Вернулся к новой жене и ребенку. Устроился водителем – мама помогла. Деньги домой приносит. Иногда улыбается: «Больно, да. Но не в кавычках».
http://www.pravmir.ru/ya-bolshe-ne-mogu-byit-svyashhennikom/



***
А я помню историю с таким же финалом, но противоположными зигзагами:

Молодому священнику стала изменять жена. Он подал на развод. Митрополит отправил его в монастырь. Тот не поехал. Запрет. Через несколько лет решил: раз все равно не служу- так хоть поживу по человечески, и паки женился. Лишение сана.
С непреходящей болью говорит: "отец отцов", архиерей ведь даже не встретился со мною, не побеседовал, не попробовал понять. Все его "архипастырство" - через бумажки и указы.

Но тут стоит иметь в виду, что этот митрополит - из серапионовой спальни. С понятным презрением к семейным священникам.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив