Михаль

Солдат! Как тебя? Гидеон? Отойди на два шага! Ты не стражник, надзирающий за преступником, а свита царицы! Еще дальше! Мои разговоры со служанкой не для твоих ушей и, тем более, не для твоего начальника.
Ах, как чудесно выйти на волю! Миндаль цветёт - что за прелесть! А ты, я смотрю, поглядываешь на Гидеона. Он ничего... рослый. Тебе кажется теперь, что любовь самое лучшее в жизни. Давай посидим здесь в тени, и я тебе расскажу настоящее про любовь.
В доме отца моего, царя израильского, был мальчик. Красавчик, каких я и не видела прежде. Глаза огромные, зеленые. А волосы золотистые, кудрявые. Он не жил у нас, а был сыном пастуха. Приходил иногда поиграть на своей арфе. Играл так, что заслушаешься. Нежно, трогательно. Даже у отца моего от его музыки выступали иногда слезы. После игры отец приказывал покормить его на кухне, и я приходила туда посмотреть, как он ест. Мне было лет восемь, и он мне нравился больше всех людей на земле.
Через несколько лет случилась война с Филистимлянами. Мы ждали большой битвы с ужасом. Если бы они победили, мне бы в лучшем случае быть рабыней, а отца моего ожидала позорная смерть. И вдруг прибыл гонец, и все заговорили, зашумели, закричали, что вместо сражения один Израильский юноша победил вражеского бойца, и филистимляне отступили обратно в Геф. Поверить невозможно – мой зеленоглазый мальчик, мой Давид оказался тем героем.
Отец принял его с почестями, а пастух сказал – посмел сказать, что просит меня – меня, царскую дочь, себе в жены.Не знаю, как допустил такой позор великий царь Израильский, но он отдал меня пастуху. Я не противилась, несмотря на бесчестие. Наоборот – не могла поверить своему счастью. Прежде, чем овладеть мной, Давид играл мне нежные песни и пел, и успокаивал, и целовал, и ласкал мое тело. Видано ли на свете, чтобы девица не плакала в брачную ночь? Мне одной Господь дал такое счастье. И мужа храброго, как лев, нежного как ягненок и заботливого, как нянька царского младенца.
Мы прожили так год. Саул, отец мой стал еще суровее характером, еще вспыльчивее и подозрительнее. Ему казалось, что слава Давидова превосходит его собственную, что муж мой хочет Израильского престола. Теперь, через сорок лет, я понимаю, что он был прав. А тогда – я узнала, что есть приказ убить Давида и поспешила в его спальню, и сплела из покрывал и драпировок веревку, по которой он спустился из нашего окна, прихватив лишь свой меч и пару лепешек. Отец догадался, что я помогла бежать его врагу и бил меня плеткой, какой погонял лошадей в своей колеснице. А потом отдал меня, замужнюю, перед лицом бога и народа, другому мужчине. Фалтий, муж мой, был человек достойный и честный. Не было у него другой жены кроме меня, и он любил меня так, что и жизни бы своей не пожалел, чтобы не дать меня в обиду. У нас были дети, дом, слуги и прислужницы, скот и серебро.
А Давид за десять лет не прислал мне ни весточки. Сражался и проливал кровь врагов и друзей, женился на многих женщинах, а еще больше взял наложницами. И стал, наконец, царем в Иудее. Вот тогда он вспомнил обо мне, и потребовал вернуть ему жену.
Давай пройдемся до рынка – я проголодалась. По дороге расскажу еще немного про любовь.
Итак: царские слуги пришли в наш дом, взяли меня из рук Фалтия, вывели наружу, посадили на мула и повезли в Хеврон, а Фалтий шел следом с младенцем на руках и плакал, пока его не прогнали.
В Хевроне Давид, прекрасный, могучий и величественный принял меня, как царицу, вошел ко мне и спал со мной. Но у него было еще девять жен, и наложниц без счета, а потом он полюбил Вирсавию, так что навещал меня царь два – три раза в год, а я старилась, и уже не могла родить ему детей.
Дальше все помнят, даже и ты, молоденькая, видела, как восстал на отца сын его Авессалом. Имя такое смешное – Авессалом значит «отец мира», а на деле – затеял войну против своего отца.
Давид был отважен и бесстрашен в бранном поле. Могуч и непобедим. Но видела я, как невероятный панический страх иногда порождали в царе чьи-нибудь речи. И тут, обуреваемый непреодолимым страхом, он бежал из своего города Иерусалима и забрал всех мужчин, слуг и просто горожан, все войско и конницу и всех, вплоть до подростков. А дом свой охранять поручил нам – женам и наложницам. Ни одну не взял с собой. Ни меня, ни Вирсавию. Сыновей наших забрал, а дочерей и служанок оставил на поругание врагу.
Тебе было тогда лет десять – тобой не овладели солдаты Авессалома, а творилось в Иерусалиме ужасное. Неслыханное злодейство – царский сын вошел к женам отца своего. Вывели нас во двор, и люди его смотрели через забор и с городской стены. А он брал жен своего отца. Старух обошел, конечно, а тех, кто помоложе не миновал. Подстегивал себя вином и сикерой и показывал слугам своим, как он могуч и скольких женщин своего отца может осквернить за один день. Мать его стонала и кричала, видя, что делает ее любимый сын, а ему, пьяному, это было лишь в подбадривание.
Купи мне в этой лавке лазурной ткани на рубашку и вон те маленькие сандалии. Красивые. Пойдем теперь в духан, где съестное. Я уже все рассказала тебя о великой любви. Осталось совсем чуть-чуть. Пока дойдем успею.
Авессалом Давиду войну, конечно, проиграл. И был убит. А потом отец его рыдал и вопил: «Авессалом, сын мой! Сын мой!». Иные говорят, что перед народом придуривался, а я думаю, может и правда скорбел. Он Поэт! Чувства у него не как у других людей. А может и для виду… один Господь читает у него в сердце.
Вернулся царь в Иерусалим и для нас, его женщин, велел построить отдельный дом. Не тронул с тех пор ни одну. И выходим мы из своего дома только изредка и по особому разрешению начальника стражи. Живем. Забавляемся с птичками в клетках, шьем золотом, хвастаемся украшениями. Ни в чем не знаем недостатка. По велению царя до самой смерти будем жить, как вдовы. Скучно!
А он царствует, прекрасный даже в седине своей. Пишет дивные песни о любви к Творцу: «И открылись источники моря, обнажились основания вселенной от грозного гласа Господа, от дуновения гнева Его»
Кажется, арфой и чудным голосом влюбил в себя Всесильного, как прежде меня и Вирсавию, и сотню других
|
</> |