Марк Рудинштейн. «Бандитский Кинотавр». Ч4

uborshizzza — 19.06.2011 В верхнее тематическое оглавление
Тематическое оглавление (Чужое)



Окончание. Начало: http://uborshizzza.livejournal.com/1462844.html http://uborshizzza.livejournal.com/1463455.html http://uborshizzza.livejournal.com/1464980.html

К концу девяностых все более или менее успокоилось.
Бандитских разборок больше не было, «Атас» в ресторане никто не заказывал, проститутки не избивали сутенеров. Братки в красных пиджаках с золотыми цепями на бычьих шеях исчезли. И даже Хусейн, сидящий в фойе «Жемчужины» в своем неизменном костюме «в искорку» и попивающий кофе, стал восприниматься окружающими как часть фестивальной традиции.
И вот теперь этот «Артист». Неуправляемый, истеричный, считающий, что ему все дозволено.
Я взял мобильный и набрал номер Александра Иншакова.
— Саша, нужна помощь. Выслушав мою просьбу,
Иншаков усмехнулся:
— Ты его найди и позвони мне. Я приду.
Не то чтобы Саша был у меня в долгу, хотя однажды, пытаясь ему помочь, я чуть не нажил себе крупные проблемы. Дело в том, что по мнению американских спецслужб Иншаков каким-то образом был связан с крупной преступной группировкой. Естественно, в Штаты его не пускали. А я на свой страх и риск включил Сашу в выездной список официальной делегации «Кинотавра». Мой знакомый, сотрудник американского посольства, сказал при встрече: «Марк, зачем тебе это надо? Этот человек никогда не получит визу в США, въезд на территорию нашей страны ему запрещен. А если ты попробуешь настаивать, то проблемы со въездом будут и у тебя».
В США Иншаков так и не попал, но о том, что я сделал все, что мог, помнил и, видимо, ценил.
Телефон «Артиста» не отвечал, но я был почти уверен, что найду его в пляжном ресторане.
Так и оказалось — он сидел за тем самым столом, где так и не удалось поужинать Сьюзан Сарандон. Я подошел, поздоровался и нарочито шутливо спросил:
— Ну что, Зюня, можем поговорить?
Пермольник поднял на меня взгляд и радушно ответил:
— Конечно, Марк. Только подожди пять минут, мы закончим обсуждать сценарий.
Я махнул рукой официанту, заказал себе минералки и набрал эсэмэс Иншакову. «Буду
через десять минут», — ответил Саша.
Зюня увлеченно обсуждал что-то с молодыми ребятами богемного вида, причем разговор крутился вокруг денег. Я заметил, с каким уважением они смотрят на Зюню, и пытался понять, в чем феномен этого актера. Каким образом, не сыграв ни одной мало-мальски приличной роли, он ухитрился создать себе репутацию корифея? Ведь даже Олег Янковский, которого Зюня любит называть своим другом, не раз говорил ему:
— Ты не актер, ты телевизионный массовик-затейник.
— Надо же деньги зарабатывать, — оправдывался Зюня.
Но в глубине души он так не считал. Помню, когда любимцу публики телеведущему Леониду Якубовичу присвоили звание народного артиста, возмущению Пермольника не было предела. Весть застала нас в бильярдной, где Зюня стоял и орал во весь голос: «Если Якубовичу дали народного, то я завтра же пойду и откажусь от своего заслуженного!»
Актерская судьба у него явно не задалась. Из Театра на Таганке довольно быстро попросили. Пытался попасть в «Ленком», но именно Янковский сделал все, чтобы Марк Захаров его не взял. А может, и сам Марк Анатольевич этого не захотел.
Зюня знал, что не попал в «Ленком» во многом из-за Янковского, но продолжал крутиться вокруг Олега — то кирпичи для дачи достанет, то поможет подешевле нанять бригаду ремонтников... Но роль прораба при гении надо как-то компенсировать. В своем кругу, где все знают его как облупленного, крутого строить бесполезно. А перед посторонними — почему нет?
Зюня придумал себе «особые» связи в криминальном мире. Так появился на свет якобы авторитетный у бандитов «Артист» с повадками киношного Аль Пачино и внутренней трагедией трусливого, слабого человека. А в том, что Пермольник слаб, я не сомневался. Достаточно посмотреть, как он обращается со своей женой.
Олеся — последняя любовь Владимира Высоцкого. Именно она была с Володей, когда он умирал. Я помню ее совсем девочкой, которая сопровождала Высоцкого на один из его концертов: очень красивая, молчаливая и преданная Володе как собака. Когда Высоцкий умер, Олесю где надо очень жестко предупредили: об обстоятельствах его смерти не распространяться. И вообще лучше ей забыть, что была с ним знакома.
Для Олеси это было страшное время. Говорят, от горя, от того, что ее просто вычеркнули из жизни Высоцкого, права даже говорить о нем, Олеся сорвалась, стала выпивать, было что и похуже... Мне рассказывал бизнесмен и меценат Володя Гапеев, крутившийся в актерских кругах, что как-то в смутном состоянии она проявила неосторожность и попала в сомнительную компанию кавказцев, которые у кого-то на квартире собирались коллективно с ней развлечься. Пермольник оказался там совершенно случайно — то ли надо было кого-то забрать, то ли кому-то что-то передать. К Высоцкому он никакого отношения не имел, но Олесю в лицо, конечно, знал. И надо думать, пришел в ужас, увидев ее в такой ситуации. К чести Зюни, он поступил как настоящий мужчина — не испугался и спас плохо понимавшую ужас происходящего девушку.
Для Зюни Олеся оказалась легкой и желанной добычей. Она хоть и не Марина Влади, но все же была частью легенды о Высоцком. Скорее всего, Пермольник так никогда и не дал ей забыть, при каких обстоятельствах начались их отношения. Внушил Олесе, что она перед ним в вечном неоплатном долгу, что без него она бы просто пропала. Лет через десять такой жизни Олеся попыталась уйти к другому, но хватило ее только на три дня. Уж не знаю, как Зюне удалось вернуть жену — может, пригрозил, что отберет дочку... Но после этого Олеся совершенно сломалась. Чувство вины, которое Пермольник внушил ей, было просто безмерным. Нет, на публике-то все было красиво: во всех интервью он превозносит жену до небес. А дома мог наорать из-за любой мелочи. Олеся, конечно, огрызалась, но всегда как-то тихо, виновато...
У Зюни зазвонил телефон, он нажал кнопку, послушал и отрывисто сказал:
— Что значит я забор не там поставил? Ты передай, что со мной лучше не связываться...
Повернулся ко мне и возмутился:
— Представляешь, соседи по даче говорят, что я на три метра дальше забор поставил, требуют передвинуть.
— Ну, я бы тоже потребовал, если бы ты на мой участок залез.
— Ну так это ты, — хохотнул Пермольник — А они никто! Вот куда люди лезут, а? Хоть бы подумали, прежде чем связываться!
Молодые люди за столом переглянулись и стали прощаться. Когда они ушли, я спросил:
— Зюня, ты что в ресторане устроил?
— Когда я заказываю этот стол, я рассчитываю именно его и получить, — отчеканил он.
— А ты знаешь, кто за ним сидел? Имя Сьюзан Сарандон тебе о чем-нибудь говорит?
На мгновение Пермольник смутился, потом с вызовом ответил:
— Мне плевать, хоть сам президент!
— Зюня, передо мной можешь не хорохориться и не строить из себя крутого, — устало вздохнул я. — Ты, по-моему, заигрался и перестал отличать вымысел от реальности.
Лицо Пермольника налилось краской.
— Марк, я тебя, конечно, уважаю, но все-таки думай, что говоришь. На прошлой неделе меня подрезали на дороге, и я …
— Да не надо мне героических историй о том, кого и как ты поставил на место. Просто прекрати хамить персоналу и веди себя прилично. И не надо тут, на «Кинотавре», гнать эту криминальную волну. Я-то хорошо знаю, что вся твоя крутизна — миф, который ты создал за счет знакомства с Сашей Иншаковым. Нет у тебя никакой реальной силы, влияния нет. Одна пустая бравада.
Но Зюня уже ничего не слышал. Он ткнул пальцем мне за спину и заорал:
— А этот здесь что делает?! Разве я неясно выразился в прошлый раз, что не хочу его больше видеть?
Я оглянулся: в ресторан вошел Саша Солдатов, а с ним мой личный охранник. С некоторых пор Пермольник считал этого охранника своим личным врагом — он сломал «Артисту» челюсть. Было это на банкете после концерта «Эхо «Кинотавра» в Петербурге. Зюня тогда решил продемонстрировать присутствующим, что он на короткой ноге с Рудинштейном и может позволить себе любые шутки на мой счет. Подкрадывался сзади, делал вид, что вырывает у меня волос, и поджигал его зажигалкой. Это, конечно, была заготовка — волос у него в руках был не мой. Я не обратил внимания на то, что к Зюне подошел охранник и тихо сказал:
— Не надо этого делать.
Он прошел Чечню. Здоровый парень, черный пояс карате, силища неимоверная. Но размышлять не привык. Таким, как он, нужно четко формулировать задачу: охраняй меня. Или, например, охраняй вон того актера. Или вообще расслабься. На беду, именно в тот вечер я забыл его «перепрограммировать». Парень продолжал охранять меня и делал это на совесть. Зюня в полной уверенности, что ему ничего не будет, проделал свой фокус еще раз, обошел все помещение с этим горелым волосом... А когда ему на глаза попался охранник, решил в своей обычной манере «поставить его на место»:
— Ты вообще кто такой, чтобы говорить мне, что делать, а что нет?
Еще и пальцем у него перед носом помахал, так поступать было ни в коем случае нельзя, потому что реакция у этих людей молниеносная. Охранник, недолго думая, двинул Зюне в челюсть. Тот и пикнуть не успел, а челюсть уже висит: перелом в двух местах.
Питер. Ночь. «Скорая помощь» привезла нас в дежурное отделение какой-то больницы на окраине. Вышел молодой врач в грязном халате, совсем мальчик. Зюня начал махать руками: мол, не трогай меня! Говорить не может, поэтому пишет на бумажке: у меня есть профессор в Москве, везите меня в Москву. И пять восклицательных знаков.
— До Москвы вы его, конечно, довезете, — пожал плечами врач, — но время потеряете, кости могут деформироваться.
— Зюня, надо делать! — уговариваю я. — Давай рискнем, пусть доктор работает.
Врач наложил шину, мы погрузили Зюню в «рафик» и повезли в Москву, к этому его знаменитому профессору. Тот осмотрел челюсть и сказал: «Зюня, я бы лучше не сделал! Все идеально. Подожди две недельки и будешь в порядке».
Эти две недельки обошлись мне где-то в пять с половиной миллионов рублей, потому что я должен был оплатить утерянную прибыль, утерянное здоровье, нравственные потери. Зюня насчитал все, что можно было насчитать.
Охранника я, конечно, увольнять не стал, несмотря на все требования Пермольника. За что его выгонять? За то, что делал свою работу?
— Марк, какого черта этот бабуин опять тут?! — надрывался Зюня. — Все, я звоню Иншакову.
— Спокойно, Зюня. На ловца, как говорится, и зверь бежит, — я указал на дверь. — Саша уже здесь.
Пермольник вскочил и, брызжа слюной, начал кричать что-то невнятное. Иншаков был в курсе этой челюстно-лицевой истории. Послушал пару минут, потом спокойно пообещал:
— Я разберусь, — повернулся к охраннику, посмотрел на него... И так же спокойно махнул рукой мол, все в порядке. Пермольник чуть не задохнулся от ярости. — Все уже быльем поросло. Оставь парня в покое.
Зюня, словно сдувшийся шарик, опустился на стул.
— Слушай, хватит дурака валять, — без улыбки сказал Иншаков и направился к бару.
Я подождал, пока Зюня немного придет в себя.
— Ну что? Убедился, что никто тут за тебя впрягаться не станет? А знаешь, почему Саша не стал на моего парня наезжать? Потому что, в отличие от тебя, и за ним, и за Иншаковым стоит реальная история. Они похожи, понимаешь? Они настоящие мужики. А ты — пшик. Криминальный авторитет «Артист» существует только в твоем воображении. Поэтому угомонись, крутой.
На следующее утро, спустившись к завтраку, я услышал, как Зюня говорит с кем-то по телефону: «Алло? Это я. Что значит — кто? Вы там совсем рамсы попутали? «Артист» это!»
Я огляделся по сторонам и заметил Абдулова, как всегда в компании каких-то темных личностей, которые сопровождали его повсюду. Я знал, что эти люди не имеют никакого отношения к кино и пользуются Сашей как отмычкой в высокие кабинеты. А в обмен на то, что Абдулов организует им встречи с высокопоставленными чиновниками, ссужают его деньгами. Впрок Саше эти деньги не идут, все моментально спускается в казино...
Янковский тоже не скучает, беседует с «нужными человечками». Каждый второй «человечек» имеет за плечами откровенно криминальное прошлое. Но сейчас, когда вместо красных пиджаков на них дорогие итальянские костюмы, об этом можно и забыть. Тем более если они платят за «доступ к звездному телу» наличными.
Я вспомнил, как Янковский, страдальчески морщась, просил меня избавить его от общения со Шпунтом. Как Абдулов после стычки с бандитами из-за песни для «доблестных сотрудников МУРа» возмущался мне в лицо: мол, не кинофестиваль, а разбойничий притон! И я не спорил, выслушивал их претензии, опустив голову, потому что понимал: они правы, я должен сделать все, чтобы очистить фестиваль от криминала.
А теперь звезды сами не расстаются с людьми, чья законопослушность вызывает у меня очень большие сомнения. Они могут называть это дружбой или бизнесом, суть не меняется. Криминалитет, который я так долго пытался отсечь от «Кинотавра», все равно здесь, только в другом обличье. И привели его сюда сами же звезды.



окончание следует

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив