Мандарины

komediante — 13.01.2011 Поучаствовал в капустнике вот этом.

Очень душевно было, всем спасибо, особенно paragreen за организацию.

Играли человек десять, чуть меньше, почти все старые, родные, знакомые грелочники, мать их, ненавижу.

Писали всякий сюрреализм святочный на новогодние темы.

Открытие сезона - термин "винтерпанк", введеный taipan_poison. Который, кстати, и сорвал банк.

Вкратце, винтерпанк - это такой жанр, подход и методология которого построены на разнообразных зимних арехетипах и штампах. Подвержен самым неожиданным трактовкам. Мы, короче, сами еще не догнали, что это такое, но это круто.

Ну и вот.

Какой сюр я написал на тему елочных игрушек и нового года.

Мандарины

 

В магазине было душно и тесно. Людей просто до черта, таких же, как мы – ошарашенных близостью праздников, бегающих с шилом в известном месте. Очень много людей в магазине.

А мы с Жанной только что помирились. И решили, что следующие сутки будем называть друг друга только дорогим и милой. Ведь плохо ссориться перед новым годом, не так ли?

- Дорогой, давай купим вот эти шарики.

- Милая, они стоят три тысячи рублей. Никакие елочные игрушки не могут стоить три тысячи рублей.

- Дорогой, ну пожалуйста.

- Милая, нет.

- Дорогой, елка будет совсем без украшений.

- Милая, вот и ладно.

- Дорогой, ты начинаешь меня раздражать.

- Милая, это взаимно.

- Ты опять начинаешь…

- Милая, давай купим вот эти. Смотри, какие красивые. И дешевые.

- Покупай себе что хочешь. Дешевое. Дорогой.

Жанна разворачивается на каблуках и выбегает из магазина. Цокот каблучков удаляется. Юноша за прилавком смотрит на меня с пониманием.  Я задумчиво тру щетинистый подбородок продавца. Он не сопротивляется.

- А дайте мне вон те шары за три тысячи рублей.

- Они дорогие.

- Я вижу. У меня есть глаза.

- Жена у вас стерва.

- Я знаю. Она мне не жена.

- Пожалуйста. С наступающим вас.

Шары в яркой упаковке, две штуки. Огромные, блестящие, красный и зеленый. Если бы они были – черный и белый, тогда бы я вспомнил про инь-янь. И это что-нибудь значило бы. Если бы они были – черный и серый, тогда бы я вспомнил про бабушкиных гусей. Два веселых шара. Но они были - красный и зеленый, и я ничего не вспомнил, кроме белорусского флага.

Жанна уехала на машине, а мне теперь добираться своим ходом. Истеричка. Ненавижу это в ней. Звоню на телефон – не берет, сбрасывает. Я иду к автобусной остановке, по колено проваливаясь в снег.

Сажусь на автобус, доезжаю до «Савеловской», там сажусь в метро и еду до «Владыкино», где мы живем. Гул метро немного успокаивает, как любой монотонный звук. Я удачно обставляю потного мужика с пакетами в борьбе за место, и сажусь. Ничего, постоит. Я тоже устал.

По дороге домой я приобретаю килограмм мандаринов.

В картонных коробочках рядом было две кучки, над ними – улыбчивая продавщица в пуховом платке. Одни мандарины стоят почти в два раз дороже других. Продавщица объясняет - лучше брать те, что подороже. Почему, спрашиваю я, они же на вид одинаковые. Продавщица смущается и советует брать те, что подороже. Почему, возмущаюсь я, какая между ними разница. Продавщица совсем конфузится и в третий раз настойчиво рекомендует брать те, что подороже. Почему, какого черта вообще, что за бред, объясните. Продавщица вздыхает, качает головой сокрушенно, и отпускает в конце концов килограмм мандаринов. Тех, что подешевле.

- Я тебя предупредила, - доносится в спину.

Под ногами простучали ступеньки. Дверь в квартиру закрыта, за дверью темно и тихо. Никого нет. Значит, Жанна едет к подруге – рыдать, что я жлоб и козел. Удачи. Добро бы это еще за Сталина, а то ведь – за просто так.

Предполагается, что мандарины меня развеселят. Они оранжевые и новогодние. Я раскладываю их под елкой, присыпал серебристым дождиком. Выходит здорово.

Шары, красный и зеленый, повесил на елку. Черт, а действительно, такие красивые. Блестят как настоящие. В каждом из шаров отражается по мне.

Потом я удивительно быстро напиваюсь виски в крутую дугу, чокаясь с мандаринами. Очень душевно. Какого черта она так со мной поступает? Я же не жлоб. Что я ей сделал? Мандарины соглашались, я уже почти плакал из жалости к себе. Я же купил шары, чего еще надо? Я же не хамил, не грубил, ну в чем дело?

За предпоследней рюмкой раздался звонок, а градус ожесточения и алкоголя в крови уже критический.

- Милый, это я.

- Да, я слышу, нах.

- Ты пьяный что ли?

- А тебя почему это волнует? Да, я выпил виски. Дешевого виски, понимаешь?

- Я извиниться хочу. Я в магазине погорячилась, ну просто как-то нахлынуло все, я знаю, ты не хотел меня обидеть…

- А если хотел, а? Тогда что?

- Сколько ты выпил?

- Какая разница, дешевый виски же.

- Слушай, мы оба неправы были…

- Нет, я прав.

- Но если ты в таком тоне будешь продолжать…

- Буду продолжать сколько захочу и чего захочу, поняла меня?

- Я сейчас трубку брошу.

- Я сейчас тебя брошу, поняла меня?

В трубке гудки.

- Я купил эти шары, я же их купил, купил! – ору в трубку.

Мандарины со мной согласны, шары равнодушно блестят. По яркой поверхности бегают мутные тени.

Я роняю телефон, лезу за ним, падаю под диван и засыпаю.

И сплю так, видимо, всю ночь.

С утреннего похмелья мир стал серым и плоским, как у Пратчетта. Из цветных предметов в комнате остались только елочные шары и мандарины. Мандарины уже не выглядят радостно. Они выглядят тревожно. Я протягиваю руку к оранжевому боку – бьет статическим электричеством. Шары блестят предостерегающе – не трогай, не трогай, не трогай. И не буду. Пойду выпью воды где-то с полведра, а потом позвоню Жанне.

Жанна не берет трубку. Обиделась, что ли. В любом случае – у меня еще есть литр виски, и он меня спасет.

Я больше не пью с мандаринами. Я пью и смотрю в шары, зеленый и красный. Смотрю в свое отражение.

Но там больше нет моего отражения!

В зеленом шаре отражается пустая комната, там виден стол, работающий телевизор и пустая бутылка на столе.

А в красном шаре – мы с Жанной. Мы сидим на диванчике, обнявшись, и смотрим комедию. Это было позавчера! Вот сейчас Жанна попросит поставить на стоп и уйдет в туалет. Вот сейчас, сейчас… да. В отражении шара, в красном рефлексе Жанна встала и вышла из комнаты.

Хорошее качество изображения. Жаль, звука нет. Я истерически смеюсь и выбегаю из квартиры. В подъезде нервно закуриваю. Значит, красный шар отражает прошлое. А зеленый…будущее? Ну, логично ведь? Где-то у меня была визитка этого магазина с телефонами.

- Алло. Здравствуйте. Я вчера купил у вас набор елочных шаров. За три, это… тысячи рублей, - говорю я дрожащим голосом.

- Добрый день. Да, мы продаем такие шары.

- Какие у них есть функции?

Человек с той стороны провода задумывается на пару секунд.

- У них есть функция висеть на елке и радовать вас.

- А еще? – спрашиваю нетерпеливо.

- А еще они показывают прошлое и будущее.

- Вы понимаете, что несете? Как – прошлое и будущее? Там стоят веб-камеры и записывают все, а потом транслируют? Так?

- Да нет, это слишком сложно. Они просто показывают прошлое и будущее.

- И что мне теперь делать?

- Я не знаю, - невозмутимо говорит сотрудник, - попробуйте выспаться и протрезветь.

Я перезваниваю Жанне. Она не берет трубку. Потом возвращаюсь домой и смотрю на шары. В будущем я сплю на диване один. В прошлом мы с Жанной спим вместе, и я храплю.

Я долго смотрю на шары, потом на мандарины. А мандарины, кажется, смотрят на меня.

Если долго всматриваться в мандарины – мандарины начнут всматриваться в тебя.

На одном из них появляется маленький глаз. Потом второй. Глаза мандарина хлопают короткими ресницами, и глядят на меня. А я на них. Не отрываясь. А они на меня. Вкрадчиво, безразлично, как-то сонливо, что ли.

Хлоп, хлоп, хлоп. Остальные мандарины вылупляют маленькие заплывшие глазки. Я молниеносно хватаю маленький фрукт, который пока без глаз, чищу его. Остальные мандарины бешено хлопают ресницами из-под волн серебристого дождика. Я выпиваю сто пятьдесят чистого виски, закусываю мандаринчиком.

- Что, съели? – спрашиваю злорадно, - я за вас заплатил.

Мандарины, наверно, сейчас дико визжат на своих телепатических мандариновых волнах.

Я допиваю виски и ложусь спать. Не буду больше его брать. Сны какие-то идиотские снятся с этого виски.

Шары блестят как-то особенно дико, словно предупреждают.

Просыпаюсь от солнечного света. Ищу брюки трясущимися руками и одеваюсь, стараясь не оборачиваться к елке, не видеть этих чертовых шаров и глазастых мандаринов.

На лестничной клетке холодно, я набираю Жанне в двухсотый, кажется, раз. Нервно притоптываю по кафелю лестничной клетки.

- Что? – невозмутимо говорит Жанна.

- Прости меня. Знаешь, у меня такая штука случилась, я смотрю шары…

- Знаю. У тебя случились я и алкоголизм. Извини, больше не повторится.

- Да нет же, прости меня, я напился, говорил чушь! Приезжай, пожалуйста. У меня подарок для тебя.

В голосе Жанны легкая задумчивость. Какой еще подарок? Нет у меня никакого подарка!

- Задумал что-то? Какой подарок?

- Он такой, что ты меня сразу простишь, - добавляю в тон загадочности.

- Многое еще придется объяснить.

- Боже, ты только приезжай.

- И еще… ладно, я приеду вечером, - говорит она.

Я возвращаюсь в квартиру, там тепло. Не глядя, прикрываю мандарины оберточной бумагой. Сажусь и смотрю в зеленый шар. Как бы его прокрутить вперед? Как узнать, какой подарок я купил Жанне? И что я сделал? И простила ли она меня?

В красном рефлексе я пил виски и ругался с мандаринами.

В зеленом рефлексе я хватаю куртку и выбегаю из квартиры.

Вот сейчас. Минуты тянутся, как патока. Оберточная бумага над мандаринами шелестит, хлоп-хлоп-хлоп. Это ветер, просто сквозняк от балкона. Наверно. Вот я в зеленом шаре возвращаюсь с пакетом в руках… что там? Да подойди поближе к шару, придурок!

Я в зеленом рефлексе улыбаюсь, достаю из пакета что-то и подношу к шару почти вплотную. Портрет Жанны, карандаш. Художники на Арбате рисуют такой за час-полтора, по фотографии. Точно, портрет.

Теперь надо дождаться, пока придет Жанна. Вот она. Так. На этом моменте обнять. Отстраняется. Отпустить. На второй раз не отпускать. Показать портрет. Что-то долго рассказываю… что? А, ладно, разберемся.

Я хватаю куртку и выбегаю из квартиры.

Я не вижу, но.

Я сейчас еду в метро, счастливый, предвкушающий, но.

Я вспоминаю, где можно быстро до вечера сделать портрет, и в квартире никого нет, и я не вижу, но.

Но если бы я остался.

То увидел бы в зеленом рефлексе, как медленно и печально слетела оберточная бумага с мандаринов.

Как один из мандаринов, хлопая глазами, вырос, стал сначала с небольшую овчарку, а потом – ростом с 12-летнего ребенка.

Как за ним подросли остальные мандарины, а самый большой мандарин открыл беззвучно рот. Там три ряда кривых зубов, с которых свисает серебристый дождик.

И два обнимающихся человека увидели это, и тоже открыли рот, закричали, звука не слышно в отражении, огромный мандарин сбил мужчину с ног, на ковер, девушка упала в обморок. Их облепили мандарины. На зеленом и красном шаре появились кровавые брызги. На лице президента в телевизоре появились кровавые брызги. Звука нет, но можно догадаться, что мандарины зачавкали. Очень громко зачавкали.

Примечание для людей, которые зафрендили меня внезапно, прочитав только анегена - это не пересказ, не смехуечки, не пьеса, ниче такого. Вещь вообще экспериментальная, и написана на экспериментальный конкурс. Можно не читать тоисть.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив