Л.Н. Толстой, "Анна Каренина". Чем пахнут калачи
man_woman — 20.06.2013
Степан Аркадьич улыбнулся. Он понимал, что делалось в душе Левина.
— Приеду когда-нибудь, — сказал он. — Да, брат, женщины — это
винт, на котором все вертится. Вот и мое дело плохо, очень плохо. И
все от женщин. Ты мне скажи откровенно, — продолжал он, достав
сигару и держась одною рукой за бокал, — ты мне дай совет.
— Но в чем же?
— Вот в чем. Положим, ты женат, ты любишь жену, но ты увлекся
другою женщиной...
— Извини, но я решительно не понимаю этого, как бы... все
равно как не понимаю, как бы я теперь, наевшись, тут же пошел мимо
калачной и украл бы калач.
Глаза Степана Аркадьича блестели больше обыкновенного.
— Отчего же? Калач иногда так пахнет, что не удержишься.
Himmlisch ist's, wenn ich bezwungen
Meine irdische Begier;
Aber doch wenn's nicht gelungen,
Hatt'ich auch recht hübsch Plaisir! 1
|
Говоря это, Степан Аркадьич тонко улыбался. Левин тоже не мог
не улыбнуться.
— Да, но без шуток, — продолжал Облонский. — Ты пойми, что
женщина, милое, кроткое, любящее существо, бедная, одинокая и всем
пожертвовала. Теперь, когда уже дело сделано, — ты пойми, — неужели
бросить ее? Положим: расстаться, чтобы на разрушать семейную жизнь;
но неужели не пожалеть ее, не устроить, не смягчить?
— Ну, уж извини меня. Ты знаешь, для меня все женщины делятся
на два сорта... то есть нет... вернее: есть женщины, и есть... Я
прелестных падших созданий не видал и не увижу, а такие, как та
крашеная француженка у конторки, с завитками, — это для меня
гадины, а все падшие — такие же.
— А евангельская?
— Ах, перестань! Христос никогда бы не сказал этих слов, если
бы знал, как будут злоупотреблять ими. Изо всего Евангелия только и
помнят эти слова. Впрочем, я говорю не то, что думаю, а то, что
чувствую. Я имею отвращение к падшим женщинам. Ты пауков боишься, а
я этих гадин. Ты ведь, наверно, не изучал пауков и не знаешь их
нравов: так и я.
— Хорошо тебе так говорить; это все равно, как этот
диккенсовский господин, который перебрасывает левою рукой через
правое плечо все затруднительные вопросы. Но отрицание факта — не
ответ. Что же делать, ты мне скажи, что делать? Жена стареется, а
ты полон жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь,
что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни уважал ее. А тут
вдруг подвернется любовь, и ты пропал, пропал! — с унылым отчаянием
проговорил Степан Аркадьич.
Левин усмехнулся.
— Да, и пропал, — продолжал Облонский. — Но что же
делать?
— Не красть калачей.