Ладно, раз уж вечер воспоминаний, а бомба времени действительно бомба...

bigfatcat19 — 09.02.2018 Из неначатого и, тем более, не оконченного.

Сцена. Накануне герои увидели сперва крылатых женщин, потом крылатых коней.
Молодой шаман объяснил друзьям, что это великий бог Хумбылыг однажды пролетая
над тайгой увидел прекрасную деву и, не в силах устоять, снизошел к ней, и
отсюда пошел род крылатых дев. Потом он увидел прекрасную лошадь, и, не в силах
устоять, снизошел к ней, и так пошел род крылатых коней. В это время над
друзьями, стоящими на берегу реки, проносится крылатая тень.



Архыт поднял голову и вдруг бросился на землю с отчаянным криком:
- Ложись, ложись дурень, это свинобздуры крылатые!

Баюн припал пузом к траве и, прижав уши к затылку завыл, как будто и не говорил
никогда по человечьи. Истомка, открыв рот, зачарованно смотрел, как сверкая на
солнце белыми перьями крыльев, над рекой плавно разворачивается огромная свинья.

- Я тебе говорю, ложись, - шаман дернул Истомку за штаны и тот, наконец, упал
рядом с друзьями.

Огромный свин, слегка накренившись, снова пронесся над ними, двумя могучими
ударами крыльев вздел себя выше сосен и начал заходить от солнца.

- Слышь, Архытка, а что ему надо-то? - спросил Истомка. - Он что, голодный?
- Буй тебе, голодный, - оскалился молодой шаман. - Это он балует, ссука. Надо,
однако, в речку прыгать, пока не поздно!
- Не полезу я в воду, - с отчетливым мявканьем в голосе заорал Баюн.
- Полезешь как милый, - Архыт ухватил кота за шкирятник и с натугой приподнял.

Баюн оскалился и заплевался.

- Отпусти, нерусский, он тебе руку с одного удара когтями отсечет, понимать
надо! - Истомка вырвал уже выпустившего когти Баюна из рук шамана. - И чего
сразу в воду-то? Ну побалует и улетит, давай лучше посмотрим - не каждый день
такая красота!

- Красота? - завизжал Архыт. - А ты хоть знаешь, за что их свинобздурами
прозвали?

Черная тень снова накрыла друзей, свинобздур стремительно пикировал со стороны
солнца. Раздался оглушительный то ли скрежет, то ли рев, и Истомка раз и
навсегда с оглушающей ясностью понял, почему свинобздуров называют именно
свинобздурами, и никак иначе их назвать нельзя. Задыхаясь, он подхватил на плечо
лежащего мешком с закрытыми глазами кота, пинком сбил в реку Архыта и,
перекрестившись, бросился в холодную майскую воду...

...Архыт ухватился за корни свисающей в реку сосны, с натугой вздернул себя на
обрывчик и обернулся посмотреть, как там Истомка. С запоздалым ужасом он
вспомнил, что урос бросился в реку как был: с котомкой, в сапогах и кольчуге,
при мече, да еще с пудовым котом на спине.

- Истомка-а-а, - заорал шаман, вглыдываясь из-под руки в блестящую гладь реки. -
Истооооомкаааа!!!

Он со всхлипом огляделся, увидел подмытый рекой пень и, надсаживаясь, стал
выворачвивать его в воду...

- Я сейчас, ребятушки, я сейчас, на пне и выплывем, - в сознании сам собой начал
складываться наговор на спасение тонущих, шаман потряс головой и с рыком налег
плечом.

- Ты что творишь, мужик? - раздался над ухом удивленный голос.

Архыт не оборачиваясь потянул за корень:

- Помогай давай, - прохрипел он, - там люди тонут!
- Во-первых, не люди, а один человек и один кот, - ответил другой, уркающий
голос, - А в-других - у тебя что, лабаз совсем отъехал?

Архыт медленно обернулся. За спиной стояли, нагло ухмыляясь, Истомка, похожий на
подкамского водяного воина урмыла и Баюн, похожий... Похожий на очень мокрого
кота.

- Так вы это... Не утонули, - устало спросил он, садясь прямо в воду у пня.
- Не-а, - все так же ухмылялся Истомка. - нас десятник гонял и в броне, и с
мечом вплавь, и на коне, и за конем. Только вот этот мешок с ушами чуть не
утопил - взгромоздился на загривок и когти выпустил еще. Едва кольчуга
выдержала.

Баюн, вылизывавший переднюю лапу хмуро посмотрел снизу:
- Я, между прочим, кот. Я плавать не умею.
- Ага, не умеешь. Когда я тебя подальше закинул - поплыл как миленький.
- Так жить-то хочется. - Баюн вернулся к лапе.

Над рекой снова снова разнесся оглушительный гул-скрежет, свинобздур взмыл выше,
превратившись в крохотную точку, затем камнем рухнул вниз, выровнялся у самой
воды и очень толстой стрелой пронесся над речной гладью.

- Кузяво ему, - проворчал Архыт. - Желудей обжрался и веселится.
- Слушай, а откуда он вообще такой взялся? - пробормотал Истомка, не отрывавший
взгляда от могучего зверя.

Архыт как-то вдруг сник и поежился:

- Истомка, а давай костер разведем. Май месяц, а вода ледяная, как бы огневицу
не подхватить.

Баюн, вылизывавший хвост вдруг отвернулся и часто зачихал-заплевался.

- И то, - спохватился дружинник, - а то вон кошара наш уже кашляет.

Баюн вдруг упал на бок, перекатился на спину и захихикал уже в голос, дрыгая
лапами.



- Ты ему расскажи, расскажи, - мяукнул кот. - Пролетая над тайгой...

Мерзкий холодок догадки пополз по хребту Истомки...

- Так это что же получается...

Архыт вздохнул и глядя в сторону скучным голосом начал:

- "И пролетал над тайгой Хумбылыг на крыльях своих медных и серебряных, и
увидел..."
- Твой Хумбылыг трахнул свинью! - заорал Истомка, тыкая пальцем в несчастного
шамана, как будто это он был виновен в таком кошмарном грехопадении Хумбылыга
- Зачем так грубо? - возмутился юноша. - Во-первых, не трахнул, а снизошел! Это
разные вещи!
- Свинью! - продолжал подзуживать себя русский
- Это была не просто свинья! - вскочил из воды манси. - Это была Мать-Свинья, с
глазами как звезды и пятачком, как луна, шкура ее серебрилась...
- Это что же получается, люди добрые, - разошедшийся не на шутку Истомка сорвал
с плеча котомку и бухнул ее себе под ноги, обдав брызгами всех, в том числе уже
откровенно катавшегося от хохота кота. - Это стало быть он что увидит сверху,
шкодник с крыльями, то и...
- Да ладно, - вдруг махнул рукой Архыт. - Ну пьян он был тогда. Он тогда у
Варгийомы отвар мухоморий пил, у Оша лесного муравьиный сок пил, у Ивана
Русского медовуху пил, у Ахмета Татарского кумыс пил, ну а когда обратно летел -
ничего не соображал уже. Он тогда Желтое Озеро сделал, Болото Смердное сделал,
ну и... Свинобздуров, вот... С кем не бывает?
- Ага, с кем не бывает, - остывая, проворчал дружинник, поднимая котомку. - Как
тут у вас вообще по тайге люди ходят, когда сверху такое летает. А ну как еще
ужрется, - он мстительно посмотел на Баюна - и пойдут лет через сто коты
говорящие с крыльями.

Баюн поперхнулся и взвился на все четыре лапы:

- Ты что болтаешь такое, я не кошка, а кот!
- А то с пьяных глаз он разбирать будет. А ты у нас пушииистенький, - куражился
Истомка.
- ну хватит, - пркрикнул Архыт. - Вы еще подеритесь тут. Костер надо
раскладывать и сушиться, а не друг друга подначивать.





Абсолютно другой эпизод, начало:

Близился вечер. Истомка упрямо шагал вперед, устало пробуя слегой болото.
Вчера он считал бочажки, которые обошел. Сегодня начал было снова, но сбился,
начал в другой раз и вдруг застрял на три-десять пятом, не в силах сосчитать еще
одно черное окно. Он начисто забыл, что за число идет за тридесять пятью,
вспотел, упал на колени, начал выдергивать травинки и складывать на ладонь.
"Три-десять два, три-десять три, три-десять четрые, три-десять пять... Три...
десять..." Но проклятое слово не выговаривалось, не вспоминалось, крутилось
где-то на краю памяти и ускользало в какую-то бесконечную мглу, едва Истомка к
нему оборачивался. Воин с рычанием сжал кулак, переломав траву и с яростью
ударил кулаком по черной болотной воде. Кулак без брызг, без плеска ушел в
черную холодную дыру и Истомке вдруг показалось, что кто-то вот-вот схватит его
там, под водой, под тонким ковром сплетенных корней, что колышется над провалом
и утащит в вечную ледяную тьму. Он вскочил, и тонкий слой мхов и трав
заколебался, заходил под ним. Куда ни обернись, насколько хватало взгляда лежало болото -
желтый ковер прошлогодних трав с торчащими кое-где больными кривыми елками, чьи
корни свисали в пустоту подболотной бездны, черные окна стоячей воды и вечные
серые тучи.



Что-то мелькнула над болотом слева от него, так, что глазу не
заметить. Истомка обернулся, выхватывая саблю. Все та же пустота, только
колыхнулся от рывка ковер под ногами. Дружинник почувствовал, что сходит с ума.
Это болото мутило его разум, больная, выморочная земля-неземля. Он вдруг понял,
что с того дня, как ступил с опушки на предательский ковер, не слышал ни
крика птицы, ни даже гудения гнуса. Топь была воистину мертвой. Он выхватил
из-за пазухи белку, поднял за цепочку. Чуть покачавшись, белка как всегда
указала железным носиком на север. Если идти не по носу белки, а по хвосту, то
через три дня он вернется к лесу. Выйдет из болота. На кой ему сдалась эта
Снежанка, которую он и видел-то один вечер? На кой он поперся спасать девчонку,
которую любит другой, которая любит другого? Истомка повернулся и зашагал туда,
куда указывал хвост железной белки. "Три-десять три, три-десять четыре,
три-десять пять, Три... Десять... Шесть! Три-десять шесть!" Он вспомнил - значит
болото отпустило его! Предупредило, повернуло назад, хоть могло забрать жизнь,
моргнув лишь одним глазом-бочагом. Истомка встал лицом на север и поклонился,
коснувшись пальцами травы.

- Спасибо тебе, Болотный Хозяин, за то, что отпускаешь с миром! Ты уж не
прогневайся, что я тебя в глаз ударил. Прими дары от Истомы.

Воин достал из котомки кусок хлеба, вынул из кошеля золотой дихрем и бросил в
бочаг, и уже не оборачиваясь зашагал к югу.

Истомка решил заночевать на том же взлобке, где останавливался накануне.
Вывернул из земли еще один окаменевший давным давно еловый пень, нащепил лучины
на растопку. Пень должен был гореть хорошо, а ночь тут сейчас короткая. Воин
наскоро поужинал, аккуратно отрезав вечернюю долю хлеба, глотнул из баклажки и
сел поближе к костру. Огромный пень горел жарко, на топь спускались сумерки.
Скоро за двадцать шагов уже ничего не было видно. Русский не боялся - зверья на
болоте не было, а Хозяин его отпустил. Как всегда, небо закрывали тучи,
поэтому темнело как-то мрачно - вечер не опускался медленно алой
зарей, а падал тяжелой шкурой. Истомка сидел спиной к костру и глядел на болото.
Три дня хода - и он будет в лесу, значит, почти дома. Лес казался простым и понятным,
он хоть и отличался от можайских и новгородских лесов, но хотя бы был живым.
Истомка не заметил, как заснул.

ОН проснулся внезапно, чувствуя беду. Подхватился с места, прыгнул назад, как
учил десятник, одновременно выхватывая саблю. У костра кто-то сидел. Высокая
фигура в длинном то ли плаще, то ли кафтане, едва угадывалась в тени Нож-камня.

- Ты кто такой, дядя? Дела пыташь, аль от дела лытаешь? - вспомнил воин любимую
присказку десятника.

Человек не ответил.

- Что молчишь, язык проглотил? - начал заводиться Истомка

Больше всего его бесило то, что он уснул, как шенок мокроносый, и проморгал
незнакомца. Парень понимал, что будь это враг, он бы уже десять раз мог снять
дурную русскую голову. Значит пришел поговорить. Внезапно его как водой
охолодила догадка: а не колдун ли это явился посмотреть, кто там шляется по его
болоту? ТОгда понятно, как он ухитрился подобраться бесшумно. Истоме стало
по-настоящему страшно. Он сплюнул через левое плечо, отмахнул, как учили старики
от дурного глаза и шагнул вперед, занося саблю. Человек повернулся, и воин увидел,
что перед ним старик. Длинная седая борода падала на грудь, светясь в темноте,
лицо было темным, лишь ярко сверкали под кустистыми серебряными бровями серые глаза.

- Что, богатырь, проспал свою смерть? - голос был сильным, не стариковским, и
сквозила в нем незлая насмешка.
- Ты, что ль, смерть моя? - огрызнулся Истомка, не опуская сабли.
- Нет, Истома, Петров сын, не я, - покачал головой незнакомец.

"Точно, колдун", - с боевым уже хладнокровием подумал дружинник.

- Так если не ты, то от кого мне умереть здесь? И откуда ты мое имя знаешь, и
батюшки моего?
- Откуда знаю - не твоя забота. А смерть твоя... Вон она, Истома, смотри!

Костер вспыхнул ярко, отбрасывая круг темноты и Истомка со всхлипом повалился на
колени, роняя саблю. Пламя осветило то, что таилось в ночи до сей поры, стояло,
укрытое чернотой.

- Сгинь, пропади! - шепотом завизжал парень, ухватившись за голову, - уйди!
- Нет, Истома, он не уйдет. Ты его сам позвал, вот он и пришел. - старик нимало
не пугался ночного гостя и с каким-то весельем посмотрел на трясущегося воина. -
А ты сплюнь на него, авось растает. Да не бойся, не тронет. Ему не до того
сейчас.

Истомка нашарил саблю, медленно поднялся сперва на одно колено, потом встал и
заставил себя посмотреть на тварь, что стояла недвижно на краю освещенного
костром круга. Сознание помутилось, но он не отвел глаз, только словно со
стороны слышал, как скрипят стиснутые зубы. Его зубы.

- Это... Это кто. - прохрипел парень, радуясь, что не визжит.
- Это бес, - спокойно, ответил старик. - Тот, которому ты дал хлеба и золота.
Своего дал. По ним он тебя и нашел. Кабы не я - был бы ты, Истома, Петров сын,
мертвый уже. Он ведь сразу, как ты заснул, пришел за тобой.
- Что ты брешешь, - Истомка уже успокаивался, лишь косился со страхом на жуткую
тварь, что по прежнему стояла неподвижно. - Я хлеба и золотой Болотному Хозяину
дал, за то, что он меня отпустил, жизнь мою забирать не стал. Меня же болото
морочило, я уже всякую муть видеть стал.
- Собаки брешут, - невозмутимо сказал незнакомец. - Дурак ты, Истомка, даром что
с саблей. Бес тебя и крутил. А ночью пришел. Ой же дурень... Та мелочь нечистая,
что в болотах живет - это так, поморочит разве что. Да и им хлеб давать - только
добро переводить. Так они в обычных местах живут, а это... Или ты не видел, что
тут даже гнус не летает? Ни ящерки малой, ни мошки... Понимаешь, какой бес тут
кроется, что его даже твари бессловесные не выносят?
- Он бы меня сожрал? - спросил Истомка, и впервые посмотрел старику в глаза.

Старик вздохнул:

- Как сказать, Истома. Беси по разному человеку мерещатся. Сильный верой или
духом просто отмахнется. Кто послабее... Того собственным страхом задушить
может. Хуже всего, если в них поверить. Тогда они воплотиться могут, и тут...
Бывало, что и поклонялись таким, и людей в жертву отдавали.

Истома уже тверже взглянул на незнакомца.

- Это ты его держишь?
- Я.
- А откуда мне знать, что ты с ним не заодно?
- А стал бы я его тогде держать?

Воин на мгновение запнулся, потом упрямо уставился на старика.

- Может ты и есть колдун заболотный? Может ты с ним в сговоре? Откуда мне знать,
какой у тебя замысел? Мнится мне, что ты, дед, сам не хуже того беса крутишь.
- А знаешь, что делать нужно, если мнится? - остро взглянул незнакомец
- Ну? - парень нервно оглянулся на замершее у грани света чудовище.
- Креститься нужно, вдругой раз ты дурень. Хотя ты - крестись не крестись, все
равно его не отгонишь. Ты бесам чаще кланяешься, чем Богу.
- Когда это я им кланялся? - запальчиво возразил Истомка
- Хлеб и золото Болотному хозяину давал? Давал. От дурного глаза пальцы крутил?
Крутил. Да и раньше - то пню поклонишься, то коряги стережешься...
- Так это же чтобы леший не крутил, чтобы ель не морочила, чтобы водяной под
воду не утянул!
- На то тебе крест даден! - крикнул старик. - Тот, что ты на груди носишь!
Никакая нечисть кресту не страшна! А ты! Ты и не вспоминаешь о нем! Вместо того,
чтобы молитву прочесть и перекреститься, хлеб твари болотной отдаешь!
- Ох горяч ты, дед, - Истома уставился себе в ноги. - Прав ты, конечно, слаб я.
Я мирской человек, воин, не святой какой-нибудь, не старец. Наверное, и впрямь о
Боге забыл. Да только и он обо мне не вспоминает. Я без батюшки в три года
остался, дурные люди двор наш разорили потом, матушка по чужим людям
надрывалась, чтобы нас прокормить, два братика у меня умерли! Где твой Бог был?
Где он был, когда я в одиннадцать лет мать схоронил? КОгда я мальчонкой в
Новгороде у наместника на конюшне жил, кроме дерьма конского ничего не видел,
где он был? Когда на Угре стрелу в бок получил? Когда раненый полз по морозу до
жилья десять верст? В горячке валялся? Когда здесь со стругом в мае тонул?
- И в третий раз ты дурак, Истомка! Господь - он не за руку нас ведет! Сами идем
по жизни, да только много ли без него можем? Сколько тогда на Угре от твоего
десятка осталось, когда вы с татарами на льду схлестнулись? Ты один и остался!
По морозу ползком десять верст смог бы ты сам? Когда мать умерла - случайно ли
тебе сотник подобрал на улице зимой? Ты из мальчишки, что навоз убирал, воином
стал. А что до бати твоего... Так не Господня вина, что бояре новгородские за
брюхо свое с московским князем спорили.

Старик помолчал.

- Хотя прав ты - я горяч. Есть грех, всегда таким был, сколь ни пытался избыть.
Прости.
- Да ладно, - Истома не знал, что и ответить. - Слушай дед, ты ведь и забыл уже
про этого, - парня передернуло. - А он все стоит, с места не сдвинется. Ты бы
прогнал его, а то и не поговоришь как следует. Ты можешь, я вижу.
- И то, - согласился старик, вставая с пня

Истома вдруг почувствовал, что снова хочет опуститься на колени, но уже не от
страха. Старик был высок, выше него, вдруг ярко вспыхнуло что-то, и воин увидел,
что на голове у старика не колпак, а монаший куколь, и ярко горит на нем
серебряный крест. Не кафтан - ряса была на старике, а в руках - резной костяной
посох. Незнакомец поднял руку - бес вдруг задергался, закорчился, став еще
страшнее и поганее.

- Изыди, - тихо сказал старик и перекрестил тварь

Дикий визг разорвал ночь, Истома зажал руками уши, замотал головой. Вспыхнув,
демон исчез.

- Ну, вот теперь поговорим.
- Ты его убил? - успокаиваясь спросил Истома.
- Беса убить нельзя. Вернее, сейчас нельзя. Но изгнать можно. НЕ беспокойся, он
к нам не придет. Так о чем ты со мной поговорит хотел?
- Так это, - парень не находил, что сказать. - Ты же сам ко мне пришел. Зачем? А
откуда ты все про меня знаешь? Про Угру, про сотника? Как меня зовут? Тебя-то
самого как величать, а то я все "дед" да "дед".

Старик усмехнулся в бороду:

- Зови меня Стефаном.
- Ну Стефан, так Стефан. Слушай, отче, а как ты здесь оказался? Не в обиду будет
сказано, но ты, я вижу, монах. Как через такую глушь-то продрался? Я и сам еле
до болота дошел, а уж на болоте и подавно... А ты, вон, даже рясу не ободрал?
- Я, если хочешь знать, - с усмешкой ответил Стефан, - в свое время столько
здесь исходил, что тебе и не снилось. Правда это сто лет назад было, да леса не
сильно изменились.
- Сто лет? - раскрыл рот Истома. - постой-постой, так это тебе сейчас... Так
ты...
- Что, только сейчас догадался? - старик тихо засмеялся. - Я ведь умер давно.

Истомка открыл и закрыл рот, пытаясь собраться с мыслями.

- Так-так. ты не умрун, иначе креста бы на тебе не было... Но ты давно умер. А
зовут тебя Стефан... СТЕФАН! Так ты - Стефан Пермский? Святой?

Старик тяжело вздохнул:

- Святым меня люди назвали. А так... Бог меня, все же, к себе взял, наверное не
совсем плохо жил. Да только дело свое не доделал. Ну да ладно, об этом,
как-нибудь, потом поговорим. Давай-ка сейчас о тебе. Что делать-то собираешься?
Обратно пойдешь? Или все-таки дальше?

Истомка помолчал.

- А если обратно?

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив