кто уехал, и кто остался?

mmekourdukova — 16.05.2016
отсюда :
«Интересный вопрос задал критик Виктор Матизен:
"Проза первой эмиграции - Бунин, Набоков, Ремизов, Алданов, Газданов, Осоргин, Шмелев в целом посильнее, чем синхронная ей советская проза, хотя в ней тоже были немалые таланты. А вот поэзия, несмотря на присутствие Цветаевой, Ходасевича и т.п., в сумме уступает поэзии Мандельштама, Пастернака, Ахматовой, Багрицкого, Заболоцкого, Есенина и других, пусть стихотворного говна в ней <�т.е. в советской поэзии> было на порядок больше. Вероятно, потому, что советская власть боялась прозы больше, чем поэзии. Интересно было бы узнать, что об этом думают читатели".
Мой ответ:
Очень интересное наблюдение.
Но думаю, дело не в сравнительной опасности прозы и поэзии для советской власти.
Дело, мне кажется, в том, что поэты обладают двумя важными свойствами.
Во-первых, мышление поэтов менее рационально, в смысле трезвого анализа и прогнозирования, но, соответственно, более эмоционально в смысле увлечений всякой опасной чепухой типа "музыки революции" и "крови из простреленной головы".
То есть поэты зачастую банально не понимали, что стряслось в России, а некоторым это даже нравилось.
Во-вторых (возможно, это тоже вытекает из меньшей рациональности поэтических мозгов) - поэты менее приспособлены к решению каждодневных бытовых проблем. Упаковать вещи, переехать в другую страну (даже в ситуации 1920-х годов, когда выезд был вполне возможен), на новом месте найти и снять квартиру, раздобыть съестное по льготной цене, устроиться на работу, которая бы давала средства на жизнь, но оставляла бы время и силы на творчество - всё это для поэтов значительно труднее, чем для прозаиков. Поэтому поэт не мог сняться с места - в ситуации, когда прозаик брал ноги в руки и рвал когти.
Сразу же возникает соблазн сказать: чем лучше проза, тем автор ее умнее в самом простом смысле - тем глубже, проницательнее и реалистичнее его суждения; тем лучше он понимает, что почем в жизни человека, страны, народа; он умеет сопрягать будущее с прошлым, внешнее с внутренним, и т.д., и т.п.
А с поэтом - наоборот. Чем лучше поэзия, тем поэт наивнее, тем легче он путается в простых вещах... в общем - "поэзия, прости Господи, должна быть глуповата" (А.С.Пушкин) - и поэт, наверное, тоже.
Но, наверное, это всего лишь соблазн».

Да разумеется, соблазн.
Уже просто потому, что выстраивать статистику на основе всего-то  десятка-другого судеб живых людей разного возраста, разного происхождения, разного семейного, социального и материального положения, оказавшихся на момент принятия решения о выезде/невыезде из страны в совершенно различных личностных, политических, жилищно-бытовых, денежных и стратегических ситуациях – просто смешно.
Т.е. исходная идея критика В.М. –  полная чушь.

Но тем не менее тут было о чем подумать.

Например, над мотивациями литераторов (уж извините, поэтов и прозаиков я разделять на два противоположных пола я не стану),  выбиравших тогда между эмиграцией и Совдепией.

Первая мотивация – чисто шкурная. Но даже и она, скажем так, двуликая. Вилка – между безопасностью жизни и ее качеством. Не только сохранение шкуры как таковой является ценностью. Хорошо известно, что иные охотно рискуют головой, чтобы качество (здесь - чисто шкурное качество) их жизни повысилось.

Вторая мотивация – нравственная. Тут ещё сложнее. Хочет ли литератор сохранить себя как хомо моралис, и насколько хочет? – это раз. И как именно он предпочитает действовать, если взаправду хочет? Попасть в среду высоконравственных, или же стоять непреклонным адамантом в среде безнравственных, тем проверяя, оттачивая и доводя до блеска свое совершенство? – это два. И не будем забывать, что нравственные ориентиры (у тех, кто взаправду хочет им следовать) тоже могут подгулять. В смысле разниться, это три. У кого большевички отобрали поместье – у тех одни нравственные ориентиры, а у кого поместья и не бывало – у тех немножко другие.

Третья мотивация – вот когда мы наконец добрались до литераторской специфики! а то всё до сих пор говорили о «просто людях»! – третья мотивация – профессиональная.  И вот тут-то никаких градаций и сложностей нет. Писатель желает писать, точка. Иначе какой же он писатель.

Все узоры в калейдоскопе получаются от пропорциональных соотношений между тремя мотивациями. От приоритетов. Готов ли писатель оставить писательство для сохранения головы? Готов ли он продать душу, чтоб только сохранить голову (в смысле шкуру, шкуру) + писательство? Мож, для него писательство дороже головы (шкуры), но дешевле нравственности? Или голова (шкура, шкура) дешевле писательства-неотделимого-от-нравственности (как он ея понимает)? И, если все приоритеты ясно разобраны – то тогда что? Неужели тогда делается вполне понятно, по какую сторону железного занавеса русский писатель свои приоритеты найдет – и именно в тех соотношениях, на которые рассчитывал? Предполагая, конечно, что сам он по дороге их, приоритеты-то, не пересмотрит и пропорции местами не поменяет?

У каждого значимого русского писателя с 1917 по начало 1920-х в калейдоскопе кувыркались разные стеклышки, и у каждого составлялся свой узор. Вот поэтому одни уезжали, а другие оставались, третьи сперва оставались (или уезжали), а после передумывали. Четвертые, передумав, понимали, что ещё хуже вляпывались.

При этом мастера и графоманы, подлецы и герои, титаны интуиции и титаны логики, прозаики и поэты вполне симметрично распределялись по обе стороны железного занавеса.
Разница, собственно, была только в их количестве: в кольце занавеса больше, за занавесом меньше.

(С русскими художниками происходило, разумеется, то же самое. Вот, например, можно посмотреть на картинку и прикинуть, уехал ли автор или остался).

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив