
Круговая порука связывает свирепых эсэсовцев и мирную госпожу Мюллер,

Полная цитата для заголовка поста:
-"В те дни я почувствовал, что круговая порука связывает свирепых эсэсовцев и мирную госпожу Мюллер из Растенбурга, которая никого не убивала, а только получила дешевую прислугу — Настю из Орла".
Источник: И.Г. Эренбург Люди, годы, жизнь // Новый мир — 1963 — №3
Послезавтра, 26 января будет 131 год со дня рождения И. Эренбурга
По сей день - моя любимейшая книга "Люди. Годы. Жизнь" Ильи Эренбурга,
гениального интернационалиста-журналиста-мигранта, объехавшего полмира.
Его книга вышла в 6 маленьких томах в 1961-66 годах.
Я долго гонялась за ними, и случайно нашла книги у букинистов.
Каждая стоила 70-90 копеек.
Для сравнения, тогдашняя сумма, - это стоимость завтрака в забегаловке кофе с бутербродом и скромным пирожным.
И. Эренбургу принадлежат знаменитые слова: «Увидеть Париж и умереть»
Илье Эренбургу и Константину Симонову принадлежит авторство лозунга «Убей немца!»
(впервые прозвучавшего в стихотворении К. М. Симонова «Убей его!»)
Справка
Илья́ Григо́рьевич Эренбу́рг (26 января 1891, Киев — 31 августа 1967, Москва)
русский (еврейский ) писатель, поэт, публицист, журналист, военный корреспондент, переводчик с французского и испанского языков, общественный деятель, фотограф.
В 1908—1917 и 1921—1940 годах находился в эмиграции, с 1940 года жил в СССР.
В хрущевскую оттепель печатал И. Эренбурга передовой литературный журнал "Новый мир" под редакцией А.Твардовского,
что и было непререкаемым знаком качества настоящей литературы. Настоящая интеллигенция запоем читала только его.
Илья Эренбург пишет гениально и просто о сложно. И еще более просто об очень сложном.
Абсолютно легко читается с любой страницы.
На мой взгляд, картеристы захары прилепины и шергуновы, никогда не смогут и на милиметр приблизиться к этому гению.
Но лучше всех о нем сказал Паустовский:
- Илья Эренбург — явление большее, чем писатель. Он не только блистательный писатель по призванию, не только поэт, журналист, оратор и трибун, но ещё и стойкий борец за мир и самоотверженный защитник культуры…
К. Симонов
-Мне рассказывали люди, заслуживающие полного доверия, что в одном из больших объединённых партизанских отрядов существовал следующий пункт рукописного приказа:«Газеты после прочтения употреблять на раскурку, за исключением статей Ильи Эренбурга».Это поистине самая короткая и самая радостная для писательского сердца рецензия, о которой я когда-либо слышал.
Военный корреспондент Илья Эренбург оказался одним из первых советских журналистов в Восточной Пруссии сразу же после того, закончились кровопролитные сражения. Он оставил невероятно интересные воспоминания о том, как поменялось отношение немецкого населения к угнанным из СССР советским людям, которые еще вчера работали в их домах, трудились на их полях:
«По Растенбургу меня водил мальчик Вася, которого немцы пригнали из Гродно. Он рассказал, что работал в доме богатого немца, на груди у него была бирка, все на него кричали. Теперь он шел рядом со мной, и встречные немцы учтиво его приветствовали: "Добрый день, господин Вася!".
В те дни я почувствовал, что круговая порука связывает свирепых эсэсовцев и мирную госпожу Мюллер из Растенбурга, которая никого не убивала, а только получила дешевую прислугу — Настю из Орла.
Глядя на улыбки обывателей Растенбурга или Эльбинга, я не чувствовал злорадства, во мне смешивались брезгливость с жалостью, и это порой отравляло то большое счастье, которое я испытывал, видя наших солдат, прошедших с боем от Волги до устья Вислы.
Отдыхал я, беседуя с освобожденными людьми, с советскими девушками, с гражданами и солдатами порабощенных Гитлером стран. В Бартенштейне мне довелось быть свидетелем редкостной встречи: один боец, смоляк, среди освобожденных советских женщин нашел свою сестру с двумя детьми — одиннадцати и девяти лет.
Еще недавно эта женщина рыла те рвы, которыми хвастал Эрих Кох. Она ничего не могла вымолвить, только плакала: "Вася!... Васенька!" А старший мальчик восхищенно разглядывал две медали на груди дяди Васи.
В Эльбинге я увидел необычайную очередь: тысячи немцев и немок, старухи, маленькие дети жаждали проникнуть в тюрьму. Я обратился к одному, на вид самому миролюбивому: "Зачем вам здесь стоять на холоде? Покажите мне город, вы, наверное, знаете, в каких кварталах еще стреляют…" Он вначале сетовал — потерял свое место в очереди, говорил, что тюрьма теперь самое безопасное место: русские, наверно, поставят охрану и можно будет спокойно переждать; он несколько успокоился, только когда я обещал вечером его доставить в тюрьму.
Это был вагоновожатый трамвая. Я его не спрашивал о Гитлере — знал, что он ответит. Он рассказал, что его дом сгорел, он едва успел выскочить в одном пиджаке. День был холодный. Мы проходили мимо магазина готового платья, на улице валялись пальто, плащи, костюмы. Я сказал, чтобы он взял себе пальто.
Он испугался: "Что вы, господин комиссар!
Это ведь трофеи русских…"
Я предложил ему выдать письменное удостоверение; подумав, он спросил:
- "А у вас есть печать, господин комиссар? Без печати это не документ, на слово никто не поверит"».