Кремлевская долина

krispotupchik — 14.02.2010 Владислав Сурков впервые рассказал, где и зачем Россия создает национальный аналог Кремниевой долины. По его словам, в нее «пересадят» инновации, которые сперва вырастят в кластерах отечественные корпорации

В последний день 2009 г. пре­зидент Дмитрий Медведев создал рабочую группу во гла­ве с Владиславом Сурковым по созданию «обособленного комплекса для развития ис­следований». Сурков расска­зал «Ведомостям», что будет происходить в этом комплек­се, как создавать инноваци­онную экономику и как эко­номическая модернизация со­вмещается с политической.

– Как родилась идея соз­дания русской Кремниевой долины?
– Прежде всего, идею вы­двинул президент Дмитрий Медведев. Она поддержана председателем правительства Владимиром Путиным. Она давно обсуждалась самыми разными людьми. Идет дис­куссия, создавать ли центры, где будет локализована твор­ческая, интеллектуальная среда, инженерная, научная, коммерческая. Опыт создания научно-технических комплек­сов есть у многих наций. У СССР и его преемницы России своя история развития таких центров. Строились наукогра­ды, академгородки. На каком­то этапе они выполнили свою функцию, в некоторых до сих пор сохранилась уникальная среда и по-своему уникальное население. В ряде мест по­тенциал есть, и они работают очень продуктивно. Их работа и дальше будет оплачиваться. Однако сегодня нужно созда­вать новые объекты, которые будут совсем другими и внеш­не, и в экономическом, соци­альном, культурном измерени­ях. Когда строились советские центры, они были передовыми во всем. Была некая эксклю­зивность. Каждый, кто попа­дал туда, знал, что он лучший и находится среди лучших, что он находится в зоне повы­шенного внимания, от него многого ждут, его труд достой­но оплачивается, он двигает страну вперед. Все эти параме­тры нужны и сегодня. Нужно такое место, где люди могли бы все это про себя сказать. Но уже с современных позиций. И конечно, речь не может идти ни о каких закрытых городах. Наоборот, в новом комплексе будет максимально открытая, интернациональная, если хо­тите космополитичная, соци­альная среда.

– Есть государственная программа по развитию технопарков. Их немало уже создано, некоторые считаются успешными.
Они вас не устраивают?

– Что-то получилось, что-то не очень. Больших результатов пока нет. Кое-где уже точно не будет – вместо технопарков об­разовались обычные офисные центры, просто недвижимость, никакого движения. Есть от­дельные выдающиеся ученые. Есть интересные изобретения. Но в экономическом масштабе это ничто. Мы же должны при­дать инновационной деятель­ности статистически значимый характер, чтобы наша экономи­ка стала экономикой третьей волны. Чтоб хотя бы сектор воз­ник весомый инновационный в нашей экономике. Созданы ин­ституты развития – «Роснано», венчурная компания и проч., у них задачи ровно те же. Но их работа либо только разворачи­вается, либо недостаточно мас­штабирована.

– Может быть, не создан необходимый налоговый режим?

– На комиссии по модерниза­ции Минфин показывал, что преференции давно есть – та­моженные, налоговые. Тот же коэффициент 1,5 для на­логовых вычетов по расходам на НИОКР. Эта льгота суще­ственная, действует во мно­гих странах. Но у нас почему­то не работает.

– Почему же не работает?

– Когда мы этой проблемой занялись, то обнаружили, что не хватает главного элемента. Все вроде бы как у людей. Слов много правильных иностран­ных: стартап, венчур, транс­фер, инкубатор, коммерциа­лизация и т. д. Одного только короткого русского слова нет – спрос. Кому выгодно? Кому надо? Во всем мире спрос на инновации определяют госу­дарство и крупные корпора­ции. Если им надо – то есть на кого работать. Университетам, малым венчурным предпри­ятиям, венчурным капитали­стам, ученым, изобретателям, патентным бюро, инжинирин­говым центрам, лабораториям – всей инновационной систе­ме. Которая, кстати, у нас тоже не сложилась пока. Ни для ко­го новая технология не являет­ся аргументом в конкурентной борьбе или единственной воз­можностью выжить на рынке. Компании доминируют сы­рьевые, а люди, которые стали богатыми и сверхбогатыми, сделали состояние не на но­вых идеях и технологиях, как Гейтс, Эдисон, а на разделе со­вместно нажитого советским народом имущества. Говорю это без эмоций, сам в бизнесе работал. Они не являются за­казчиками, не рискуют ради создания новых технологий. Нет покупателя, который ска­жет: «Я беру!» Изобретение не к кому нести. А государство не может выступать универсаль­ным заказчиком.

– Но в военной сфере оно таковым является.

– Да, военное ведомство что­то новое пытается заказывать. Но государство в целом пока не в состоянии даже формули­ровать квалифицированный заказ. Ведь инновационная культура не в том, чтобы пра­вильно ответить на вопрос, а в том, чтобы задать вопрос, ко­торый до вас никто не задавал. А у сырьевого государства, как и у сырьевой корпорации, нет драйва. Зачем? Обменял ведро нефти на бутылку водки – и от­дыхай. В 1920–1930-х гг. была энергия страха. Большевики хотя бы боялись, они воевали со всем миром, они от страха нагромоздили сверхдержаву и создали пусть несовершен­ную, но внушительную систе­му вооружений, сделали Рос­сию индустриальной страной. Постиндустриальное обще­ство с перепугу не возникнет. Нужна позитивная созидатель­ная энергия. Ее извлечение из общества – задача новой по­литики.

– Может, проблема в от­сутствии соревнования, в монополизированности рынка?

– Соревнование у нас есть. Только разные бывают сорев­нования. Можно соревновать­ся в том, кто больше чиновни­ков подкупит и больше денег в офшор выведет. А можно – в создании уникальных идей, сверхсовременных, необык­новенных технологий. Можно быть хитрее, а можно – умнее. Не надо преувеличивать зна­чение конкуренции как тако­вой. Конкурирующих систем не должно быть слишком много: это снижает качество конкуренции. Несколько со­ревнующихся партий лучше, чем 150. Если рынок раздро­бить до мелких кооперативов, спроса на инновации не воз­никнет. Кроме конкуренции нужно еще тщеславие и боль­шие цели. Нефть сегодня не за­канчивается. Но однажды это произойдет, углеводородная эпоха закончится, и нефтяные компании Запада, понимая это, вкладывают деньги в аль­тернативную энергетику, уже сейчас думают о том, чтобы со­хранить доминирующие пози­ции на рынке поставок энер­гии. У них есть честолюбие, есть азарт соревнования.

– Какой же выход примени­телен к России?

– Пытаться сформировать ква­лифицированный спрос. Что мы сейчас и будем делать. Поч­ти вручную, к сожалению. На формировании такого спроса возможна реинтеграция бюро­кратии и бизнеса. Предыдущая эпоха была реваншем бюрокра­тии за ситуацию 1990-х. Бизнес чувствовал себя несколько отодвинутым от реальных про­блем. Шел справедливый про­цесс отслоения бизнеса от вла­сти, потому что эти функции смешивать ни в коем случае нельзя. Но сейчас возможно объединение сил государства и бизнеса в конструктивном сотрудничестве для общего блага. На одних госкорпораци­ях мы это не вытянем, хотя и госкорпорации будут этим за­ниматься в первую очередь. Но в этом заинтересован и бизнес: для него это способ гармонизи­ровать свои отношения с обще­ством. Нужно быстро подтяги­вать общий технологический уровень и одновременно созда­вать элементы инновационной экономики.

– То есть заниматься од­новременно и инновациями, и модернизацией.

– Именно так. У нас постоян­ная путаница с этими поня­тиями. Инновации – то, чего никогда еще не было. Мне го­ворят: а в Америке? Отвечаю: и в Америке не было. Мы хо­тим, чтобы возник, как я его называю, органический заказ на инновации. Государство может быть лишь стимулиру­ющим элементом, средством понуждения к инновациям. Компании не должны это вос­принимать как оброк, десяти­ну. Пусть делают то, что счита­ют полезным в первую очередь для себя. Разработки принесут доходы им и останутся у них. Пусть каждая крупная компа­ния выберет свое направление и создаст кластер и в нем воз­никнут такие отношения, ко­торые будут порождать инно­вационный продукт и приво­дить к его коммерциализации. А тем временем будет строить­ся комплекс.

– Мы правильно понимаем: появление таких класте­ров – первый шаг к созда­нию «территориально обо­собленного комплекса»?

– Да, это такие модели для сборки. Какая-то часть этой ба­зы может находиться на терри­тории уже действующих вузов, компаний, институтов. Даже не весь вуз, а одна лаборато­рия может интегрироваться в такой кластер. Это не требует больших капитальных затрат. Но они, конечно потребуются там, где возникнет необходи­мость постройки новых объ­ектов. В итоге могут выжить немного – допустим, штук 10 проектов, пригодных для пере­садки во вновь создаваемый комплекс. Полученные эконо­мические формы и матрицы можно потом использовать для тиражирования собственного, некнижного опыта инноваций.

– Но есть риск, что никто не выживет?

– Есть. Ведь речь идет о тончай­ших процессах. В 60-е гг. ученые предположили, что некогда соз­дались определенные физико­химические условия на Земле, из которых возникла жизнь. Они в лабораторных условиях смешали азот, кислород, воду, что-то там еще в тех же про­порциях, что и тогда, давление такое же сделали и стали про­пускать через эту смесь элек­трические разряды, имитируя молнии. Они ждали, что это приведет к образованию ами­нокислот, а далее – жизни. Не получилось, хотя все необходи­мые элементы были предусмо­трены. Чуда не случилось. Воз­никновение великих идей, как и жизни, пока считается чудом. Конечно, чудотворцев среди чи­новников и бизнесменов нет, но мы вместе должны создать об­стоятельства, при которых чудо возможно.

– Что же это за обстоя­тельства, каковы началь­ные условия для инноваци­онного чуда?

– 1. Дерзость. Вера и воля.  
2. Спрос. А значит, и деньги. В нашем случае – со стороны крупных государственных и частных компаний, пред­ставляющих «традиционные», «консервативные» отрасли, в которых, кстати, тоже всегда есть место инновационному «подвигу».
3. Вузы, академи­ческие институты. Приобре­тение новейшего опытного оборудования. Знания наших ученых, инженеров, студен­тов. 4. Обязательно – зарубеж­ные вузы, ученые, инженеры, преподаватели, компании.
5. Повышение плотности вы­сокоинтеллектуального на­селения. Сбор лучших и луч­шего в одном месте.
6. Сверх­современные архитектура и дизайн. Бытовой комфорт.
7. Абсолютная безопасность и открытость.
8. Особый нало­говый режим. Снисходитель­ность надзирающих органов – хотя бы на время. Немно­го беспорядка. Творческого, разумеется.
9. Деньги снова. Софинансирование со сторо­ны государства (в частности, институтов развития). На без­возмездной основе в том чис­ле.
10. Очень важно – первая история успеха. Первый мил­лиард рублей, долларов, евро – заработанный на технологи­ческом преобразовании тра­диционных отраслей. Либо на создании новой отрасли. Тогда дело пойдет так, что не остановить.

– Почему в группу включе­ны три иностранца?

– Это сделано по моему пред­ложению. Мы таким образом показываем, что это можно и вполне патриотично. Сигнал для всех – и для науки, и для бизнеса. Много говорят о воз­вращении наших ученых. Кра­сиво, но неразумно. Надо луч­ших сюда брать, а наши они или не наши – дело десятое. Если мы несколько знаковых имен, известных в своей про­фессиональной среде, привле­чем – это двери к нам откроет, покажет, что здесь можно и нужно находиться, что у нас интересно. Это очень важно для России.

– Но, может, для ее имид­жа было бы лучше, если бы просто не было таких историй, как с Hermitage Capital, а ранее с BP?

– Конечно, у нас много про­блем. Политический имидж у нас не идеальный, теракты происходят... А что, у Китая он однозначный? А в Индии, что ли, терактов нет? Да есть, но там работают иностранцы, там есть серьезные иннова­ционные проекты. И главное, у них есть энергия, амбиции элит, азарт. Нам тоже нужно запустить этот механизм азар­та и интереса к жизни.

– Чем же заманивать ино­странцев будете?

– Они сами скажут, что им нужно. Останется только ис­полнить. Нам нужна новая «немецкая слобода». Нам кри­тически необходимо, чтобы сюда проникала более высокая культура производства, техно­логий и исследований вместе с живыми ее носителями.

– Каким вы видите это новое поселение? Что-то типа академгородка?

– Некоторые настаивают, что­бы это был именно город. Но я так не считаю. Скорее это центр, где люди проживают временно. Вокруг него, конеч­но, может возникнуть сколько угодно поселков. Просто если мы начнем строить именно город, то вся недвижимость бы­стро разойдется среди своих, каких-нибудь друзей членов ра­бочей группы (шучу), и возник­нет прекрасный новый «Остров фантазий», но не возникнут ин­новации. Кремниевая долина начиналась с аренды помеще­ний для высокотехнологичных компаний. Если бы этот уча­сток сразу продали или допу­стили к аренде кого попало, все закончилось бы ничем. Проект должен быть экономически привлекательным, в том числе для частных инвесторов. Но он не должен стать пространством для элитного жилья, где ходят с ротвейлерами и ездят на «хам­мерах», распугивая население. Там должны жить люди творче­ские, в основном ученые, пред­приниматели, в основном мо­лодые. И архитектура, конечно, должна быть соответствующая – архитектура нового века, при этом удобная и функциональ­ная. Пользуясь случаем, хочу пригласить читателей «Ведо­мостей» придумать название и спроектировать нашу Кремни­евую долину методом краудсор­синга (сrowdsourcing), или, как говорили раньше, по принципу народной стройки. Присылайте ваши идеи, планы, концепты на сайт газеты. Мы все их изучим. Лучшие идеи в обобщенном виде лягут в основу проекта, который будет утверждаться на самом высоком уровне.

– Обсуждаются разные регио­ны, многие считают, что на­до строить где-то в ближнем Подмосковье. Здесь все-таки выше потенциал и научно­технический, и финансовый. Но есть и другие интересные варианты, Владивосток на­пример.

– Землю придется арен­довать? Насколько велика будет территория?

– Сохранилась еще земля фе­деральная. Есть участки, по­павшие в распоряжение гос­банков в результате кризиса. Будем стремиться, чтобы госу­дарству эта часть проекта поч­ти ничего не стоила. Площадь территории обсуждается, есть разные предложения. Включая радикальные – до нескольких тысяч гектаров. Я более сдер­жанно на это смотрю.

– В распоряжении пре­зидента сказано: финан­сирование из средств бюджета на 2010–2012 гг. А из какой статьи, не уточните?

– В бюджете-2010 10 млрд руб. было выделено дополнитель­но на цели модернизации и инновационного развития. Половина пойдет на кон­кретные, уже согласованные проекты. А более 4 млрд мы оставили для дальнейшего распределения. Рассчитываю, что, пока центра физически нет, будем софинансировать инновационные проекты ком­паний. Весной определится их список. Часть же из этой суммы к концу года (надеюсь, к тому времени будет сформи­ровано техзадание) мы смо­жем направить на разработку проекта самого комплекса.

– Кластеры создадут по пяти президентским на­правлениям модернизации или могут быть другие?

– Мы будем придерживаться этих пяти. Благо они довольно широкие. Даже хорошо, что определены всего пять прио­ритетов. В прошлые годы их было 150. Это не приоритеты. И даже сейчас, когда названы только пять, крайне трудно бы­ло на первом этапе заставить ведомства, получателей бюд­жетных денег, учесть их в сво­ем бюджетном планировании. Вот, говорят, вертикаль... Она у нас тоже какая-то несовре­менная, неавтоматизирован­ная. Объявлены приоритеты. Ну будь любезен, перегруппи­руй деньги. Ничего подобного. Спасибо Сергею Семеновичу [Собянину]. Он этот воз про­блем на себе везет. Вот теперь Владимир Владимирович [Пу­тин] комиссию по инновациям лично возглавил. Идет дело.

– А заявки будут соби­рать только у крупнейших компаний, главы которых были на заседании комис­сии в Томске? Или шире?

– В основном у них, хотя гото­вы и шире. Надо начать с тех, у кого под контролем самые крупные компании, потому что во всем мире заказчиками инноваций являются крупней­шие корпорации и государ­ство. И больше никто. Кто бы что ни сочинял про возможно­сти малых предприятий. Ма­лые инновационные предпри­ятия вырастают либо рядом с крупным вузом (таким как Стэнфордский университет, Массачусетский технологиче­ский институт), либо рядом с крупной корпорацией, а чаще на стыке тех и других. Иногда они превращаются в гигантов, но начинают всегда здесь.

– Не боитесь, что ваш «Город солнца» назовут авантюрой?

– Назовут. А мы поспорим. Прежде всего, могут воз­никнуть вопросы, где деньги брать и зачем столько тратить. Конечно, это десятки милли­ардов рублей госвложений и столько же еще частных инве­стиций. Но я верю, что это на­до делать, потому что сегодня российская экономика похожа на старый бронепоезд без ло­комотива. На нем сидят люди с компьютерами и в галстуках и гламурные дамы, а его броня уже почти осыпалась и сам он замедляет ход. Еще немного – совсем встанет. Либеральные надежды на невидимую руку рынка себя не оправдали. Мо­дернизацию можно осуще­ствить довольно быстро. Но это дело дорогостоящее, как и демократия, которая по карма­ну только богатому обществу. Бесплатной модернизации не бывает. Это должны понять и население, и власти на всех уровнях. Придется перефор­матировать финансовую поли­тику. Стерилизовать излишки денежной массы дело веселое и нехитрое. А вот где взять эту самую массу, когда ее не хва­тает, когда нефть подешевела, – вот это проблема. У которой нет приятного для всех вари­анта решения.

– Не считаете ли вы, что для экономической модер­низации нужна и полити­ческая? Что невозможен экономический прорыв без серьезного ограничения бюрократии и создания конкурентной среды в по­литике?

– Тут идет спор по существу, фундаментальный. Есть у нас школа, которая учит, что по­литическая модернизация, под которой подразумевается политическая распущенность, «можно все», – это ключ к мо­дернизации экономической, первая предшествует вто­рой. Есть другая концепция, которой я придерживаюсь, которая считает консолиди­рованное государство инстру­ментом переходного периода, инструментом модернизации. Некоторые называют это ав­торитарной модернизацией. Мне все равно, как это назы­вают. Спонтанная модерни­зация – это культурный фено­мен (именно культурный, а не политический), и была она достигнута только в англосак­сонских странах. Не во Фран­ции, не в Японии, не в Корее. Там модернизация делалась дирижистскими методами. Девяностые в России показа­ли: само по себе расщепление общества не рождает позитив­ную энергию. Да, некоторую энергию высвобождает, но на что она расходуется и куда это приводит? Мы увидели, что само по себе ничего не случи­лось. И общество вынуждено было вспомнить о государ­стве. Далеко ли зашел период реакции? Я еще несколько лет назад сказал, что централиза­ция находится на пределе воз­можностей. Больше нельзя.

– Стало быть, надо мень­ше? Пора раскручивать гайки?

– При чем тут гайки? Надо демократические институты развивать, а не гайки кру­тить туда-сюда. Я не только по должности, но и по своим взглядам поддерживаю пре­зидента: да, надо усложнять политическую систему. Надо, чтобы в ней возникало боль­ше степеней свободы. Но надо делать это очень аккуратно, в постепенном режиме, не теряя консолидации власти. Консолидированная власть в России – это инструмент мо­дернизации. И, смею вас уве­рить, он единственный.

– То есть вы удовлетво­рены нынешними демокра­тическими институтами в России?

– Нет, конечно, никто не удо­влетворен. Но я хочу также напомнить: безудержная кри­тика демократических ин­ститутов – это естественный признак демократии. Это не я сказал, а один известный европейский политолог. Ес­ли критикуют демократию в России, значит, она есть. Если есть митинги протеста, значит, есть демократия. В тоталитарных государствах протестных акций не бывает. Да, мы нуждаемся в крити­ке, понимаем, что система глуховата к критике, недо­статочно восприимчива. Мне самому многое не нравится. Президент больше любой оп­позиции делает для борьбы с коррупцией, отсталостью, для развития политической систе­мы.

– Но, может, хотя бы сиг­нал дать: сейчас модерни­зируем только экономику, но потом, через 20 лет, возьмемся и за политику.

– А это само собой. И не через 20, а немедленно. Но не рез­ко. Оба послания президента реализуются в этой части. Вы что думаете, я пожизненный поклонник какой-то из пар­тий? Я даже не член ни одной из них и никогда не состоял. В России, как и везде, будут две доминирующие партии и еще несколько других – это я сказал много лет назад. При этом «Единая Россия» имеет все шансы снова победить и в 2011 г. Почему бы и нет? Это полезно для целей модерниза­ции. Систему надо адаптиро­вать к меняющемуся, услож­няющемуся обществу. Но это не значит, что мы должны от системы отказываться. Ее на­до сохранять. И не впускать того, что может ее разрушить. Из хаоса модернизация не по­лучится. Не факт, что второй приступ распада Россия во­обще переживет. Хотя точно так же не переживет она и от­сутствие развития.


­ Где расположить Кремниевую долину?

результаты этого опроса

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив