Красный петух против черного петуха - 30

qebedo — 23.09.2019 Страх и ненависть в Испаниях

Зимой 1937 года, после окончания последнего сражения на Ла-Корунской дороге, на фронтах наступила небольшая пауза - стороны устали и истощили силы, которые требовалось пополнить. Так что внимание мировой прессы снова оказалось приковано к событиям внутри каждой из воюющих друг с другом Испаний. Правда, судебный процесс над Хосе Антонио Примо де Риверой в Аликанте был закрытым, и случился еще осенью 1936 года - его, естественно, приговорили к расстрелу и казнили 20 ноября в тюремном дворе. Единственное, чего он смог добиться перед смертью - упросить не казнить его брата Мигеля Примо де Риверу и Саэнса де Эредиа с его женой Маргаритой Лариос, которые томились в том же узилище (в марте 1939 года "брата-2" обменяют на сына генерала Миахи, и в послевоенной Испании он будет "светить фамилием", занимая почетные, но не руководящие посты в партии и правительстве). Смерть лидера Фаланги республиканские власти огласке отчего-то придать не захотели, и националисты долго считали, что тот еще жив, громко вопия за него на торжественных партийных перекличках "здеся!".


Хосе Антонио в партийной униформе

Зато появилась возможность высказаться "мастерам культуры". Тут произошли любопытные события - оказавшиеся на "красной" территории "известные испанцы" поспешили выступить с заявлениями в поддержку республики - историк, филолог и фольклорист Рамон Менендес Пидаль, философ, социолог и эссеист Хосе Ортега и Гассет, романист Рамон Перес де Айяла. Однако затем все они под разными предлогами из страны уехали и свои декларации "забрали взад", извергнув недобро уже на "оба ваших дома". А вот всемирно признанный "самым испанским испанцем", философ и писатель Мигель де Унамуно и Хуго, как ректор университета Саламанки остался на территории мятежников, и сначала поддержал традиционалистов. Но (правда, не зимой - сорри) 12 октября 1936 года состоялась знаменитая "дискуссия" в университете между Унамуно и "штатным пропагандоном каудильиссимуса" Мильяном Астраем. "Легионериссимус" на торжественной церемонии открытия какого-то очередного фестиваля устроил театральный цирк, произнеся (скорее проорав - его обычная манера) речь про то, как "прижим" расправиться с Каталонией и Страной Басков, этими "раковыми опухолями на здоровом теле нации. Фашизм, который принес Испании здоровье, будет знать, как уничтожить их, – он вырежет эти образования из здоровой плоти с решительностью хирурга, который отбрасывает ложное сострадание!". Толпа из задних рядов поддержала оратора любимым девизом Астрая: "Да здравствует смерть!" Затем "героический клоун" выкрикнул: "Испания!" И тут же ему откликнулась часть присутствующих. "Единая Испания!" – снова выкрикнул Астрай. "Великая!" – ответила аудитория. И на последний выкрик: "Испания!", его сторонники завыли: "Свободная!"

Те, кто не орал, обратили взоры в сторону Унамуно, сидевшего на своем почетном месте туча тучей - тот был баском по рождению и воспитанию. И он ответил: "...Все вы знаете меня и знаете, что я не могу хранить молчание. Порой молчать означает лгать. Ибо молчание можно понять как соучастие... И только что я услышал бессмысленный некрофильский вопль: "Да здравствует смерть!" И я, который провел всю жизнь, осмысливая парадоксы, рожденные из бессмысленного гнева или других эмоций, должен сказать вам, умной и опытной аудитории, что этот нелепый парадокс вызывает у меня отвращение. Генерал Мильян Астрай — калека. Давайте скажем об этом без обиняков. Он инвалид войны. Как Сервантес. К сожалению, сейчас в Испании слишком много калек... Калека, лишенный духовного величия Сервантеса, он испытывает зловещее облегчение, видя вокруг себя уродства и увечья. Здесь храм разума. И я его верховный жрец. Это вы оскорбляете его священные пределы. Вы можете победить, потому что у вас в достатке грубой силы. Но вы никогда не убедите. Потому что для этого надо уметь убеждать. Для этого понадобится то, чего вам не хватает в борьбе — разума и справедливости".


Мигель де Унамуно

Именно тогда, в ответ на эту речь, Астрай (который на самом деле был однорукий и одноглазый - Унамуно ударил "на грани фола") пролаял свое коронное: "Смерть интеллигенции!" Унамуно сняли с поста ректора и поместили под домашний арест, но судить и казнить не решились, а его демарш вызвал неслабое "бурление жидкостей" в обществе. Философ умер "в глубокой печали" 31 декабря 1936 года, сказав незадолго перед смертью "я не знаю ничего омерзительнее того союза казарменного духа с церковным, который цементирует новую власть". Другой "великий испанец", оказавшийся на территории националистов, уже ничего сказать не смог - поэт и драматург Федерико Гарсия Лорка был расстрелян фалангистами в Гранаде еще 19 августа 1937 года. Так что "великие испанцы" на территории республики хотя бы оставались живы и могли эмигрировать. Впрочем, было много и искренне поддержавших "красное дело" - Антонио Мачадо Руис (величайший поэт Испании ХХ века, мало вникавший в политику), Рафаэль Альберти (так себе поэт, очень активно занимавшийся политикой), "художник картинами" Пабло Руис и Пикассо, "режиссер фильмами" Луис Бунюэль ПортолЕс активно сотрудничали с левым правительством (правда, Пикассо и Бунюэль предпочитали делать это за границей).

Впрочем, каудильиссимуса и его помощников поддержка интеллектуальной элиты особо не волновала - на их стороне была церковь, пустившаяся, наконец, во все тяжкие. Разводы и гражданские браки были немедленно запрещены, женские юбки подвергались строгим замерам, коммунисты, анархисты, республиканцы, профсоюзы и масоны (чего два раза вставать) многажды на дню предавались анафеме и объявлялись "детьми Вельзевула". Шабаш испанских клириков напугал даже папу Римского - летом 1936, принимая беженцев из "красной зоны", спасавшихся от "антицерковной кампании", Пий XI даже толкнул речь про "безбожных сатанистов", но теперь на официальный запрос предать анафеме всех басков скопом ответил решительным отказом, и даже осудил казни националистами священников-басков во время боевых действий на Северном фронте. Понтифик уже давно и на собственной шкуре, бодаясь с Муссолини (периодически впадавшим в истерики и кричавшим, что ликвидирует католическую церковь), понял, куда и к чему клонят все эти "дуче-фюреры", и высказывался о режиме Франко весьма негативно.


Папа Римский Пий XI

Еще один конфликт случился у Франко с карлистами - 8 декабря 1936 года они заявили, что откроют в Бургосе Королевскую военную академию для подготовки молодых офицеров. Казалось бы, дело архиважное в условиях войны - но каудильиссимус встал на хвост, ибо с ним не согласовали! 20 декабря он пригрозил выслать лидера карлистов графа Фаля Конде из страны, если они не бросят "подготовку военного переворота". Позднее Франко даже заявил в приватной беседе, что расстрелял бы Фаля Конде, если бы не боялся мятежа рекетес на фронте. Монархисты решили в бутылку не лезть и заявили о том, что полностью "трепеща подчиняются".

По другую сторону тоже кипели политические страсти - в Каталонии коммунисты все гуще и наваристее срались с анархистами, и обе стороны заклеивали стены плакатами, поносящими друг друга. Одновременно коммунисты изгоняли отовсюду, откуда могли, участников ПОУМ ("нам с троцкистами-предателями не по пути!") - в декабре 1836 года Андреу Нин ушел из Женералитата. А в высших эшелонах военного руководства республики начались интриги и "пузомеряние". Клебер после "победы" в 3-м сражении на Ла-Корунской дороге настаивал, что нади иТТитЬ в наступление интербригадами, но Миаха и Рохо категорически отказались - за спиной "товарища Штерна" стояли КПИ и Коминтерн, а штаб обороны Мадрида поддержали Ларго Кабальеро и анархисты. Победили последние - Клебер, прозванный иностранной прессой "Спасителем Мадрида", был смещен со всех постов и сослан в Валенсию (впрочем, летом 1937 года ему поручат формирование из интербригад и командование 45-й дивизией).


Народная армия - армия республики, агитплакат (кликабельно)

Зато кадровым офицерам наконец-то удалось сломить сопротивление правительства Ларго Кабальеро и анархистов по вопросу превращения народного ополчения в регулярную Народную армию - с большой помощью коммунистов и "советских советников", которые стояли на позициях "железной дисциплины ради победы а уже потом мы вас всех расстреляем, буржуазные отрыжки". Все милиционные части превращались в регулярные, особо раздражал анархистов переход от выдачи жалования "на общий котел", из которого "товарИщество" само распределяло, кому сколько, к индивидуальным выплатам. Вводились единые воинские звания, субординация и дисциплина, а бывшие партийные и профсоюзные "колонны" превращались в "смешанные" полки и дивизии. И как-то "само собой оказалося", что среди новых полковников и даже генералов больше коммунистов, чем анархистов.

Собственно, всё в жизни республиканской Испании скоро начало делиться по линии "Коминтерн и коммунисты - все остальные". Миаха и Рохо, как и большинство офицеров, симпатизировали "большевикам" в первую очередь за наведение дисциплины в армии; президент Асанья поддерживал КПИ, поскольку та объявила, что масштабные социальные реформы надо отложить до победы в войне, ибо перестраивать дом, который горит, нельзя; Ларго Кабальеро всё больше не любил "большевиков" из-за роста их влияния и популярности, откровенно завидуя Пассионарии Ибаррури, которая, окончательно съехав с тормозов и катушек, в речах была еще безумнее и отмороженнее его, и потому нравилась большему количеству "революционной гопоты"; анархисты чувствовали, что власть и влияние в обществе у них "отжимают", и были готовы взорваться...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив