В конце 20-х годов здесь, неподалеку от совхоза «Коммунарка», в глухом лесу на берегах речки Ордынка была построена дача зампредседателя ОГПУ, а затем главы НКВД СССР Генриха Ягоды. Верный сподвижник Сталина, в сентябре 1936-го Ягода утратил его доверие, был снят с поста наркома внутренних дел и фактически понижен до наркома связи. В январе 1937-го Ягода лишился и этой должности и был исключен из партии. 28 марта 1937 года его арестовали и почти через год, 15 марта 1938 года расстреляли. Бывшего главу НКВД закопали на собственной даче. Расстреляли и двух его сестер, и жену — они лежат здесь же, на полигоне «Коммунарка».

Преемник наркома Николай Ежов после ареста Ягоды в записной книжке оставил запись: «Дачу Ягоды — чекистам». С тех пор полигон находился в ведении НКВД.

30 июля 1937 года появился секретный приказ НКВД № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», положивший начало Большому террору. «Антисоветским элементом» мог быть признан любой.

Под захоронение приговоренных к расстрелу в Москве выделили несколько мест: Бутовский полигон, Новое Донское кладбище и спецобъект «Коммунарка». Последний стал «элитарным»: здесь захоронены люди, руководившие Советским государством и даже принимавшие участие в проведении репрессий. Генрих Ягода, первый начальник СЛОНа и ГУЛАГа Федор Эйхманс, десятки энкавэдэшников из регионов. «Правая» оппозиция — Рыков и Бухарин. Завербованный НКВД белоэмигрант Сергей Эфрон, муж Марины Цветаевой.

Первые тела тут начали закапывать в сентябре 1937-го. Но уже с ноября 1937 по октябрь 1938 года каждый месяц здесь хоронили по несколько сотен человек. Последние захоронения, по всей вероятности, относятся к осени 1941-го.

После этого долгие годы полигон пребывал в забвении, административно прилепившись к находившемуся неподалеку совхозу «Коммунарка». Родственники расстрелянных, пытавшиеся что-то узнать о своих родных, получали типовую справку о «десяти годах без права переписки» — длинный советский эвфемизм короткого слова «расстрел». Из этих «десяти лет» никто не возвращался, родным, продолжавшим настаивать на своей любви, выдавали справку о смерти осужденного в лагере.

В хрущевскую оттепель многие жертвы сталинского террора были реабилитированы, в том числе посмертно. Но о том, чтобы советская власть призналась в том, что расстреливала людей, речи не шло. Еще десятки лет места массовых захоронений по всему Союзу будут неизвестны.

Только в годы Перестройки начались поиски этих могил. Правозащитник Арсений Рогинский, один из основателей «Мемориала» (Минюст считает эту организацию иностранным агентом. — Ред.), говорил, что у любого человека есть два базовых права — право на имя и право на могилу. Расстрелянные, получается, были лишены обоих этих прав.

Как правило, данные о местах приведения приговора в исполнения и местах захоронения отсутствовали даже в официальных документах. Узнать, где именно хоронили людей, можно было только из воспоминаний сотрудников органов госбезопасности. А они несильно любили ими делиться.

Лишь 13 апреля 1993 года Министерство безопасности России, преемник НКВД, призналось в том, что на территории совхоза «Коммунарка» массово хоронили репрессированных.

Совсем недавно, 20 мая этого года, здесь открылся Информационный центр Государственного музея истории ГУЛАГа, в котором рассказывается об истории этого места.

Могилы

Полигон «Коммунарка» — огромный, он занимает площадь 18,7 гектара. До недавнего времени никто не знал, где конкретно находятся захоронения.

Впервые заняться поиском могил попробовали ученые-геофизики в 2013–2015 годах, они нашли две поляны размером 35х150 метров: думали, что именно там лежат останки расстрелянных 6609 человек. Но сейчас мы знаем, что они ошиблись. В 2018 году Музей истории ГУЛАГа вместе с Фондом памяти пригласил археолога Михаила Жуковского для проведения работ на местности. Группа под его руководством несколько лет занималась исследованиями в «Коммунарке» и — без раскопок — обнаружила эти могилы. Всего — 130.

— Историческая память — это такая эфемерная субстанция, которая живет в головах людей и иногда принимает довольно причудливые формы. И если она не приземлена, не материализована в очень конкретных объектах, не привязана к конкретным местам, где происходили те или иные события, то она постепенно развеивается, теряет свою ясность. И более того, она становится уязвима для разнообразных толкований, переложений, разных точек зрения. В этом смысле работа по открытию информационного центра здесь — это часть большой задачи по материализации этой исторической памяти, — говорил Михаил Жуковский, рассказывая о том, как он вместе с коллегами изучал эту территорию.

Еще до начала работ было известно о количестве людей, погребенных тут: «Международный Мемориал» (Минюст считает эту организацию иностранным агентом. — Ред.) составил списки людей, которых хоронили в «Коммунарке». Не было известно другое: где именно могли располагаться сами захоронения. Эта информация была закрыта, не всплывала ни в каких документах.

— Дело в том, что археологические методы очень хорошо подходят для выявления подобного рода объектов, — объясняет Жуковский. — Чем вообще занимается археология? Археология имеет дело со следами жизнедеятельности человека, о которой нет или не сохранилось письменных источников или иных сведений. Все следы этой жизнедеятельности сокрыты исключительно в земле, в почве — и никаких других указаний нет. И здесь искусственным образом создается ровно такая же ситуация: архивы недоступны, закрыты, нет источников, описаний того, каким образом производились эти захоронения, нет плана котлованов, либо мы о них просто ничего не знаем. Нам остаются только следы, выраженные на поверхности земли, в микрорельефе. Археологи именно с этим очень хорошо умеют работать.

Группа под руководством Жуковского приступила к исследованиям в 2018 году. Работать начали не на местности: сначала запросили в архивах карты этой территории начиная с XVI века и изучили их. Выяснилось, что дореволюционной усадьбы «Хорошавка», как то считалось раньше, на этой территории не было: она находилась южнее территории будущего полигона. А здесь не было вообще ничего, кроме леса и реки.

Потом археологи обратились к аэрофотосъемке. Известно, что немецкие военно-воздушные силы — Люфтваффе — делали снимки территорий СССР во время Великой Отечественной войны для стратегического планирования. Сейчас эти фото хранятся в архивах. Конкретно «Коммунарка» видна лишь на одном фото, сделанном в августе 1942 года. Но это единственное фото сильно помогло археологам.

— Мы используем аэрофотосъемку Люфтваффе в своей археологической работе постоянно, — рассказывает Жуковский, — она исключительно ценна глубиной своей исторической ретроспективы. А с другой стороны, она объективно фиксирует состояние местности до широкого хозяйственного освоения. Благодаря этим снимкам мы получаем хорошее представление о состоянии ландшафта разных территорий, где мы проводим работы, на середину ХХ века. Так мы выявляем очень много уничтоженных или поврежденных памятников археологии. Этот же самый метод оказался эффективен и случае с «Коммунаркой», и мы знали, что он даст нам результат — по той простой причине, что деятельность по захоронению жертв на полигоне и съемка хронологически практически совпадают. Можно сказать, что фиксация произошла почти в реальном времени, с небольшим опозданием.

На аэрофотоснимке этого участка исследователи обнаружили белесые пятна — это были совсем свежие отвалы земли. Они предположили, что эти отвалы появились вследствие рытья котлованов: «Другого разумного объяснения, как в лесу могли появиться свежие следы масштабных земляных работ, у нас нет».

На архивном снимке отвалы оказались расположенными на опушке леса, которая не заросла деревьями. На современном фото видно, что эта опушка уже заросла, и растительность там другая, она отличается от остального леса.

На следующем этапе исследователи сделали ортофотоизображение — своего рода модель территории, созданную на основании сотен фото, сделанных ранней весной, когда почти нет растительности. Ортофотоизображение дало представление о том, как устроен рельеф «Коммунарки». И лишь потом началось непосредственное обследование местности — лишь визуальное, неинвазивное.

Всего археологи нашли 130 ям, разбитых на две группы, по левому и правому берегам текшей здесь реки Ордынки. Общая площадь этих котлованов — 1943 квадратных метра.

Также археологи увидели, что ямы отличаются по размерам и формам. А это позволило им предположить хронологию их появления. Помог все тот же аэрофотоснимок 1942 года, именно по нему удалось установить самые свежие, поздние ямы. Возможно, они появились вследствие «московской паники» осенью 1941 года, когда немцы подступали к Москве. В те дни на полигоне было расстреляно рекордное количество человек.

А первыми, как предположили исследователи, были выкопаны маленькие котлованы в лесу на левом берегу Ордынки, к югу от дачи Ягоды. Жуковский объясняет такой неочевидный выбор места для захоронений тем, что их пытались спрятать: в лесу копать сложно. Эти ямы «хорошо скрыты, аккуратно засыпаны, почти не видны на поверхности. Они все правильные и почти незаметные».

Но довольно быстро каратели перестали стесняться своих преступлений: захоронения появляются на открытой поляне на правом берегу реки, они становятся больше, их роют торопливее: «Ситуация теряет упорядоченность, и появляются котлованы бесформенные».

— Это соответствует общему ходу, динамике Большого террора: маховик раскручивался, жертв становилось больше. Если это представлять в виде статистических значений, то понятно, что с увеличением числа жертв должны были увеличиваться площади ям, — объясняет археолог.

Так были найдены могилы.

Речь о том, чтобы производить эксгумацию, никогда не шла и не идет по целому ряду причин, в том числе этических.

Сейчас археологи, тщательно обследовавшие всю территорию, с большой долей уверенности говорят о том, что установили все захоронения на этой территории: «Этого более чем достаточно для того, чтобы захоронить то количество жертв, о которых мы знаем».

— Мы локализовали эти котлованы и тем самым материализовали память, привязали ее к конкретному месту. И это овеществление памяти ее укрепляет, — говорит Жуковский. — Оно не даст ей исчезнуть, не даст никому возможности сказать, что тут ничего не было, и все на самом деле было по-другому.

Зачем

Для родных похороненных тут могилы — это не просто историческая память. Это последнее место упокоения любимых людей, от которых ничего больше не осталось. Так это и для Маргариты Даниловны Андрющенко. Сейчас ей 89 лет. Всю свою жизнь она пыталась узнать, где лежит тело ее отца, расстрелянного по распоряжению Военной коллегии Верховного суда СССР, в 1937 году. Лишь спустя 65 лет, в 2002 году, она узнала, что отец захоронен в «Коммунарке». Еще через почти 20 лет стало известно, где именно находятся места захоронений. Где среди этих ям могила ее отца — неизвестно. Известно только, что он лежит здесь, рядом. И это очень дорогого стоит.

Ездить сюда ей с каждым годом становится все труднее: Маргарита Даниловна плохо видит и мало ходит. Но помнит — отлично, и в ее памяти отец жив.

Когда она видела его в последний раз, ей было 5 лет. Она хорошо помнит своих родителей в те годы: «Помню красивую маму, от которой всегда хорошо пахнет, помню любимого отца». Она помнит лето в Крыму перед арестом, песенный конкурс в музыкальной школе, японскую куклу Намико-сан, подаренную родной тетей, сестрой мамы, Ниной Афанасьевной Кочетовой, бывшей замужем за торговым представителем СССР в Японии, старым партийцем Владимиром Николаевичем Кочетовым.

Отец, Даниил Федорович, по образованию ветеринар, был начальником производственного отдела в Главном ветеринарном управлении Наркомата земледелия СССР: там он занимался производством биопрепаратов. Мама, Клавдия Афанасьевна, успела прослушать три курса мединститута, но беременность прервала обучение — она к нему мечтала вернуться.

ПРОДОЛЖЕНИЕ