Короче не расскажешь.
![топ 100 блогов](/media/images/gidepark.png)
На рыбалке.
Лёгкий утренничек шевелил густой пар над рекой, и она была похожа
на большую супницу с закипающей ухой, в которой судорожно плещется
только что запущенная рыба. Птицы на разные голоса прямо-таки
исходили экстазом от радости жизни и наступающего дня. В лесу стоял
несусветный гвалт. Наверху уже все проснулись, а внизу, на земле,
всё ещё было в предутренней дрёме. Лягушки, кузнечики, даже комары
молчали, досматривая последние сны. Даже рыба в реке ворочалась
как-то лениво и тихо. Для меня, 14-летнего, всё было таинственно и
интересно.
Пройдясь по берегу, я облюбовал заводь под крутым, переплетённом
корнями обрывом и сделал пробный заброс. И свершилась мечта каждого
рыболова! Буквально через секунду последовала спокойная, серьёзная,
без суеты поклёвка, и после двух проб поплавок чуть не на полметра
ушёл в воду. Подсечка - и вот у меня в руке, мотая головой и
хвостом, бьётся приличная, грамм на 150, сорожка.
После такого начала было решено, что от добра добра не ищут и что
тут-то и надо обосновываться надолго. Держась за корни, я спустился
с обрыва почти до воды и удобно уселся на толстый корень, повисший
горизонтально. Ногами упёрся в корни пониже. Получилось очень
удобно.
Второй заброс был таким же удачным, хотя в этот раз пришлось
немного подождать. Видимо моя возня на обрыве и сыпавшаяся в воду
земля напугали обитателей заводи. За второй поклёвкой пошла третья,
такая же спокойная и успешная,и я возликовал от сознания того, что
не даром вставал такую рань и пёрся в такую даль.
Тем временем и на земле, и в реке наступало пробуждение. Чаще стала
всплёскивать рыба, квакнула первая лягушка, ей отозвалась другая -
и вот уже то в одном, то в другом месте реки заорали эти мерзкие
твари на разные голоса, видимо рассказывая друг другу свои ночные
сновидения.
Надо сказать, что всех обитателей реки я уважал и понимал, кроме
лягушек. Другие их запросто в руки берут, а одна девчонка так и
вовсе, при мне целовала в морду. А я не то что в руки брать, и
смотреть-то на них без содрогания от омерзения не могу до сих пор.
Бывало, идёшь по тропке в камышах или в осоке, вспугиваешь их, они
прыгают через тропку с длинной, густой, толстой струёй своих
испражнений - и у меня аж скулы сводит от брезгливости.
Помню, ещё дед Адриян, который если и шёл на рыбалку, то только с
ночевкой и только с перетягом и только на сома, заставлял меня
ловить эту гадость для перетяга. Когда я наотрез отказался ловить
их руками, он научил меня ловить их на удочку. На крючок цепляется
кусочек листа, и этой насадкой трясёшь перед лягушачьей мордой.
Она, дура слепая, думает, что это муха или жук летает и своим
длинным языком заправляет его в рот. Так я их ловил и, не
прикасаясь к ним, так, на крючке, болтающуюся на удилище, тащил их
к деду, чтобы он их снимал и пускал в «живочницу». Это такое
цилиндрическое ведро в мелких дырках и с крышкой - для живцов. Его
привязывают к лодке, через дырки постоянно поступает свежая вода, и
живцы долго живут, пока не понадобятся для насадки.
Так вот , такое отношение к лярвам (так у нас пацаны лягушек зовут)
у меня до сих пор, а тогда, по молодости было ещё острее. И вот
сижу я на корне, весь сам из себя такой сосредоточенный, ловлю,
тихо - мирно сорожняк, а вокруг жизнь бьёт ключом изо всех щелей и
закоулков. К хору птиц присоединились кузнечики. Лягушки то там, то
здесь надрывают свои мерзкие глотки в хоровом пении. Камыши
дёргаются от течения. Солнце поднялось, но ещё не жарко. В общем,
идиллия да и только.
И вдруг, небывалое дело, на обрыве, прямо над моей головой, как-то
по особенному, по дурному, заорали лягушки. Только я успел подумать
о том, что это они, дуры, делают на сухом песчаном, покрытом редкой
мелкой травой обрыве, как тут что-то брызнуло мне на голову и в
лицо. На колени мне шлёпнулась лярва в добрых пол-лаптя величиной.
От того, что она меня обгадила своей мерзостью, от её старого,
бородавчатого, ужасного вида у меня сознание отключилось. Я забыл,
что сижу на отвесном обрыве, на корне, что под ногами у меня одна
вода. Автоматика сработала. Я выпрямился, как струна, чтобы
стряхнуть с себя эту гадость и вместе с ней, удилищем, куканом,
насадкой и в одежде грохнулся в воду.
Заводина, как я и ожидал, была довольно глубокой. Над головой было
с полметра воды когда я ткнулся ногами в дно. Ладно ещё что в воде
в то время я себя чувствовал, как рыба. Бывало, речку нашу
переныривал.
Оттолкнувшись от дна, я вынырнул, отдуваясь и ругая на чём свет
стоит проклятую лярву, которая не могла найти более подходящего
места для своих прыжков, и себя за то, что дал мозгам
выключиться.
Течение отнесло меня вниз. Я поймал все свои причиндалы, подыскал
подходящее место для того чтобы удобнее вылезти, и выбрался на
берег. Пока отжимал одежду, всё слушал лягушачий хор на том обрыве,
который становился каким-то всё более напряженным, каким-то не
таким, каким-то особенным, нехорошим.
С удилищем в правой руке и со всеми пожитками в левой, стараясь не
шуметь, я направился к обрыву. То, что я там увидел, заставило меня
замереть на месте. Такого я ещё никогда не видел.
На песчаной полянке, поросшей низкой редкой травой, в центре круга
из разноколиберных лягушек в позе возбуждённой кобры стоял
двухметровый уж. Его раздвоенный чёрный язычок почти постоянно
трепетал, высовываясь из пасти сантиметра на три. Глаз его мне не
было видно, точнее я видел только его левый глаз, потому что он был
ко мне в три четверти сзади, но и в этом, видимом под углом глазе
читалась какая-то жуткая сосредоточенность, какая-то неимоверная
сила. Туловище лежало на земле без движений, застыв зигзагом на
земле, и только самый кончик хвоста мелко-мелко дрожал, как будто
от неимоверного напряжения.
Лягушки сидели перед ним идеальным кругом, причём перед головой ужа
круг был тесным, а к кончику хвоста он редел. Орали они все дурными
голосами, причём, что интересно, не раздувая резонаторов. Сидели
они неподвижно, и только одна бледно-зелёная, травяная, средних
размеров лягушонка пятилась задом, неестественно вытягивая задние
лапы назад и вроде бы упираясь ими, чтобы оттолкнуться и ползти
вперёд. Но лапа вдруг подгибалась, и лягушонка медленно
приближалась к морде ужа.
До сих пор жалею о том, что я сделал дальше. Травяные лягушки –
редкость в наших краях, и мне почему-то стало обидно, что этот уж -
гурман выбрал не какую-нибудь речную лярву, а это миниатюрное,
приятного бледнозелёного цвета создание. Когда до головы ужа бедной
лягушонке оставалось сантиметров тридцать, я наклонил удилище и
легонько стукнул ужа по голове кончиком подсечки.
Мне показалось, я услышал вздох облегчения. Наступила гробовая
тишина. Уж, зло глянув на меня, упал грудью на землю и быстрой
черной молнией ринулся в кусты. Лягушки мгновенно прыгнули в разные
стороны, как будто их и не было, а спасённая мной красавица ещё с
минуту сидела, перебирая задними лапами, как будто вправляя
вывихнутые суставы, а потом мелкими прыжками запрыгала подальше от
злополучной полянки.
В тот день я вернулся домой с богатым уловом, но дороже пойманной
рыбы была подсмотренная сценка из жизни природы, о которой я сотню
раз рассказывал окружающим, а теперь рассказал и Вам,
гайдпаркеры.
|
</> |