Коридор
novayagazeta — 27.11.2020
Дорога Ереван-Степанакерт. По ней за рулем проехал наш
специальный корреспондент. Репортаж из Карабаха.
По Лачинскому коридору я буду возвращаться в Ереван завтра, 24
ноября: короткая (короче на 10 километров, но быстрее часа на два)
дорога через Варденис должна быть полностью подконтрольна
Азербайджану с 25 числа, но тот закроет ее на половину суток
раньше. Все, кто попытается по ней проехать в Ереван, вынуждены
будут тратить лишние час-полтора, чтоб вернуться в Степанакерт и
отправиться в сторону Гориса — первого армянского города на этом
пути.
Сейчас коридор охраняют российские миротворцы. Красивые, улыбчивые молодые люди с лицами математиков, уж не знаю, где их взяли для армии. Армяне на них буквально молятся. На постах они останавливают машины, чтоб с улыбкой хорошего психолога спросить, все ли в порядке, не нужна ли помощь. Армяне говорят, что от этого сразу становится не так страшно.
Меняли мне его миротворцы, к ним шумно подключились карабахские ополченцы, которые тоже дежурят на этом посту, а из проезжавшей мимо машины выскочили помогать еще четверо армян. Поэтому колесо меняли минут сорок.
Но я-то увижу это в ночь с 24 на 25 ноября, когда уже буду возвращаться из Степанакерта в Ереван. А в октябре, когда по чертову серпантину из Шуши бежали семья Ваграма и другие армяне, его еще и обстреливали.
Ваграм, отправив жену и детей в Ереван, оставался в Шуши. Ему выдали автомат, и он воевал до тех пор, пока не приказали отступать. Когда он в последний раз видел свой дом, тот еще был цел. Сейчас это неважно, потому что в Шуши уже не вернуться. С войны Ваграм приехал в Ереван к родственникам, приютившим в двухкомнатной квартире его жену и троих детей. Побыл с ними немного, но деньги, накопленные за мирную жизнь, кончились.
— Хочу найти в Степанакерте любую работу и где жить, потом семью заберу, — говорит он с сильным акцентом и очень усталым голосом. — Сколько можно жить в чужом доме?
Толпа беженцев, которые возвращаются в Степанакерт, по большей части состоит из таких вот мужчин, как Ваграм. Они едут в неизвестность, поэтому пока не берут семьи.
Ереван. Автовокзал
На площади автовокзала в Ереване яркие экскурсионные автобусы празднично возвышаются над чумазыми маршрутками. Вокруг столпились люди с опустошенными и одновременно встревоженными лицами. Водитель уже трамбует багаж чуть ли не ногами, хотя сумки у всех небольшие: как бежали из Карабаха ни с чем — так и обратно едут, разве что родные кое-что собрали или чужие принесли. Просто людей с сумками очень много. Сегодня 23 ноября. Говорят, что в горах выпало много снега, поэтому ехать сегодня небезопасно. Но завтра, как им объясняли, последний день, когда можно вернуться домой. С 25 ноября большая часть территории Карабаха переходит под контроль Азербайджана.
Кристину, худую 14-летнюю девочку-подростка, мама цепко держит за рукав красной куртки. Так, не отпуская друг друга ни на секунду, они перемещаются уже второй месяц, с тех пор как бежали в Ереван из Карабаха. Кристина немножко знает русский, она с трудом, но все-таки переводит мне, что говорит мама. Куртка на ней не по размеру, как с чужого плеча. То есть не «как», а именно что с чужого, как на многих здесь. Из дому бежали как успевали.
Деревня Тагавард в Мартунинском районе, где родилась Кристина, с 10 ноября стала азербайджанской.
Кристинина мама оставила на сиденьях сумку с продуктами, чтоб никто не занял, теперь она, как буксир, тащит туда дочь за руку. Этот автобус уезжает. В восемь утра он уже десятый.
Ваграм надеется уехать на одиннадцатом, тот как раз выруливает к месту посадки. Ваграм стоит в стороне и курит одну сигарету за другой. Он приехал в Ереван из Шуши, а оттуда уходил вместе с армией. В мирное время он работал ювелиром, у него жена и четверо детей, раньше был большой дом. Когда вокруг начали стрелять, бомбить дома и крушить с воздуха церкви, они два дня сидели в подвале, а потом он отправил семью в Ереван. У кого был автомобиль — те брали с собой соседей. Уезжали по горному серпантину, который мы теперь знаем как Лачинский коридор.
Эта дорога всегда и была коридором: узкая — две машины с трудом могут разъехаться, с одной стороны — скала, с другой — обрыв. Или с обеих скалы. Петли с поворотами на 350 градусов и тут же обратно, с вечера темнота, хоть глаз выколи. Асфальт был раньше, это видно, хороший, но после войны он в выбоинах глубиной с полколеса, и надо ухитриться втиснуть машину между ямой и краем дороги. Под колеса все время попадаются оборванные электропровода, которые тянутся от столбов. На узкой обочине валяются осколки снарядов, покореженные куски железа. Сейчас там еще и гололедица, слететь в пропасть можно на любой петле серпантина.
Оккупанты
Армен ездил в Ереван на два дня: навестить брата, который лежит в госпитале раненый. У него трое детей и шесть внуков. Его дом в Степанакерте не пострадал, выживет брат — ему есть куда вернуться. Но пока брат лежит без сознания.
Разговаривать со мной соглашаются немногие. Они и друг с другом-то почти не говорят, забираются в автобус и сидят молча. Одна женщина так и объясняет: нет настроения. Какое уж тут настроение. Глаза поднимает ее соседка Нара. Кутаясь в платок, она громко, скандированной речью и на хорошем русском, рассказывает, что обижена на Россию за то, что там «все телевидение армян называло оккупантами».
Мне трудно что-то ответить Наре, я давно уже не знаю, что говорят
по российскому телевидению, поэтому просто советую ей не смотреть
все подряд.
— Я не оккупант, я возвращаюсь в Степанакерт в свой дом, —
упрямо повторяет Нара. — Хотя бы на развалины. Я в Степанакерте 30
лет прожила, с детства. Три войны видела. Муж погиб девять лет
назад в автокатастрофе. Когда сейчас началось, я пять дней жила у
мамы в подвале дома. Мы пять дней не выходили оттуда, еду там
готовили, чай пили. Был беспрерывный грохот — снаряды, артобстрелы.
В 90-е годы мы хотя бы знали, что 30–40 штук — и пока они там
заправляют свои снаряды, мы успевали сходить в туалет на второй
этаж. А сейчас все терпели до вечера, чтобы сбегать. Вода для питья
у нас была в бутылках, ее туда как-то спустили, а помыть посуду
дождевую воду собирали.
Водителя автобуса зовут Гаги. Он дает мне свой номер телефона и велит ехать за ним.
— У тебя есть цепи? — спрашивает Гаги, посматривая на летние колеса, с которыми мне в прокате выдали машину. Я никогда не видела цепи для колес. Гаги кивает:
— Отстанешь — звони, я тебя подожду.
Он седой и очень сутулый, коричневое небритое лицо покрыто морщинами. Каждый день Гаги ведет автобус из Еревана в Степанакерт и обратно.
— А куда им деваться? — кивает он на людей, залезающих в его
автобус. — Им в Ереване жить негде.
В девятом часу мы наконец трогаемся, а место автобуса Гаги
тут же занимает следующий. В это время, 23 ноября, в Степанакерт из
Армении еще можно ехать по дороге через Варденис. На полпути
автобус встает. За Мартуни стоят точно так же и те, что выехали с
автовокзала на час раньше нас.
— В горах снег выпал, — говорит Гаги, подойдя ко мне и знаком попросив открыть окошко. Он снова косится на мои колеса и качает головой. — Пока не почистят — дорогу не откроют.
Мы стоим примерно два часа, потом караваном трогаемся в путь.
Граница
Последняя деревня на территории Армении — Сотк. Там есть золотоносный рудник, у его офиса много машин. Вдоль шоссе дома заброшены, но не все. К одному приставлена лестница, двое мужчин чинят крышу. Тот, что постарше, спускается и подходит спросить, зачем я остановилась, не помочь ли. Его зовут Сурен.
— Нас мало бомбили, — крутит головой Сурен, отвечая на мои вопросы. — Тут бомбили много в прошлую войну, а сейчас только крышу пробило и некоторым стекла выбило.
Оказывается, они с соседом чинят крышу в доме третьего соседа. Все, кто остался в деревне, помогают друг другу восстанавливаться.
За Сотком начинаются горы. И я понимаю, почему Гаги рассматривал мои колеса. Серпантин, петляя по склонам, с северной стороны покрыт сверкающей ледяной корочкой. Дальше 100 километров до Степанакерта я буду ехать шепотом.
В горах раньше была ГЭС, во время войны здание разбомбили.
Новое здание для ГЭС строят быстро, на свежей белоснежной штукатурке уже есть ругательства в адрес азербайджанцев.
На этой подконтрольной теперь Азербайджану территории, там, где горы временно переходят в равнину, с разных сторон сплошь заброшенные и полуразрушенные здания. О том, что в одном когда-то был шиномонтаж, можно узнать по табличке «Вулканизация» на русском языке, которая валяется с другой стороны дороги. От самого шиномонтажа осталась стена с проклятьями в адрес азербайджанцев и обещанием вернуться сюда. На русском языке, потому что на нем говорят армяне с азербайджанцами, когда хотят, чтоб их поняли.
У Дадиванка стоит колонна военных машин то ли с армянскими, то ли с карабахскими номерами. Основной поток машин идет в сторону Еревана, а эти направлены на Степанакерт.
Километрах в пятидесяти от Степанакерта на дороге встала отара овец. Трое мужчин овец не торопили, а кричали что-то по-армянски в сторону машин. Значит, не все ушли отсюда. Кому-то своих овец уводить некуда. Хотя оставаться люди боятся панически. Причину, по которой армяне боятся прихода соседей, Баку прокомментировал модным западным словом «фейк». Скоро я посмотрю «фейки» и даже проверю один из них.
«Фейки»
За день до поездки в Степанакерт я встретилась в Ереване с армянским уполномоченным по правам человека Арманом Татояном. Он и его карабахский коллега Артак Бегларян только-только закончили писать доклад, из которого я должна понять, уверен Арман, чего боятся армяне.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Экономьте вместе с Cod-promo 
*** 
Чем в Средние века весь день занималась знать, если им не надо было ходить на 
Два конуса 
В одной ну очень суверенной стране, вставшей с колен 
К «царским дням» (25 фото). «Посмотри, какие они миленькие», — говорили чекисты 
Трамп 300 
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины». Взгляд, конечно, очень варварский, но 
Витамины для души\\Домашнее летнее 
