Кораблекрушения. Корабль "Кентавр" 1782 год. Шкурный вопрос


Шкурный вопрос или, как говорится, вопрос о спасении собственной шкуры — частенько встаёт перед людьми, находящимися в смертельной опасности. Особенно это актуально при кораблекрушениях.
Особенно, если это касается капитана судна.
Капитан покидает тонущий корабль последним — это не просто так, красивые слова о морских традициях. Вот, допустим, Кодекс торгового мореплавания России, статья 66
В случае, если, по мнению капитана судна, судну грозит неминуемая гибель, капитан судна разрешает членам экипажа оставить судно после принятия всех мер по спасанию находящихся на судне пассажиров. Капитан судна оставляет судно последним после принятия зависящих от него мер по спасанию судового журнала, машинного журнала и радиожурнала, карт данного рейса, лент навигационных приборов, документов и ценностей.
Мы же помним случай с лайнером «Коста Конкордия», где капитан сбежал до спасения всех пассажиров и сейчас коротает срок в итальянской тюрьме.
И помним о «Титанике» и его капитане, оставшемся на капитанском мостике.

Человек — он такой, что если даст слабину, то может потом найти кучу аргументов в своё оправдание. И очень легко сделать маленький шажок на спасательную шлюпку, и вот уже тонущий корабль с брошенными людьми остался далеко позади. И даже если захочешь всё переиграть, то уже не выйдет.
Но это, повторюсь, вопрос шкурный и никто заранее для себя самого на него не ответит, пока не окажется в соответствующей ситуации. Все разговоры на эту тему — просто предположения и грош им цена.
Но пока мы с вами тут всё это обсуждали, из Вест-Индии уже вышел конвой английских торговых судов, под охраной флота Его Величества. Паруса их наполнились ветром и штевни резали воды Атлантики.
Шёл сентябрь 1782 года.
Вест-Индия, друзья, — это Карибы. Это Багамы и Мексиканский залив. Это пальмы, индейцы и коралловые рифы. Это кокосы, чёрт побери, жемчужные раковины и зарытые по берегам островков пиратские клады!

В конце XVIII века британские колонии в Северной Америке решили стать независимыми и грянула война. Другим странам всегда тяжело удержаться, если двое дерутся, и вот Испания с Францией тоже подключились к делу.
12 апреля 1782 года, в День Космонавтики, британский флот разбил французскую эскадру в сражении у островов Всех Святых. Это где-то возле островов Доминика и Гваделупа. И вот, как я уже говорил выше, в сентябре того же года из порта Блуфилдс, что на Берегу Москитов, вышел конвой купеческих судов в сопровождении военных английских кораблей и трофейных французских, захваченных в упомянутом сражении.

Конвой угодил в ураган и многие корабли погибли. И потонуло множество народу. Но обо всех не расскажешь, поэтому остановимся на HMS (Корабле Его Величества), «Кентавр».
Итак, оставив за кормой Ямайку, «Кентавр» шёл в окружении других кораблей дальше и дальше в Атлантику. В трюме имелась незначительная течь, но помпы исправно работали и беспокойства она не вызывала.
16 сентября, заметив признаки надвигающейся бури, на корабле приняли необходимые меры. В третьем часу пополуночи все паруса с мачт уже были убраны, в небе то и дело сверкали молнии, шёл дождь и вдруг, внезапным шквалом, корабль положило на левый борт. Через выдавленные пушечные порты стала поступать вода.
Обрубили мачты и корабль, почувствовав облегчение, немедленно поднялся. Он раскачивался с такой силой, что в одном деке (артиллерийская палуба), сорвались с креплений три пушки раскатились ядра.

Пушки и ядра носились туда-сюда, крушили всё на своём пути и калечили людей.
Пушка, освободившаяся от оков, в мгновение ока превращается в сказочного зверя. Мёртвая вещь становится чудовищем. Эта махина скользит на колёсах, приобретая вдруг сходство с биллиардным шаром, кренится в ритм бортовой качки, ныряет в ритм качки килевой, бросается вперёд, откатывается назад, замирает на месте и, словно подумав с минуту, вновь приходит в движение; подобно стреле, она проносится от борта к борту корабля, кружится, подкрадывается, снова убегает, становится на дыбы, сметает всё на своем пути, крушит, разит, несёт смерть и разрушение. Это таран, который бьёт в стену по собственной прихоти. Добавьте к тому же – таран чугунный, а стена деревянная.
Виктор Гюго «93 год».
В дополнение к остальным несчастьям «Кентавр» лишился руля.
Наступило утро, минул день, снова пришла ночь. Вода прибывала, помпы не справлялись и потихоньку выходили из строя. Почти все запасы провизии и воды погибли в трюмах. «Кентавр» подавал сигналы бедствия, но оказать помощь было некому — на других судах шла такая же борьба за жизнь.

Люди самоотверженно боролись, понимая, что гибель корабля означает и их гибель. Когда отказали помпы, в ход пошли парусиновые вёдра. Воду вычерпывали, все тяжёлые предметы выбрасывали за борт. Корабль ещё держался и была надежда достигнуть Азорских островов.
Но к 20-му числу стало ясно, что корабль утонет и предотвратить это невозможно. Люди отчаялись, некоторые заплакали. Потом наступило смирение. Матросы готовились к смерти, надевали чистое бельё и лучшее платье. Некоторые ложились на свои койки и просили товарищей привязать их к ним. Некоторые сами привязывали себя к люкам и деревянным частям, чтобы пойти на дно вместе с кораблём.
Капитан дал команду готовить плоты, но было ясно, что из этой затеи ничего путного не выйдет — мест для всех на них не хватит, да плоты и не выдержат шторма. Несколько гребных судов, имевшихся на корабле, подготовили к спуску. Капитан Джон Инглефилд велел приготовить для себя пятивёсельный бот.

Некоторое время он вёл внутреннюю борьбу с самим собой, решая, что ему следует предпринять — покинуть экипаж, для спасения которого он уже ничего не в состоянии сделать, либо остаться на «Кентавре» и разделить общую судьбу.
Наконец, как пишет сам Инглефилд, «любовь к жизни одержала верх над всеми другими рассуждениями».
Капитан погрузился в шлюпку с несколькими членами команды и они оттолкнулись от корабля. Большое число брошенных людей сгрудилось у борта, желая тоже попасть в спасательное судёнышко. Многие бросились в море, но повезло лишь одному — пятнадцатилетнего мичмана Бейлиса пассажиры шлюпки подобрали и втащили к себе.
Вот этот момент:

Бот отвалил от «Кентавра» и скрылся среди высоких волн. И если судьба, оставшихся на корабле, определилась — несколько сотен человек погибли и их тела опустились на дно Атлантического океана вместе с судном, а души отправились туда, куда отправляются души моряков, нашедших погибель в морской пучине, — то несчастия двенадцати человек в спасательной шлюпке только начинались.
Судёнышко было подвержено течи, один борт повреждён и не было ни компаса, ни других приборов, чтобы определить место своего нахождения. Ночь прошла в вычерпывании воды из шлюпки.
С рассветом ветер стал умереннее. По последним наблюдениям, сделанным ещё на «Кентавре», Азорские острова находились где-то впереди милях в восьмистах и ветер дул более-менее попутный.
В шлюпке нашёлся мешок сухарей, свиной окорок, пара бутылок воды и несколько бутылок с ликёром. И байковое одеяло, которое взгромоздили вместо паруса. Тучи иной раз не открывали ни солнца, ни звёзд, ни луны в течении целых суток и где находились двенадцать мореплавателей, в какой точке океана, был большущий вопрос.

На пятый день обнаружилось, что большая часть сухарей испортилась от солёной воды и меню стало таким — один сухарь на всех на завтрак, и по одному сухарю на обед. И по рюмке пресной воды в сутки. Рюмку сделали из отбитого бутылочного горлышка, заткнутого пробкой.
Одежда постоянно была мокрой и все страдали от холода.
Удалось собрать немного дождевой воды, поймав капли в растянутые простыни.
На пятнадцатый день плавания умер самый сильный человек на шлюпке квартирмейстер Матеус. Эта смерть, несмотря на общий трагизм ситуации, принесла людям некоторое облегчение — Матеус скончался тихо и все увидели, что смерть от голода не так уж и мучительна, как она им ранее представлялась. Это послужило неким утешением для отчаявшихся людей.
От жажды некоторые пили свою мочу, и все, кроме капитана, не могли удержаться и пили морскую воду.
Пока были силы и настроение, по вечерам, вместо ужина, люди пели песни и по очереди травили разные байки, но постепенно им стало не до этого.

В то утро, когда съеден был последний сухарь, квартирмейстер Грегори принялся клясться и божиться, что видел землю. Раньше моряки уже несколько раз ошибались и особого доверия эта новость не вызвала. Потом ещё один матрос поклялся в том же, и капитан, продолжая сомневаться, приказал изменить курс.
Это был остров Фаял, что входит в Азорский архипелаг, и путешественники не проскочили мимо просто каким-то чудом.
Я родился,
рос,
кормили соскою, —
жил,
работал,
стал староват…
Вот и жизнь пройдёт,
как прошли Азорские
острова.
Владимир Маяковский

Как ни хотелось ступить поскорее на твёрдую землю, пришлось долго выбирать место для высадки. Было бы нелепо, проделав такой путь, разбиться о рифы и сгинуть в волнах прибоя.
Тут тоже повезло — появился местный рыбак на своей лодчёнке и проводил страдальцев на фаялский рейд.
Но портовые власти отмочили такую штуку — время стояло едва заполночь и они, скорее всего не желая беспокоить начальство, просто приказали «кентавровцам» оставаться в шлюпке на карантине. Такое вот отношение к потерпевшим кораблекрушение!
Ленивые португальские гады, что тут скажешь!
Сердобольный рыбак доставил на шлюпку воды, хлеба и вина.
Утром явился извещённый британский консул и бедолаг пустили на берег. Самостоятельно они идти не могли, но несколько дней кормёжки и покоя возвратили их к жизни.
Джон Инглефилд был оправдан судом в своих действиях и продолжил свою карьеру во флоте. Скончался он в своей собственной постели уже в преклонном возрасте.
Хочется заметить, что в злополучном конвое присутствовал корабль «Рамилис» и на нём держал флаг адмирал Томас Грейвс, командир конвоя. На «Рамилисе» события протекали примерно также, как и на «Кентавре», однако когда адмиралу было предложено покинуть судно и перебраться на другое, тот ответил, что негоже главнокомандующему покидать крепость, когда гарнизон в опасности, и ему не так уж и важно прожить ещё несколько лет. Томас Грейвс ещё добавил, что своим бегством он может сильно опечалить своих подчинённых.
Позже, когда стало понятно, что «Рамилис» спасти не удастся, адмирал организовал эвакуацию экипажа и лишь тогда покинул судно. Всё своё имущество он отказался вывозить, не желая отвлекать на это силы моряков. Поэтому адмиральская шлюпка была загружена сухарями, а его книги, карты, мебель и запасы вина — всё на сумму более тысячи фунтов, — остались на корабле.
По дороге адмирал занимался тем, что собственноручно черпал воду из худой шлюпки.

Мнения флотских по поводу поступка Инглефилда разделились.
Одни говорили, что он поступил правильно, ведь ни корабль, ни экипаж он спасти никак не мог, а спасшись сам, сохранил флоту опытного, знающего моряка.
Другие же отмечали, что Инглефилд подал дурной пример и впоследствии ему могут последовать другие капитаны даже тогда, когда угроза гибели их судна не будет столь явной.
Я своё мнение высказывать здесь не буду, потому что никогда не бывал в подобных передрягах и не мне судить на сей счёт. А о положении в котором оказались моряки «Кентавра» я могу сказать лишь одной известной фразой: да минует меня чаша сия!