Когда был Пушкин маленький...

Читаем: "...Однажды маленький Александр Пушкин гулял с няней Ульяной Яковлевной по аллеям старинного московского парка. Неожиданно им навстречу направился небольшого роста офицер в мундире, ботфортах и треуголке. Быстрым военным шагом он приблизился к годовалому Пушкину, строгим взглядом окинул няню и, тыча пальцем в голову ребенка, крикнул:
- Сними картуз!
Няня, смутившись, не посмела перечить повелительному приказу и сняла с головы мальчика картуз. Только что приехавшая из деревни и приставленная к ребенку нянькой, Ульяна не могла, конечно, знать, кто был повстречавшийся им офицер. Надежда Осиповна (мать А. С. Пушкина) разъяснила ей дома, что это был сам царь, император Павел I, недовольный тем, что они не приветствовали его."

- В чём конкретно сомневаешься? - уточняю я.
- А, вроде, у Пушкина няню Ариной Родионовной звали? - говорит дитя.
- Видишь ли, Юра..., - проникновенным тоном начал я - хотя дитя зовут вовсе не Юра, но кино дитя смотрело - и вкратце разъяснил непонятки с пушкинскими нянями, которые здесь мы опустим, чтобы не отвлекаться от самого интересного.

А именно: понятно, что главная врака в этом, с позволения сказать, художественном тексте, родившемся из знаменитого пушкинского: "Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку..." всем сразу видна невооруженным глазом. Про нее даже спрашивать неудобно.

Но я вот о чем спросить хочу. Мне всегда, по правде говоря, казалось, что Пушкин в письме к жене, если не насвистел вовсе (за что, кстати, я бы  его и не осуждал - потому что поэту простительно, и "видел трех царей" - звучит эпичненько, это уже образ, а "видел двух царей" было бы совсем не то), так вот, если и не насвистел, то, по крайней мере, досочинил детали или некритично отнесся к семейному преданию.

Главное, что смущает - картуз на годовалом дворянском ребенке, вот что.
Готов поверить, что Павел, несмотря на все новейшие трактовки его образа, действительно, был совершенный придурок, чтоб приставать со своим этикетом к годовалому дитя. А вот в картуз (который, согласно данным этнографов, в состав русского мужского костюма только-только входил в первой половине Х1Х века) на голове младенца в 1800-м году - не верю я в этот картуз, хоть что со мной делайте! А что тогда - чепчик какой-нибудь?