Кэти Руди / Kathy Rudy: Radical Feminism, Lesbian Separatism, and Queer Theory
feministki — 26.01.2014
Помогает ли знание истории избегать новых ошибок?
«Лесбийская радфем-коммуна в Дареме состояла в основном из белых
женщин среднего класса, и поэтому получалось так, что большинство
ее участниц были всегда во всем согласны друг с другом. Женщины в
коммуне одевались почти одинаково, ели одинаковую еду, стригли
волосы на один манер, занимались в свободное время одними и теми же
вещами. Сама идея коммуны строилась на сомнительной теории о том,
что нашей гомосексуальной ориентации достаточно, чтобы удержать нас
всех вместе. Каждая из нас воспринимала себя как жертву мужской
гетеросексуальной культуры, и мы считали, что сможем и дальше
игнорировать любые расовые, этнические, религиозные, социальные,
географические и другие различия.
Несмотря на то, что коммуна в Дареме поначалу нравилась мне своей
дружелюбной атмосферой и казалась безопасным убежищем от
патриархата, довольно быстро мне стало понятно, что трещины
пронизывают весь ее фундамент. Первые признаки разногласий
появились через несколько лет после того, как я переехала в Дарем,
и выразились в спорах о том, что же является настоящим радикальным
феминизмом.
Где-то в 1983 году мы стали давать клятву преданности "женской
коммуне". Социальный класс, раса, региональные или религиозные
аспекты и проблемы по-прежнему были отброшены на второй план или
полностью игнорировались. Мы даже стали следить друг за другом,
чтобы убедиться, что никто не нарушает принцип "женщины прежде
всего".
К середине 80-х годов стало понятно, что собирательный образ
"женщины" был изначально неправилен, потому что не включал в себя
категории расы, класса и этнической принадлежности. Чернокожие и
цветные лесбиянки заявили белым, что "женская природа", о которой
они говорят и пишут, совершенно не отображает различий между
женщинами и их опытом. Со временем мы, белые феминистки, читая то,
что пишут цветные участницы коммуны, стали осознавать, что весь
концепт "женщины", на котором строилось наше
лесбийско-феминистическое общество, передавал исключительно наш
опыт - опыт белых женщин среднего класса.
Таким образом, изобретенная в 80-х годах феминистками-лесбиянками
идея уникальной "женской природы" показала свою несостоятельность и
отсутствие связи с реальностью. Неудивительно, что первый раскол в
даремской коммуне произошел по причине расовых разногласий. В 1984
году несколько моих друзей (среди них на тот момент были две черные
феминистки) отчаянно спорили между собой на тему расизма. Пока Ди и
Сэнди идентифицировали себя в первую очередь как женщины, все было
прекрасно. Но когда они начали использовать расу в качестве
категории политического анализа, когда они говорили, что они,
черные лесбиянки, угнетены больше, чем их белые подруги, тогда
отношения внутри группы стали ухудшаться. Акцент на расизм ставил
белых лесбиянок в позицию угнетателей, и они не знали, что с этим
делать. Наша коммуна была основана на убеждении, что мы, будучи
женщинами, были одинаково угнетены; угнетены настолько, что даже
мысль о самоидентификации с угнетателями казалась нам невозможной.
На тот момент взгляд на наше социальное положение был примитивным:
мужчины были угнетателями, женщины – угнетаемыми. Вопросы расы (а
позже и этнической принадлежности) бросали вызов этой простой
формуле и построенному на ее основе дружному, однородному
сообществу.
Я не пытаюсь оправдаться или обосновать свое моральное право
ставить под вопрос размеры такого явления, как расизм. Я просто
хочу показать, что неприятие белыми феминистками более сложных
систем анализа базировалось на желании сохранить ясность их теории:
мужчины доминируют, женщины подчиняются. Усложнение этого уравнения
означало, что нам пришлось бы идентифицировать себя с белыми
угнетателями, что наши политические взгляды не являются истиной в
последней инстанции, а мы сами не так уж невинны. Этот шаг был
очень болезненным для нас. Вот как, например, Мэрилин Фрай пишет о
попытках включить расовые вопросы в свою систему ценностей: "Каждый
выбор, который я делаю, и каждое решение, которое я принимаю
изначально представляет собой набор опций. Расизм искажает и
ограничивает этот набор. Тот факт, что я белая женщина, дает мне
набор опций, отличный от того, который доступен цветным женщинам.
Получается, что я не могу принять ни одного решения, которое бы не
было демонстрацией моих расовых привилегий. Неужели нельзя быть
хорошим человеком, раз уж ты родился белым?". Похожие вопросы
задавали себе и другие белые жительницы Дарема. Как нам совмещать
жизнь в коммуне с признанием наших белых привилегий? Могли ли мы
избавиться от расизма, проявляя заботу о черных женщинах, но
игнорируя черных мужчин?
В итоге наша коммуна начала распадаться. Анализируя впоследствии
этот момент, я не могла подобрать слова лучше, чем это сделала
Карен Каплан: "Расизм и гомофобия в американском женском движении
привели к настолько болезненным противоречиям внутри самого
движения, что белым феминисткам пришлось сместить свое внимание с
утверждений о схожести и однородности женского опыта на
исследование его различий."»