Катастрофа духа

Продолжим цитировать брошюру Ювенала (Дурасовича С.Н.) «Отцы и дети большевизма». В известном смысле — это ответ из 1919 г. на измышления некоторых нынешних публицистов (демонстративно рядящихся в тоги монархистов) — что, дескать, белые такие-сякие «февралисты», и разницы меж ними и большевиками вообще никакой нет.
Автор брошюры прямо подводит к мысли: что Добровольческая армия — это те, кто пришел гасить пожар и расхлебывать кашу, заваренную революционерами. И одинаково маркирует негативом как Февраль 1917 г., так и Октябрь. Называя большевизм лишь одним из этапов революции. Он откровенно высмеивает и критикует деятелей «революционной демократии», которые, увидев практику большевизма — заговорили в стиле: ай-яй-яй, какое предательство революции. Вот наша революция была живительной и конструктивной. Не то что эти ужасы...
Автор им возражает. Говоря, что вы в этих ужасах повинны не меньше, чем Ленин и К:
«Только ротозеям на митинге можно было говорить, что у нас произошли две революции—одна первого сорта, прекрасная, благотворная мартовская, другая—второго сорта плохая, пагубная—большевистская.
Для каждаго вдумчивого человека совершенно ясно, что у нас происходит одинъ и тот же революционный процесс, тянется все одна и та же революция и что большевизм есть лишь одна из ее фаз».
Далеее автор подробно расписывает деструктивную роль революционных демократов в межреволюционный период, включая принятие решений, способствующих разложению армии и упрощению агитации в пораженческом духе.
Но, не отрицая ни деструктивной роли решений Временного правительства, ни очевидного интереса германцев в том, чтобы Россия потерпела поражение в Первой мировой войне, ни откровенной преступности «народных комиссаров», автор предлагает взглянуть на вопрос более глубоко:
«Дело в крушении народной идеологии, в опустошении народной души, произведенном революцией.
Революция явилась грандиозной катастрофой не только в смысле физическом, не только потому, что рухнул веками налаживаемый государственный аппарат и „рассыпалось царство“ на мелкие кусочки в виде множества „самоопределившихся“ республик, но и огромной катастрофой духа.
Все, во что верили русские люди, все, что столетиями почиталось священным, заветы, из-за которых умирали деды, прадеды, и прапрадеды—все это не только разом перестало существовать, но и было заплевано в своей гробнице.
Вся история России потеряла смысл и значение, оказалась никчемной.
Ведь Кутузов и Суворов только опричники; Пушкин—помещикъ „контр-революционер“...
Вера, церковь, святыни—выдумки „попов-дармоедов“...
Точно ураган пронесся по народной душе, вырвал, смял, покалечил все, что въ ней было живого, —оставил мертвую пустыню.
С русским крестьянином, с русским солдатом в эпоху революции случилось то, что бывает с человеком, который сразу изверился в чем-нибудь особенно для него дорогом и важном.
Например, если муж, любивший свою жену и детей, много летъ трудившийся на них, не разгибая спины, вдруг узнал и поверил тому, что жена его обманываетъ и что дети не его. И тогда сразу для него пропадает весь смысл трудовой и хорошей жизни, бросается он в кабаки на гульбу, становится способным на всякое злодейство.
Конечно, вовсе не каждый солдат прежней царской армии был убѣжденнымъ монархистом. Здесь было не политическое credo, а чувство, инстинкт. Каждый чувствовал над собой словно купол церковный, исторически-сложившуюся при прадедах русскую государственность, чувствовал, что она есть законный порядок, которымъ живет страна. Весной 17 года эта храмина исчезла, точно декорация в балете, и обыкновенный русский обыватель, разом почувствовал себя в беспредельной моральной пустоте.
Старые духовные ценности померкли. И в нем явилось сомнение в существовании или вернее в необходимости каких-либо духовных ценностей. Он вступил в полосу духовной и моральной анархии, где властвуют только инстинкты. Понятие о долге было утрачено.
Мы далеки от обоготворения русского народа, свойственного «народникам» шестидесятых годов и славянофилам, называвшим русский народ не иначе как „народом-богоносцем“.
Мы прекрасно знаем, что и прежде русский народ обнаруживал дикие инстинкты, был способен на озверение, на жестокие поступки, в особенности в действиях толпы.
Конечно и прежде случалось, что русский солдат дезертировал с поля сражения, мародерствовал, убивал начальника.
Но разница в том, что поступая так прежде, в дореволюционное время, руский солдат знал, что совершает преступление, после же революции, когда наступили „свободы“, самое представление о недозволенном и преступном для него утратило всякое значение, ибо исчез всякий авторитет власти и ощущение ее законности.
„Сегодня посадили Сашку Керенскаго, завтра-не понравится—выгоним и посадимъ товарища из совдепа“.
„Теперь я сам себе барин“.
Революция как бы аннулировала весь смысл отечественной истории, являвшейся строительством величественной Империи Царей, которая осыпалась такъ легко, что в душе революционнаго солдата одновременно с моральной анархией вспыхнуло острое чувство досады и гнева:
—„ Для кого черта я четыре года маялся въ окопах?!“
Ведь в окопы он пошел не из-за „героической маленькой Бельгии“ и „несчастной Сербии“, которых он не знал и которыми не интересовался, а по законному приказу. По такому же приказу его отец дрался под Плевной, а дед на Малаховом кургане, по такому же приказу и онъ, затянув „последний нынешний денечек“ явился на мобилизацию в 1914 году.
Понятие „родина“ также совершенно расплылось в сознании революционного солдата в 1917 году.
В самом деле, что такое для него,, солдата гражданина“, выбирающего „командный состав“ теперь родина?
—Россия?!—позвольте, во-первыхъ сознательные товарищи говорят, что „у пролетариата отечества нет“ и это написано в „демократических“ книжках.
А во вторых—какая Россия? С буржуями или без буржуев?
„Социалистическая Федеративная“ или буржуазная Республика?
Такой хаос понятий воцарился в голове простого русского человека после переворота 1917 года.
Этот хаос был инкубатором: из него вывелся большевизм».
Распад СССР на высшем государственном уровне называется геополитической катастрофой. Очевидно, что то же самое — и даже предваряя можно сказать и о событиях 1917 г...
|
</> |