Как делали медвежий перфоманс

gans_spb — 02.08.2010 Стайка молодёжи зависла над перилами балкона творческой мастерской и, в азарте творческого порыва, шумели на всю улочку:
— Давай, блюй! Блюй, тебе говорят! — задавал тон балкону волосатый молодой человек в «дольчегабане» на выпуск. Девушка-исполнитель морщилась, краснела как помидор, но ничего не выходило.
— Может я два пальца в рот? — несмело спросила она.
— Два пальца это пусть художник поселкового кинотеатра делает, а у нас столица, а не сеновал! На нас равняются, от нас ждут!
На балкон вальяжно вышел пожилой манерный товарищ с трубкой во рту. Подойдя к пышным формам девушки сзади и оценивая диспозицию, товарищ наставительно начал:
— Эдик, ну что ты мучаешь бедную девушку! Судя по формам она только что оттуда, приехала к нам постигать красоту, а ты грубым образом пытаешься привить старомодное увлечение европейской художественной школы.
С этими словами товарищ с трубкой как бы невзначай скользнул своими потными ручками по обтянутой дешёвым платьем аппетитной попке начинающей крестьянской художницы, сладострастно зажмурился, но тут же опомнился, и начал целовать ручку даме:
— Арнольд Иванович, хозяин этой маленькой, но уютной творческой мансарды.
— Спасибо, — отвечала засмущавшаяся художница, — вы мне вчера на диване уже говорили.
— Вчера, на диване? — задумался хозяин мансарды.
— Арнольд Иванович, — прервал романтическое воркование творческого дуэта автор перфоманса, — завтра акция протеста, а она блевать не хочет!
— Видите ли Эдуард, это искусство, тонкие материи сознания, ими нельзя управлять как работягой не заводе. Не хочет девочка – не надо, потом получится.
— Вчера вы были настойчивее с девочкой — ухмыльнулся молодой человек.
— Но но, Эдик! Чья творческая мастерская в центре города – тот девочку и танцует! А вот кстати и про продление прав на мансардочку. — хозяин богадельни переменился в лице, когда внизу припарковался роскошный «Мерседес» с депутатским номерами. — Так, прекращаем блевать вниз и идём встречать нашу творческо-финансовую музу!

— Семён Иванович!
— Арнольд Иванович!
Двое любителей искусства подлетели друг к другу, опрокидывая пыльные мольберты и столики с бутылками, и радушно обнялись друг с другом посреди творческого хлама мастерской.
— Сколько лет сколько зим, Семён Иванович!
— Да с прошлой творческой вечеринки я чуть Богу душу не отдал, Арнольд Иванович! Сердечко уже не то! Что у вас новенького? Комитет по недвижимости больше не беспокоит?
— Вашими молитвами, Семён Иванович! Только с них, любезный мой, и живёт этот маленький островок высокого, приобщая молодых да трепетных к великой силе искусства.
— А то, Арнольд Иванович, я ещё с девяностых так работаю, сказал – сделал. Ну да ладно о мелочах, как там с молодыми и трепетными. Кто там попкой вертит на балконе?
— Это нова девочка, из Украины кажется, в художественный поступает…
— Да нет, Арнольд, ты же знаешь…
— Ааа, извини! Так это мальчик твой, что ты сам привёл, из «нашистов». Сказал ещё, что для акций всяких полезен будет, ну помнишь?
— Эдик? Хорош чёрт! Хорош, чертяга! И одевается как! Вкус, мода, талант! — депутат на мгновение замолчал и по масляным глазкам, была понятна тяжёлая доля начинающего политического художника.
— Ладно, новенький кто есть?
— Да так, сброд всякий. Вон в углу пара наркоманов затесалась, весь кокос сожрали, гады, а потом всё герычем смазали. Но рисуют талантливо, отменно, настоящие художники. Остальных всех ты знаешь.
— Ты с герычем-то осторожнее, ввек не отмажешься. Гони в шею этих талантов, таланты нам нафиг не нужны. Кстати, вот тебе пакет свежего порошка, для творчества, хорошо, что напомнил. И с тебя молодой талантливый мальчик. Сдаёшь позиции, Арнольд.
— Семён Иванович, ну где же мне набрать нормальных, сами посудите, на улицу посмотрите! Все за бабки поступают, зачем им моя маленькая творческая мастерская, а кто без бабок, так сразу на панель идут и в «Макдональдсе» брюхо ещё в школе отжирают.
— Вот ты, Иваныч, как преподаватель, уважаемый член и лауреат, и объясни творческой молодёжи, что всё, что они получат по выходу из своей академии мазюкания – это офисный стул веб-дизайнера, тьфу прости ты господи за упоминание, а твоя мастерская, нет, наша мастерская – это маленький шаг в большое, серьёзное искусство. Это не офис в бизнес-центре, это акции, как его там, перфомансы, политика и, что там говорить, приобщение к самым высокооплачиваемым в телеящике!

Молодёжь и их финансово-духовные наставники расселись в центре захламлённой мастерской. Слово взял активист Эдик:
— Завтрашнюю акцию на Красной площади посвящаем, как было заказано, кровавому режиму тирана президента, который со своей депутатской шайкой душит свободу просвещённого россиянина.
— Это всё понятно, давай к делу, мне ещё на Селигерскую помойку ехать, пропади они пропадом, патриоты хреновы. — поторопил депутат. — Вот раньше было, Крушевель. Эх, ну да ладно.
— Центровым фаллическим символом перфоманса станет мавзолей, своим цветом символизирующий кровь, выпитую у простого народа за годы тиранов. Простой народ представлен в виде написанных на мавзолее слов, вот списочек — молодой человек пододвинул к комиссии свой маленький розовый ноутбук.
Глазки депутата забегали по длинным сточкам текста, лицо выражало динамику мысли словотворца:
— Так, так, и это, хорошо. Ого! Во завернули. И даже это. А это что такое?
— «Букакке посткомсомольским гнидам»? Ну букакке, это когда все испражняются на одного в центре, из Японии пошло. Символизирует отношение простого народа к режиму.
— Букакке и простой народ, не слишком? — задумался депутат?
— Простой народ и так не поймёт наше творчество, было-с.
— Ладно, дальше.
— Две голые бабы затаскивают на мавзолей медведя, вывешивают его, и заставляют срать на мавзолей сверху. Одновременно с этим остальные художники незаметно выливают каждый по ушату заранее подготовленного дерьма вниз. Бабы блюют, опционально, для задания тонкого художественного тона композиции. Всё это выражает отношение власти сверху к народу снизу. Кусочки фекалий должны попасть на лица простых парней из деревни – часовых на входе. Здесь сделать фото крупного плана. Они снизу сопротивляются, но ничего сделать не могут.
— Неплохо, неплохо. Сильно и духовно, затрагивает все временные пласты и все политические течения. Так, по технике что? Что надо организовать?
— Как обычно. Пятьдесят-шестьдесят человек в костюмах рождественской какашки Хэнки незаметно проникают на красную площадь. Дальше два варианта: или тягач с цистерной говна подъезжает к мавзолею и там, за ёлочками, разливаем по тазикам; или заранее у церковки разольём, но тогда вся толпа с тазами говна скрытно бегут к мавзолею, а там брусчатка – упадут, как бы перфоманс раньше не начался. Дальше всё рассчитано: местный медведь со слоновьей дозой слабительного и пробкой в заднице есть, бабы с сиськами есть, десять секунд рисуем надписи на стенах, десять льём дерьмо сверху, на всё про всё – двадцать секунд, от силы пол минуты. Далее менты медленно бегут, мы медленно убегаем и растворяемся в толпе россиян, хватают Лёху и Таньку, сажают, отпускают. Фото, видео, пресса это всё, естественно, есть и жаждет.

Депутат сидел и напряжённо думал. Это не шутки, не окорочка да китайские трусы из за бугра возить, здесь высокая политика в ранге искусства. Даже не деньги решали всё: он думал, с кем договариваться и что его потом могут попросить сделать. Через минуту депутат убрал ото лба руки и ударил по коленям:
— Добро! Договорюсь со всеми. Это будет бомба! Только с медведем не переборщим?
— Всё продумано, Семён Иванович. Медведя насильно тащат две бабы, то есть это ханжеское быдлячье окружение самого заставляет его не уважать народ, а сам он добрый.
— Хорошо. Да, кстати, а что ваш этот, волосатый, как Распутин, будет делать в перфомансе? Он всегда у вас участвовал, очень харизматичный тип, я запомнил.
— Порфирий? Не приходит он к нам, говорит, что не искусство у нас, а порнография. Эстет хренов, как будто есть различие. — ответил Эдуард.
— Раскол? Не к добру. Ему что-то не хватало? Деньги, женщины, порошок, что?
— Нет, говорил свободы творчества нет.
— Это у вас! Нет! Свободы творчества?!!! Обосрать мавзолей, да за это каждый евроамериканский пидрила жизнь не глядя отдаст! Вот за что я вас, художников, не люблю, так это за непостоянство.

На следующий день, как только арт-группа с бутылками халявного портвейна и в коричневых маск-халатах начала незаметно расписывать мавзолей похабными словами, а бабы вместе с местным цыганом затаскивать раздувшегося медвежонка на трибуну, как перед мавзолеем организовалась бригада конкурирующих бойцов под руководством Порфирия. В руках у них были плакаты с вызывающими надписями: «говно не настоящее», «даёшь настоящее искусство», «гноем и не пахнет», «медвежонок уже затаскан» и прочими, дерзко дискредитирующими авангард современной творческой мысли столицы. Порфирий в чёрном обличительном плаще встал, как матрос на палубе Авроры, и зычным голосом декламировал в мегафон:
— Товарищи! Это не настоящее искусство! Инсталляция поддельная! Вместо говна в цистерне колбасный полуфабрикат с микояновского мясозавода! Граждане, не поддавайтесь на провокацию, требуйте только настоящего говна, только настоящего современного искусства!

Арнольд Иванович, наблюдающий за акцией со стороны, как простой зевака или турист, больно ткнул локтём Эдика:
— Эдуард, что за провокация? Откуда они всё знают? В цистерне не говно? Всё должно было быть по высшему разряду!
Покрасневший молодой человек неумело оправдывался:
— Арнольд Иванович, не было говна ,всё в реку слили, я еле с колбасниками договорился. А он врёт, как был деревней так и остался, перфоманс от инсталляции не отличает, позор.
Но хозяин творческой мастерской не унимался и тыкал под бок своего подопечного:
— Всё спёр, гад, всё! А ещё «нашист»! Дурак, кретин, здесь на мелочи проворовался, большое дело завалил, так и будешь до конца жизни тырить по мелочи и картинки маслом для туристов малевать, идиот!
— Арнольд Иванович, мы опровержение в газету напишем на всю страну, с лабораторным анализом фекалий, всё будет тип-топ!

В это время двое художников не сильно крупного телосложения, да ещё и в подпитии, не удержали медведика, и медведик грузно бряцнулся вниз, к дверям мавзолея, попутно картинно обдав святую для каждого коммуниста надпись плотной струёй фекалий в стиле логотипа «найк», так как пробка в полёте от натуги вылетела.
— Охренеть! — только и смог выдавить из себя Порфирий, поражённый многослойностью исторического сюжета, глубиной творческого замысла и технической отточенностью перфоманса.

Первым нарушил молчание фотограф, заодно являющимся активистом «Гринпис», за что его иногда посылают за деньги конторы поснимать пингвинов. Он подбежал к загаженному медведику и завыл белугой, вздымая руки к трибуне мавзолея, с которой вниз смотрели множественные какашки Хэнки и массивные заблёванные сиськи хохлух:
— За что медведя, падлы! Медведя-то за что! Это вам с рук не сойдёт, этого я так не оставлю! — заверещал он и начал судорожно просматривать на фотоаппарате полёт медведика на землю грешную.
Второй очнулась бабушка – коммунистка. Она подбежала к мавзолею, задрала старческое платьишко, обнажив тот истинный перфоманс, до которого современному художнику расти и расти, и начала пытаться стирать фекалии и надписи с мавзолея, приговаривая:
— Ильич, родной, не дадим тебя на поругание. Сволочи! Что же вы с мумией делаете, Христа на вас нет! Был бы Сталин, он бы вам показал!
Немолодая пара в летах с внучкой сетовала в толпе:
— Вот при Брежневе такого не было!
Иностранцы живо всё обсуждали на своём языке и спешно фотографировали место побоища. Милиция поодаль не знала: бежать им уже или пока не бежать за участниками акции.

— Эдуард, вынужден признаться вам, но вы – фантастический идиот! — хозяин мастерской шёл от шума эпицентра падения медведя в сторону метро. — Такой проект провалить, такую акцию! Мирового масштаба! Завтра каждый завалящий сайт будет верещать, что мы угрохали медведя, будь он не ладен.
Тут мастер остановился, побелел, схватил молодого человека за грудки и, задыхаясь, затряс его со всей силы:
— Да мы же медведя убили, ты понимаешь? Ты, нашист хренов, понимаешь, что такое убить медведя в кремле? КАК это все завтра будут описывать! Вам на Селигерах не рассказывали? Да нам конец! Всем! Крышка! Крышка моей уютной мастерской в центре города, которую я так долго отбивал от желающих покуситься на маленький островок творчества среди этого продажного воронья! Пидрилы чёртовы, знал, что не надо связываться, знал ведь!
Когда мастер поостыл, молодой человек спросил его:
— Арнольд Иванович, что теперь делать?
— Известно что. Я на пенсию, и прощайте упругие тела свеженьких студенток. Ты – дизайнером хрущовских квартир в стиле коровника по желаниям деревенских домохозяек. Или, если связей у родителей хватит, редактором какого заплёванного журнальчика. И это в лучшем случае, если Семён Иванович великодушно простит.
— Так этож дерьмо, Арнольд Иванович!
— Ну а я о чём? Искусство мы с тобой только что просрали, в прямом смысле, извините, конечно, за выражение.

- D R A F T -

Сохранено