ЖУРНАЛ РЫСИ И НЭТА. ПОСТ 7. Ч. 2. ДРЫГВА. ОКОНЧАНИЕ.
sofia_agacher — 01.09.2023
Катерина резко повернулась к матери и вопросительно
посмотрела на неё.
– Да, дочка, не гляди на меня так. Лунная волчица спасла отца твоего, – уверенно ответила Анна Климентьевна на немой вопрос дочери.
– Помню я ту страшную ночь: сани, волки, - многозначительно произнёс Фёдор. – Как остались все живы, да ещё больную спасли? Не знаю. Султана жалко, хороший был пёс. А волчицу ту я хорошо помню ещё с детства, с войны.
При этих словах зятя Пётр Дмитриевич поперхнулся. закашлялся, выпил квасу и укоризненно спросил:
– Почему я об этом ничего не знаю?
– Да потому что об этом никто не знает, кроме и Анны Климентьевны. Но давайте сначала наполним наши рюмки и проводим старый год, поблагодарим его за всё, что он нам принёс. Девочкам нальём из маленького графина по «мухе» смородиновой настойки. Помните, как у Александра Сергеевича: «Журнал читал и мух давил». А мы с отцом по полтинничку «хреновухи» опрокинем… Ваше здоровье, – руководил застольем Фёдор.
Все приподнялись, чокнулись и выпили. На щеках заиграл румянец, конечно, не такой, как на пирогах, штофах да стеклянных шарах на новогодней ёлке, но счёт сбитым «мухам» был открыт и разговор потянулся откровеннее.
– Много лет прошло, тётя Аня, рассказать уже можно, не волнуйтесь, и ночь новогодняя – чего спьяну не наболтаешь, – продолжал вспоминать Фёдор, не забывая периодически наполнять рюмки и чокаться со своими близкими.
– В начале войны немцы в нашу деревню даже не заходили. Старостой назначили Кузьмича, бригадира леспромхоза. Мужик он был толковый и хозяйственный. Немцам отгружал лес, рожь, картошку, сало, яйца, рыбу, а те за это платили немецкими деньгами. За марки можно было купить на рынке в Брагине или Хойниках керосин, сахар, одежду, лекарства.
Мужики в полесских деревнях остались: кого в армию не успели призвать; кто в окружение попал и домой вернулся, а кого и бабы у немцев из лагерей военнопленных выкупили. Десятки тысяч мужиков сидели в чистом поле, зачастую даже не огороженном колючей проволокой. Много их под Киевом в окружение попало. Но были и такие, что для организации партизанского движения остались, а позже в наши болота начали диверсионные отряды НКВД забрасывать. Вот и брат моей матери, Лука Петрович, был заброшен с такой группой и возглавил партизанскую бригаду, что действовала по всему Полесью и даже воевала вместе с армией Крайова. После появления баз партизанских отрядов деревенские мужики в лес и потянулись: кто добровольно, а кого и силой принудили. Мы же с тётей Аней связными остались. Хотя тёща моя любимая партизан ещё и лечила, многие ей тогда жизнями были обязаны.
В мои же обязанности входило в основном провожать и встречать её из секретной базы отряда. А было в то время Анне Климентьевне, храброй партизанской связной, аж целых тридцать два года, а мне почти шестнадцать лет. Правда, ходили мы вместе только до холма отшельника. Дальше она сама – через болота до партизанской базы.
Отправлялась она порой вечером, а возвращалась только утром. Для всех травы мы собирали на вечерней и на утренней зорьках, а некоторые и при луне. Бывало, доведу я Анну до кургана, спрячусь в шалаш под ёлку и жду её, а самому страшно. Ночью лес другой: то сова ухает, то трещит что-то, то ветви ели колышутся – жуть такая, что ноги сами готовы бежать, а нельзя. Как подумаю, что Аннушка одна ходит по гиблым болотам ночью, стыдно становится: сожму кулаки и жду её. А один раз решил смелость проявить и проводить её дальше условленного места.
Прокрался я за ней и вижу: приблизилась она к Верхним Топям, а там от начала гати дорожка светится мхом, ярко так, и у истоков этого лунного пути волчица сидит, как будто сторожит его или ждёт кого-то. И последовала эта зверюга не по твёрдой гати, а по кочкам болотным, покрытым светящимся мхом. И, к моему ужасу, тёща моя будущая пошла за ней, легонько так – скок-скок, с кочки на кочку.
Как представил я, что мне надо прыгать ночью по этой смертельной жути да ещё зверюга рядом – бросился бежать обратно, очнулся только у шалаша под ёлкой.
Потом начали партизаны продовольственные немецкие обозы захватывать и старых эсэсовцев-охранников убивать. Старики и старухи приходили к моей матери, на коленях стояли, просили, чтобы она брату своему, моему дяде, командиру партизанской бригады, передала, что голодать все будут, лебеду есть, своё для детишек припасенное продовольствие до последнего зерна партизанам отдадут, пусть только они немецкие обозы у околицы села не потрошат и немчуру в деревне не убивают, а то придут каратели и всех сожгут заживо вместе с домами.
Так и случилось: пришли эсэсовцы, согнали нас на площадь перед сельсоветом. Тёти Ани дома не было, в хате оставались только ты, Катерина, да брат твой младший Семён. Тебе было десять лет, а ему – два годика. Облили немцы дома керосином и все 65 домов подожгли. Мужиков старше двадцати лет расстреляли, а стариков, баб да нас, детей, погнали колонной в сторону железнодорожной станции.
Несу я Сёму на руках, а мой младший брат Валерка, ему тогда пять лет было, держится за мою штанину и канючит: «Брось его, брось его, я ведь твой братик – возьми меня на ручки, у меня ножки болят!» А ты идёшь рядом и плачешь: «Давай я понесу, давай я...»
Тогда партизаны нас отбили, а Аннушка с волчицей через топи всех на базу увела. Каратели устроили за детьми и стариками настоящую охоту. Эсэсовские овчарки с проводниками вначале взяли наш след – зашли каратели по гати в болота, а потом след потеряли, а вместе с ним и жизнь, обратно из топей никто не вернулся.
Партизанский секрет через несколько дней обнаружил сошедшего с ума, перемазанного тиной, ободранного полицая, который повторял только одно слово: «Волки, волки...» С тех пор я не могу слышать лай собак и немецкую речь.
Я долго думал, Анна Климентьевна, куда же вы нас тогда увели. По секретной тропинке, по кочкам старики и дети пройти бы не смогли, утонули бы многие – сноровка и скорость нужны, чтобы одолеть такой путь. Я помню, тропа была достаточно прочная и широкая, похожая на нашу гать, но какая-то другая. Зябко было, как ранней весной, пахло талым снегом, и листьев почти не было, а потом собаки лаяли совсем рядом, а видно их не было. Чудно всё было.
Тогда страх стёр память, никто ничего не помнил. И вдруг сейчас я представил всё ярко: и этот запах весны, и эти липкие почки, а ведь сентябрь был, тётя Аня, листья должны были быть снулыми. И непонятно, куда болотный запах улетучился?!
– Померещилось тебе, сынок, шутка ли пережить такое! А пространство и время как тесто – любую фигуру можно из них страхом вылепить, – сказала Анна Климентьевна и заботливо поправила подушку с лежащей на ней ногой Петра Дмитриевича.
– Тяжкое было время, да и потом не легче: в землянках ещё лет пять после войны жили, лес вокруг рос, а брёвен на собственную избу в леспромхозе на трудодни взять было нельзя, всё стране отдавали. Дядька же твой, Лука Петрович, как ты знаешь, до сих пор в родную деревню на могилы родителей приехать не может: камнями его старухи забрасывают, уж больно много людей из-за партизан каратели сожгли заживо. Зато в Москве живёт, большим человеком стал, – продолжила разговор, гдядя куда-то вдаль, Анна.
– Пойдём, милая, спать ложиться, поздно уже, – сказала она, как будто выныривая из воспоминаний и поглаживая внучку по голове. – Посмотри в окно: видишь, монетка серебряная за облака зацепилась и висит.
– А на монетке той видно, как будто волчица лежит. Бабушка, я знаю, где живёт белая волчица! На Луне, а к нам в гости приходит, – смеялась колокольчиком Вероника. – Не хочу спать! Новый год же!
– Ха-ха-ха… смотри, умница моя! – Анна раскрыла ладонь, и на ней появился яркий кружок, словно распустился лунный цветок, она накрыла его второй ладонью-лодочкой и потрясла импровизированным сундучком из рук. – Угадай, что там внутри?
– Монетка лунной волчицы, – зачарованно выдохнула девочка.
– Мама, опять ты за своё. Оставь мою дочь и меня в покое, у нас своя жизнь, – раздражённо фыркнула Катерина.
– В покое, так в покое, – повторила Анна Тимофеевна, раскрыла ладонь, достала из неё серебряную, потемневшую от времени монету с изображением головы волка и положила к себе в карман. – Эту силу против воли ни отдать, ни получить нельзя – захотеть и заслужить надо, иногда на это уходит целая жизнь… Надень, милая, платочек на голову, – повернулась бабушка к внучке, как будто стараясь прекратить пустой и неприятный разговор.
– Не хочу, бабуля, спать в платке, – канючила девочка.
– Знаешь, родная, к тем, кто в платочке спит, ангел ночью прилетает, – ласково продолжила Анна Климентьевна, – идём спать, я тебе сказку расскажу. А вы здесь празднуйте, сами управитесь, большие уже. Что-то устала я сегодня, уж больно длинным был этот последний день года, всё собрал. С Новым годом, любимые мои!