Жизнь на самом деле

XXXVII
Быть может, он для блага мира
Иль хоть для славы был рожден;
Его умолкнувшая лира
Гремучий, непрерывный звон
В веках поднять могла. Поэта,
Быть может, на ступенях света
Ждала высокая ступень.
Его страдальческая тень,
Быть может, унесла с собою
Святую тайну, и для нас
Погиб животворящий глас,
И за могильною чертою
К ней не домчится гимн времен,
Благословение племен.
XXXVIII. XXXIX
А может быть и то: поэта
Обыкновенный ждал удел.
Прошли бы юношества лета:
В нем пыл души бы охладел.
Во многом он бы изменился,
Расстался б с музами, женился,
В деревне, счастлив и рогат,
Носил бы стеганый халат;
Узнал бы жизнь на самом деле,
Подагру б в сорок лет имел,
Пил, ел, скучал, толстел, хирел,
И наконец в своей постеле
Скончался б посреди детей,
Плаксивых баб и лекарей.
Тут обращает на себя внимание… много что может обратить внимание, но вот что я хочу сейчас заметить. “Узнал бы жизнь на самом деле” – попадает во второй, приземленный вариант. Как будто знание жизни на самом деле непременно противоречит первому, возвышенному варианту - рождения “для блага мира Иль хоть для славы”. Знания жизни на самом деле, как ни удивительно, слишком мало, оно могло бы помешать первому варианту, который должен был бы быть царством вымысла. Эта мысль соответствует мысли других, очень известных пушкинских строк:
Поэт.
Да будет проклят правды свет,
Когда посредственности хладной,
Завистливой, к соблазну жадной,
Он угождает праздно! — Нет!
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман...
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь…
Значит, в первом варианте “святая тайна” должна быть о вымысле.
И в первом варианте поэт, который обладал животворящим гласом – если принадлежит к свету, то все же бессемейный. А во втором варианте расставшийся с музами поэт должен быть уже не юным, женатым (автор словно забывает о том, что юный Ленский должен был жениться на Ольге через две недели) и впоследствии с детьми.
А можно предположить и такое: “узнал бы жизнь на самом деле” – это еще и не о знании, а об ошибке. В действительности здесь речь о заблуждении, когда за “на самом деле” принимают лишь самый распространенный образ жизни, но необязательно единственный, забывая о возможности и об убедительности в нем ещё и “святой тайны”. Но скорее всего здесь противопоставляются возвышающий вымысел и низменный быт.
Еще что можно заметить: в первом варианте времена и племена - то есть, чужие люди, множество чужих людей - должны быть благодарны поэту, а во втором его ближайшее окружение выступает как его губители, хотя, наверное, неосознанные, но кто-нибудь из них может радоваться его смерти (можно представить, что бывший поэт превратился в дядю Онегина из начала романа).
Наверное, найдется немало читателей, которые хотели бы не противопоставления этих двух вариантов, а их сочетания: выживший поэт воспевает прелести быта и семейной жизни. Хотя бы некоторое время, пока он счастлив. Или выражает свое огорчение, когда несчастлив. Чтобы признавалось: “жизнь на самом деле” – не то, что обязательно во всех случаях губит поэзию. И трагедия с комедией, “страдальческая тень” и “счастлив и рогат”, необязательно всегда должны противопоставляться – хорошо известно, что они взаимодействуют и как это происходит. Но именно противопоставление двух вариантов в этих строках привлекает к строкам внимание. И помогает примириться с ранней смертью героя: его жаль и не отменяется жалость, но, может быть, его смерть была своевременной.
|
</> |