Из князей в грязи (и обратно)
borisakunin — 21.06.2011 «Аристократ в революции обаятелен», - сказал Петруша Верховенский. И он, конечно, прав. Красиво, когда баловень рождения встает на сторону униженных и обездоленных. Происходило такое не столь уж редко. Перечень революционеров-аристократов от маркиза Лафайета до принца Нородома Сианука довольно длинен. Военный путч 14 декабря 1825 года (который в случае победы несомненно привел бы к жесткой диктатуре) так мощно романтизирован потомками главным образом из-за нашего умиления перед титулами и гербами.Гораздо более редкое явление – аристократ в уголовном мире. Не в отдаленно-историческом диапазоне, конечно (большинство графов и князей являются потомками удачливых средневековых разбойников), а в новейшей истории. Насколько удается сохранить обаяние аристократу, когда он становится рыцарем кастета и фомки, вот в чем вопрос.
Барон из пьесы «На дне» ни капельки не обаятелен, но он не уголовник, а просто слабый человек, неудачник. И вообще литературный персонаж.
Гаэтан Лербон
барон де Люссац был отпрыском одной из самых
знатных и почтенных южнофранцузских фамилий. После смерти отца (тот
и вовсе был маркиз) семейство разорилось, мальчик отбился от рук,
очень рано попал в дурную компанию и уже в девятилетнем возрасте
начал бродяжничать – одним словом, наш барон, подобно горьковскому,
оказался на самом дне общества.
В 13 лет он - юнга на торговом корабле, потом
мальчишка-официант в лондонском кафе, где водит дружбу с
сутенерами, мошенниками и ворами. Оказавшись в Париже, трудный
подросток угодил из одной грязи в другую и быстро попал в
тюрьму.
Парижский уголовник начала века
Оттуда, из
самого подвала социальной пирамиды, он начинает медленно и настырно
карабкаться по черной лестнице обратно, в бельэтаж.
Гаэтан «Барон» (уже не титул, а кликуха) вращается в самых мутных
кругах парижского криминалитета. В ту пору, после первой мировой,
«конкретные пацаны» активно осваивали Монмартр с его ночными
кабаками, борделями и букмейкерскими конторами. Приятные манеры,
острый ум в сочетании с умением постоять за себя (однажды во время
карточной ссоры Люссац пристрелил обидчика), а в особенности
крепкие связи со средиземноморской мафией помогли «Барону» сделать
быструю карьеру в классово чуждой среде. В двадцатые годы он уже
владеет двумя ресторанами на пляс Пигаль, причем один из них,
«Гран-дюк» являлся, как сказали бы теперь, эксклюзивным клубом для
солидных господ, куда наведывались и видные политики.
Солидное заведение на пляс Пигаль
О
дальновидности де Люссаца свидетельствует то, что он рано завел
доверительные отношения с секретной полицией – не в качестве
стукача (это как раз было бы недальновидно и даже опасно), а в
качестве «эксперта по безопасности». Во время пребывания в Париже
важных иностранцев, в том числе августейших особ, «Барон», то есть
уже опять просто барон, следил, чтобы с гостями, когда они посещают
сомнительные заведения, не произошло никаких
неприятностей.
Во время шумного скандала из-за смерти афериста Ставиского в 1934
году (дело знаменитое,
не буду пересказывать) наш аристократ, до этого широко известный в
узких кругах, вдруг стал знаменитостью. Его арестовали вместе с еще
двумя боссами марсельского преступного мира.
У барона маленькие неприятности, но светский человек всегда
улыбается
Reproduction rights request pending from
SEGES-SOMA
Однако де Люссац просидел в тюрьме недолго и как-то
отбоярился. Французский климат, правда, стал для него жарковат.
Тут-то и пригодились титул, происхождение и дальновидность. Еще в
1928 году барон оказал некие деликатные услуги правящему дому
Монако и незадолго до начала второй мировой переселился в
Монте-Карло, где создал процветающую и совершенно легальную империю
игровых автоматов. Умер он богачом, почтенным членом общества, и
ныне де Люссацы считаются одним из первых семейств Лазурного
Берега.
Хэппи-энд.