Иван Шипнигов: «Я мечтаю, что мемориальную доску о романе “Стрим” установят на

Дебютный роман Ивана Шипнигова «Стрим» стал финалистом премий «НОС» и «Национальный бестселлер», поделив читателей на два противоположных лагеря. Одни не могут простить автору эксперимента, допускающего в повествовании орфографические и пунктуационные ошибки, вторые обвиняют поборников русского языка в отсутствии чувства юмора. Специально для наших читателей PR-директор Букмейта Георгий Слугин поговорил с писателем о комедийных приемах, создании узнаваемых персонажей и юмористической современной литературе.

— Давай начнем со стилистических особенностей книги и того огромного количества ошибок, которое обрушивается с первых страниц. Ты понимал, что это станет препятствием для восприятия книги и отсечет значительную долю читателей?
— Сейчас это прозвучит странно, но я об этом не думал. Я был убежден, что абсолютно всем будет понятно, что это игра. Я от неё получаю удовольствие, смеюсь, значит, и читатель будет смеяться. Потом, когда стали появляться первые отзывы, у меня открылись глаза на то, что для многих это может казаться уродливым. Я радуюсь, когда эту игру понимают и принимают, и не очень расстраиваюсь, когда она отталкивает.
— Ты по образованию филолог. Возможно, поэтому тебе
казалось, что все считают твою иронию?
— Я писатель не потому, что я филолог, а наоборот, я филолог,
потому что я писатель. На филфаке не идет никакой речи об ошибках и
правописании. Так же, как на Мехмате и ВМК не учат складывать и
умножать столбиком. Предполагается, что человек, придя туда, уже
справляется с этим. Несмотря на то, что на филфаке нет ничего про
ошибки, мне хотелось филологической игры, и я ее устроил. Мое
знание современных ошибок из повседневной жизни, я их не
придумывал, а брал из мессенджеров и соцсетей. Я думал, что то, что
перед глазами у меня, есть и у всех, у кого есть телефон.
— Сюжет твоей книги классический: главные герои — юноша и девушка с разными стартовыми данными — пытаются покорить Москву. Скажем честно, герои не очень умные, но весьма пробивные. Я правильно понимаю, что для тебя эта история отчасти автобиографична?
— Она автобиографичная не в смысле сюжетных перипетий, у меня таких историй с девушками не было, и в руммейте я никогда не жил. Но автобиографичен психологизм и странности взгляда героя на мир: почему это никого не трогает, а его волнует. Эти странности я вытаскиваю из себя не только для основных персонажей, но и второстепенных.
— Что ещё из собственной жизни ты перенес в произведение и зачем?
— Личных событий в романе нет, но все локации и атмосфера местные. Я мечтаю, что когда-нибудь установят мемориальную доску на «Пятерочке» на улице Бауманская, что в этом магазине происходит действие романа «Стрим». Описаны все магазины района — «ВкусВилл», «Мясновъ», «Пятерочка».
— Читая «Стрим», кажется, что все твои персонажи
слеплены по похожей схеме. У них, например, есть фирменные
фразочки, типа «не все могут знать», «я не могу» или «понял, да».
Как ты придумывал характеры своих героев?
— Я не конструировал характеры, схемы у меня
не было. Я начинал с того, что я называю интонацией. Я слышал в
голове, как бы человек это говорил, потом я видел перед глазами,
как этот человек писал бы мне в мессенджере. Создание идет со
звука. Мне всегда очень нравятся в прозе музыкальные вещи, не в
смысле ритмической прозы Андрея Белого, но когда из звука
складывается ритм, когда текст льется, звучит или качает, как
говорят рэпперы. Я называю это музыкальностью, ритмичностью. Я
всегда любил Татьяну Толстую, потому что
длиннющая фраза у неё пролетает, в отличие от Льва Толстого, у которого
предложение на полстраницы, и ты его пережевываешь, остановился,
передохнул, дальше пошел читать.
Я сначала слышал этот звук в голове и потом под него подбирал обертку правописания, представлял, как бы это выглядело в мессенджере, а затем — тут для меня самая большая загадка и самая большая радость — прикручивалась личность. Получается, что у меня язык определял сознание. Это не особо оригинальные типажи. Я с ними всеми легко жил, не потому что сам их придумал, и они мои, а они мне все нравились, так как сами ко мне пришли. Я даже сначала не понимал, что это типажи, потом уже с холодным носом, эту остывшую вчерашнюю котлету развернул, — да, действительно, типажи. Когда я писал, получались странные непонятные люди.
— Мне нравится твой гротеск. Например, мое имя Георгий периодически путают с Григорием, если я делаю замечание, то люди, как правило, извиняются. Но твой главный герой Алексей никого не слышит и заранее уверен в своей правоте. На вечере быстрых свиданий он встречает девушку Христину и, когда она его поправляет в схожей ситуации, заявляет, что «нет такого имени и слова», а есть только Кристина. Это усиливает комизм ситуации. Хочу понять, ты отталкиваешься от сущности героя, помещая его в такие ситуации, или это сознательный прием, чтобы заставить читателя смеяться?
следующей была, кто бы вы подумали?? христина!! я говорю, привет кристина. она: я христина. я: ну что значит христина. нет такого имени и слова. она: ты мне будешь объяснять как меня зовут??!!
— Да, это не единственный пример откровенного хамства, при этом, я надеюсь, оно выглядит не отталкивающе, а комично. Я через это хотел показать раздражение героя от бесконечного дейтинга. Вот он пришел и видит этих девушек, и он сразу понимает, что ему ничего не светит и от этого расстраивается — все происходит мгновенно, он это не дает себе отрефлексировать, но у него возникает мысль: «Ну вот сейчас я опять потрачу время, деньги и опять обманусь в своих надеждах, опять останусь один. Я знаю, что так будет. Развернутся уйти? Нет, я же уже пришел…». Почему человек хамит, говорит неприятные вещи, недостаточно тактичен? Это его усталость, накопившееся раздражение и неверие, что что-то хорошее может произойти. Поэтому он так общается.

— Другой фирменный комический прием — словесные перлы и
каламбуры. Количество нелепых высказываний и искаженных идиом,
когда герои не понимают смысла произносимого, ближе к концу
зашкаливает и есть целая глава с разбором выражений. Много времени
потратил на придумывание фразеологизмов типа «Сквозь трение к
звездам»?
— Если сложить все время потраченное на
написание книги, то половина его ушло на придумывание этих фраз. Я
не садился специально их писать, это постоянно происходило в
фоновом режиме. Языковая игра до сих пор продолжается уже в
домашнем общении. У меня были огромные записные книжки, где я их
фиксировал. Почти все они придуманы, и они слишком хороши, чтобы
быть реалистичными. Я их отфильтровывал и вставлял по ходу
написания романа. Я не смог использовать все, поэтому в конце
появляется эта глава, настолько жалко мне их было оставлять в
записной книжке. Да, они сочинены мной, они поярче, потверже, но
созданы по моделям существующих фраз, которые можно встретить в
жизни. Я уверен, что «как за каменной спиной» вполне кто-то
употребляет. В конце уже появляются «дизайнер без сапог» — тот,
который живет в ужасной квартире или плохо одет — или «слепой
рыцарь». Я сам не могу понять, почему это смешно, это даже на
фразеологизмы уже не похоже.
Наташа поразительным образом искажает устойчивые выражения и порождает собственные. Как-то при мне она выразилась: «Кануть в лето». Я насторожилась и спросила, что, по ее мнению, это значит. И моя дорогая подруга ничтоже сумняшеся заявила (даю литературный перевод): это, мол, когда наступает лето, и можно отдыхать без забот.
— Мне хочется отметить инфантильность твоих героев:
например, Леша, воспринимает взрослую жизнь максимально примитивно
и думает, что стоит пару раз занести продукты одинокому старичку и
тот перепишет на него свою квартиру.
— Мои герои инфантильные и глупые как дети, но еще они
одинокие. Люди, приехавшие из деревни в большой город, которые
чувствуют себя одиноко, это вечный сюжет фильма «Москва слезам не
верит». Человеку настолько одиноко, что он не знает, что нужно
сделать, чтобы найти себе пару, компанию, друзей и любовницу. Ему
невыносимо находиться одному, он хочет хоть кого-то хоть как-то и
поэтому начинает вести себя глупо и странно. Типа, потаскаю старику
продукты. Это выглядит так, будто наивный дурачок, корыстный и не
очень чистоплотный морально, идет отхапать квартиру у пенсионера.
Кто ж ему её даст просто так? Но ещё он хочет с этим стариком
поболтать, чтобы почувствовать, что он не один, он может зайти или
позвонить. Да, он ведет себя глупо, потому что это такая степень
одиночества, которая провоцирует на глупости.
— Персонаж Владимир Георгиевич — прямая отсылка к Сорокину и «Норме». Его повествование очень похоже на «Письма соседу». А влияние каких ещё твоих любимых писателей можно проследить в «Стриме»?
— Я могу назвать двоих из современников, на которых я вырос и
которых бесконечно уважаю и люблю до сих пор — это Владимир Сорокин
и Татьяна Толстая. Сорокина я не читаю как читатель, а сборник
статей и рассказов Толстой стоит у меня дома. Книга ужасно
выглядит: вся желтая, грязная, распадается на части, я ее постоянно
перечитываю. Создавая Алексея, я больше на «Кысь» опирался, а брал
не из Сорокина. Я ни в коем случае не крал ничего, просто вырос на
этом, я об этом специально не думаю, но оно во мне прошито и само
идет.
— А хотелось бы тебе уже сейчас после выхода книги что-то
поменять?
— Абсолютно нет. Я люблю этот роман, он мне много всего дал, но я
устал от него. Он мне мешает двигаться дальше. Сейчас пытаюсь
писать новое, но иногда отвлекаюсь на новые отзывы, а там цитаты, и
начинается… Он несовершенный, там все можно переделать и поменять,
но нескромно я скажу, пусть он будет несовершенным, но живым. Все
живое несовершенно.
Как и любой автор, я хочу, чтобы «Стрим» был лонгселлером. Я считаю, он не устареет быстро, потому что я сделал там ошибок с запасом. Так сейчас не говорят, но, возможно, через пять лет это будет казаться не то, что нормой, но обычным бытовым языком. Одна из вещей, которую я запомнил на первом курсе филфака, что язык всегда стремится к упрощению для ускорения коммуникации.
— Из комментариев на Букмейте: «Грустно осознавать, что это современная русская литература». Тебе не кажется, что это связано с тем, что современная русская проза в целом несмешная? Мы живем в не самое простое время, и запрос на литературу такой же серьезный?
— Думаешь, нет запроса на смех? От этого мне уже грустно. Я постоянно слышу, что везде одна драма, травма и кто бы уже написал смешное, но непошлое, чтобы это был не КВН. Мне не хватает смешного. Когда я начинаю читать юмористическое из серьезной прозы, я часто морщусь, потому что меня специально смешат. Я тоже, наверное, специально смешу, но мне смешны не ситуации, а то, как люди говорят.
Если вернуться к читательскому комментарию, то я их тоже иногда
читаю и не могу понять, чего от меня хотят? Человеку грустно, что в
современной литературе появилась полновесная комедия? Мне непонятна
эта претензия.
— Какие дальнейшие писательские планы? Ты планируешь
экспериментировать или закрепить свой авторский
стиль?
— Я хочу экспериментировать. Хочу выпендриться и снова всех
удивить, сделать то, что будет отличаться не только от других, но и
от «Стрима» тоже. Такая наглая задача. А зачем браться писать
роман, если у тебя нет большой задачи?
В новой я работе постараюсь поговорить об инфантилизме одновременно
и всерьез, и поиграть, как я с этим умею. Я хочу возглавить весь
этот автофикшн о травме. Сейчас наговорю, потом стыдно будет. Если
не можешь побороть, то тогда возглавь.
— А как тебе «Рана» Ольги
Васякиной? Не показалось, что в книге есть
спекуляция?
— Васякину бесконечно уважаю.
Выяснилось, что мы примерно ровесники, мы оба из Иркутской области.
Я знаю Усть-Илимск таким, как она его описывает, я видел, я там
тоже вырос. На претензию, что она выбрала безошибочный ход, написав
о смерти матери, можно ответить по-детски: а ты попробуй. Мои
родители тоже тяжело и страшно умирали, но я не могу про это
написать, тем более таким языком. А она смогла рассказать эту
историю своим голосом, который кажется сначала очень простым и даже
стертым, но потом ты этот голос уже ни с чьим не спутаешь, заодно
описав и страну, и людей. Я так не могу. Я не знаю, почему это
интересно интеллектуальной столичной публике. Мне было интересно,
потому что она в меня попала лично. Но, кроме этого, в произведении
много других художественных достоинств. Думаю, она писала искренне,
и хорошо, что искренний автор получил премию «НОС».