ИСТОРИЯ О (10)

putnik1 — 01.12.2015

Продолжение. Начало здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь и здесь.

Для начала: просто в тему.
И поехали.





Баттенбергу есть альтернатива?

Уход со сцены Александра I в столицах «концерта» оценили, естественно, по-разному. В Петербурге радовались одолению супостата. В Париже, сухо отметив «Допрыгался», тему закрыли. В Стамбуле, точка зрения которого никого не волновала, злорадствовали на тему «при нас такого не случалось». В Берлине, где муры Шуры с «тетушкой Вики» беспокоили многих, «устранения пешки Баттенберга с балканской шахматной доски» весьма приветствовал Бисмарк.

В Вене событие сдержанно одобрили, но и только, ибо бывший князь считался «резким, но управляемым», а теперь возникла проблема со сменщиком, причем, нормального кандидата у Вены не было, а отдавать Болгарию «старшему брату» из Берлина давила жаба. Возмутился «слишком серьезным успехом российской дипломатии» только Лондон, все схемы которого в одночасье рухнули. Тетушка же Вики и вовсе заявила, что «жестокую грубость» в отношении «милого Сандро» считает «пощечиной».

Короче говоря, было ясно, что ничего не ясно, кроме, конечно, необходимости искать нового князя. А тут имелись сложности, ибо решение «концерта» толкований не подразумевало: только с согласия всех заинтересованных сторон и (во всяком случае, официально) с «высокого соизволения» султана Порты, как сюзерена княжества. Порта, правда, подтвердила бы любой выбор держав, да и державы так или иначе могли бы согласовать кандидата, но…

Но вопрос с Гатчиной оставался открытым, а предшествующие события вполне понятно указывали на необходимость прогнуться, - и Стамболов это прекрасно понимал, в одной из первых речей во всеуслышание заявив: «И тот день, когда наступит примирение с Россией, будет для меня радостным днем!». После чего Народное собрание единогласно приняло Обращение к Александру III с просьбой «взять болгарский народ под защиту», а Государь «снисходя к мольбам болгарского народа, милостиво соизволил» направить в Софию своего «особо полномочного представителя», генерала Николая Каульбарса, брата бывшего военного министра Болгарии. И вот тут, чтобы разобраться в дальнейшем, перейдем с галопа в хлынцу.

На самом деле, ни в «грубости», ни в «прямолинейности», ни в «недостатке такта», ни в чем-то еще, что приписывают Николаю Васильевичу болгарские, западные и русские историки, обвинять генерала нет никаких оснований. Как раз наоборот, он, известный ученый-географ, интеллектуал, был одним из лучших, опытнейших переговорщиков Империи. В высшей степени успешно решал такие сложные проблемы, как проведение демаркационных линий между враждующими балканскими государствами, хорошо знал Болгарию, и Болгария его хорошо знала, чтя доблесть, проявленную генералом Каульбарсом под Горным Дубняком, Плевной и еще много где.

Таким образом, сам факт его назначения был для Софии позитивным намеком, и никто из упрекающих «особо полномочного» эмиссара Гатчины, ни разу не утверждает, что Николай Васильевич повышал голос или грубил. Проблема заключалась в самой задаче, поставленной Государем устно, - «проверить искренность болгар в их желании примирения», - и наличии совершенно точных инструкций, официальных и «секретных», определяющих линию поведения.

Насчет «секретных», впрочем, позже, официальные же, изложенные в двух нотах, немедленно по прибытии были переданы Регентскому совету. Согласно первой ноте, от властей Болгарии требовалось совершить «три дружественных шага»: отменить военное положение, амнистировать  участников переворота 9 (21) августа и, главное, перенести выборы в Великое Народное собрание, намеченные на 30 сентября на «неопределенный срок». Согласно ноте № 2, регентам надлежало подтвердить «безвозвратность» отречения Баттенберга и «безо всякой задержки прекратить преследования граждан, дружественных России».



Слава нацii! Смерть ворогам!

В этих документах, составленных по высшему дипломатическому разряду, продумано было все до буквы. Сама по себе резкость тона, свидетельствовавшая о намерении России единолично диктовать условия, фактически превратив Болгарию в протекторат, возмутила «концерт», тотчас заявивший протесты, однако регенты, вопреки общим ожиданиям, возражать не стали и ноты приняли, тем самым показав, что, хотя на шею садиться не позволят, но готовы к самым широким уступкам.

Сверх того, Стамболов, согласился выполнить два условия ноты № 1, - военное положение отменили, арестованных начали оформлять на выход «под поручительство», - и одно из условий ноты № 2: прозвучало официальное заявление о том, что персона Баттенберга, как возможного князя, «ни сейчас, ни впредь» рассматриваться не будет. Но с «неопределенным сроком» вышла заминка: «глубоко уважая пожелание Государя Императора», Регентский совет согласился перенести выборы на две недели, назначив их на 15 (27) октября, но и только, пояснив, что вопрос для народа и государства настолько важен, что неопределенности не терпит.

А между тем, именно тут собака, что называется, и порылась. Основанием для такого требования, - об этом Каульбарс заявил публично, - была «незаконность» самого Регентского совета, поскольку князь, не имея возможности выбора, не подобрал кандидатов сам, но всего лишь утвердил сложившееся без его воли и ведома положение вещей. А значит, «узурпаторам», настаивала Гатчина, следует подать в отставку, назначив (с учетом рекомендаций Каульбарса) новый состав совета, и только тогда, под его руководством, проводить выборы.

С юридической точки зрения  - безупречно, однако по жизни означало, что Стамболову придется уйти с авансцены, куда, как он прекрасно понимал, ему уже никогда не позволят вернуться, а вот это для «болгарского Бисмарка», как его вскоре начали величать европейские СМИ, было совершенно неприемлемо. Вне власти он себя не мыслил, власть свою понимал, как абсолютную, и уже успел сделать все, чтобы так оно и было: Сава Муткуров, упустивший свой шанс стать «болгарским Барьосом», слепо подчинялся другу и родичу, голос же Каравелова равнялся нулю, ибо два всегда больше одного (в связи с чем, «бешеный Петко» вскоре подал в отставку, а его место занял некто Георгий Живков, послушный пудель «первого регента»).

Таким образом, с точки зрения Стамболова, «неопределенный срок» был категорически невозможен, даже в том случае, - на такой вариант Каульбарс мог согласиться, - если бы его Регентский совет оставался бы у власти. Потому что для проведения не просто выборов, а выборов в нужном режиме были созданы все условия. Явно прорусская подкладка августовского переворота плюс вероятность потерять Румелию в случае его успеха шокировали многих, включая «умеренных русофилов», лозунг «Никогда больше!» стал популярен, и под эту сурдинку в стране откуда ни возьмись зазвучало  «България за себе си», то есть, «Болгария для Болгарии».

Молодые люди в бараньих шапках, надвинутых на лоб, с шарфами на пол-лица, рыскали по улицам, высматривая, подслушивая и хватая всех, кто проявлял сочувствие к перевороту или был известен активным русофильством, избивая их затем дубинами и бросая на пустырях. Зачастую врывались и в дома, - адресами они располагали, - круша все.

Поймать их полиция никак не могла, даже если оказывалась рядом, и хотя официально власть «ничего не знала», но все знали, что за хлопцами стоит лично премьер-министр Васил Радославов, не скрывавший, что, на его взгляд, «больных русофилией надо лечить обухом». Сам же Стамболов, якобы бывший не в курсе, в ответ на какой-то запрос четко ответил: «Мне об этом ничего не известно. Но я не принадлежу к числу фарисействующих политиков. Когда, согласно моему внутреннему убеждению, можно что-либо сделать для спасения отечества, я делаю, хоть это и запрещено законом».

Такая методика работы с избирателями была весьма эффективна в смысле тактики, самые буйные становились очень тихи и осторожны, но затягивать ее, разумеется, возможным не представлялось , - а значит, ни откладывать выборы надолго, ни, как требовал Каульбарс, «прекратить преследования», не выходило.

Короче говоря, по всему получалось так, что Россия, избавившись от Баттенберга, получает Баттенберга в квадрате, - ибо популярного и жесткого, - вполне готового сотрудничать, но не беспрекословно, а на своих условиях, а это Государя категорически не устраивало. Ничьей в этой партии он не признавал. Тем более, что Стамболов не проявил готовности и беспрекословно принять (еще одно обязательное условие!) российского претендента на престол, Николая Дадиани, светлейшего князя Мингрельского. Хотя кандидатуру Гатчина по всем статьям подобрала идеальную.

Судите сами. Православный, древнейшего рода, уступивший, правда, Императору право управления княжеством, но титулярно – монарх, европеец до мозга костей, любезен, блестяще образован (Сорбонна!), миллионер, лучший друг покойного наследника Николая Александровича и близкий друг Государя, боготворившего старшего брата, герой русско-турецкой войны, ходивший в сабельные рубки, да к тому же убежденный либерал с уклоном влево аж до легкого прудонизма, - казалось бы, персона безупречная.

И тем не менее, Стамболову не подходило. Во-первых, как говорилось в его ближнем кругу, «слишком русский, чересчур русский, до кости русский», во-вторых, будучи в родстве-свойстве-приятельстве со всеми аристократами России, не имел никаких родственных связей на Западе, - то есть, никакой  «многовекторности» и никакого «баланса», - а в-третьих, «азиатский князек, европейскому обществу не подходящий; в Болгарии не годится даже в великие конюхи».



Хоманов - руйло!

В такой обстановке Каульбарс, ездивший по стране с агитацией за российского кандидата, видя, что народ взвинчен, а к серьезным людям, на которых он рассчитывал, сразу после его отъезда (наружка велась откровенно до наглости) являются хлопцы в масках, 29 сентября официально объявил неизбежные уже выборы незаконными, призвав болгар «осознать братские чувства России», а неофициально вскрыл конверт с «секретными» инструкциями.

Его агенты встретились с  авторитетными ветеранами войны, известными пророссийскими симпатиями, пригласили попить кофе молодых офицеров-русофилов из провинциальных гарнизонов, в перевороте не участвовавших и, благо чины незначительны, под колпак охранки не попавших, и призвали их «послужить русскому делу». Никто, в принципе, не возражал, однако парни резонно отметили, что если уж у старших, аж Софию захвативших, не получилось, то у них и подавно не выйдет, поскольку ничего не подготовлено, да и ни сил нет, да и авторитета в войсках еще не набрали. «Ничего, - отвечали агенты, - вы только начните, а что будет дальше, сами увидите. Да и перед тем кое-что произойдет. Русское слово – твердое слово».

И действительно, 12 (24) октября столицы «концерта» были уведомлены о том, что два клипера Черноморской эскадры уже следуют к болгарскому побережью «для исполнения задач, представляющих для интересов России особую важность». А на следующий день на рейде Варны встал клипер «Забияка», до отказа набитый морской пехотой, после чего Регентский совет принял решение перенести выборы на 3 дня.

Но и только. В ответ на обеспокоенные вопросы друзей и предупреждения Муткурова, - дескать, нет полной уверенности, что армия станет стрелять по русским, - «первый регент», в порядке жеста доброй воле выпустив из тюрьмы всех участников августовского путча, - ответил: «Этого достаточно. Будем сильными, и они не посмеют. Бьют только слабых». Повторив то же самое 17 (29) октября, когда на варненском рейде к «Забияке» присоединился (уже покруче) «Память Меркурия». И на следующий день по всей Болгарии открылись избирательные участки.

Это был очень нервный день. Парни с дубинками дежурили на участках, расправляясь со всеми, хоть слегка похожими на «зрадников». На улицах, вопя речевки с проклятиями в адрес России и Государя, бесновались хорошо организованные толпы, по ходу закидавшие помидорами здание российского представительства, спалив перед тем имперский триколор. А на ультимативное требование Каульбарса пресечь безобразия, премьер Радославов ответил, что дела по фактам хулиганства уже возбуждены, но использовать силу против народа, реализующего свое право на митинги правительство не вправе, а если Россия, никакого понятия о демократии не имеющая, этого не понимает, то ей же хуже.

Николаю Васильевичу оставалось только предупредить, что своих подданных болгары, конечно, могут тиранить, как хотят, но первый же случай насилия над подданными России станет основанием для разрыва дипломатических отношений, и срочно запросить царя, «до какой степени может он располагать своими полномочиями». Ответа не было, что по умолчанию означало «в полной», - и в нескольких городах начались демонстрации против регентов, а 22 октября (3 ноября) поднялся гарнизон Сливена и (через два дня) гарнизон Бургаса.

Однако высадки, твердо обещанной романтичным летёхам доброжелателями, не имевшими полномочий обещать, не случилось, - командующий эскадры не получил «добро», - оба мятежа захлебнулись, практически не начавшись, волнения в Перуштице и Яворове свирепо подавили, а на изумленный запрос Каульбарса (по поводу Сливена) Гатчина сообщила: «По моему мнению, это невозможно», пояснив (уже после Бургаса), что «Болгария, освобожденная по воле моего августейшего отца, не может никоим образом быть оккупирована русскими войсками».

Насколько можно понять, Александр Александрович  режиссировал очередную «балканскую опереттку» всего лишь как жесткое предупреждение, - но, судя по всему, плохо понимал, с кем имеет дело. Теперь, когда  слабость «военной оппозиции» стала очевидна, а десант, которого в Софии все же опасались, так и не состоялся, авторитет «Давида, восставшего против Голиафа» стало непререкаем. Никаких заявлений по поводу «недружественных жестов» сделано не было, но 24 октября (5 ноября) в Пловдиве «неизвестные в масках» спокойно, на глазах у полиции избили сотрудника российского генерального консульства Небольсина.

Естественно, Николай Каульбарс потребовал объяснений, не получил их и 8 ноября вместе с персоналом агентства покинул страну. Заявив напоследок, что «отныне российское правительство не находит возможным поддерживать сношения с болгарским правительством, как с утратившим доверие России». На что «первый регент», холодно отметив, что в политике сложно иметь дело с истериками, уведомил непосредственно Гатчину, что «интересы России будут учтены, и кандидатуру князя Мингрели представят Собранию», слово сдержал.

Вопрос об избрании «православного черкеса» вынесли на обсуждение, но до голосования дело не дошло: что грузины никак не черкесы многие депутаты не знали, но знали, что Николай Давидович  – уроженец Кавказа, смугл и горбонос, то есть, вылитый черкес, а все, хоть сколько-то напоминающее о черкесах, в Болгарии вызывало совершенно конкретную реакцию, и вопрос улетел с повестки дня сам собой.

Вместе с тем, на рассмотрение представили две не анонсированные ранее «европейские» кандидатуры, по всем признакам подходящие Гатчине: Александр, герцог Ольденбургский, близкий родственник Романовых, и Вальдемар Датский, родной племянник Государя, плюс брат принцессы Уэльской, к Берлину (а значит, и к Вене) относившийся весьма прохладно. Теперь все было в воле Государя: один его кивок, и вопрос был бы улажен устраивающим всех компромиссом.

Однако последствия отказа тому кандидату, которого царь предлагал, как единственного, а тем более, «дерзкого» предложения кандидатур, с ним не согласованных, зная нрав Государя, несложно было предсказать. Оба принца запросили мнение дяди, а затем, поблагодарив, отказались принять престол, предложенный «незаконным» собранием, причем Вальдемар, ссылаясь на запрет отца, уже зная, что избран князем Болгарии под именем Владимира II. А вслед затем стало известно и об утверждении Александром Александровичем «заключительной ноты» Каульбарса.

Дипломатические отношения между Россией и Болгарией были разорваны.
По инициативе России, - и надолго.

Продолжение следует.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив