ИСТОРИЯ О (9)

putnik1 — 29.11.2015

Продолжение. Начало здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь и здесь.

А теперь, пока в Софии августа 1886 тянется длинная-длинная, решающая судьбы страны на десятилетия вперед ночь с 10 на 11 (22 на 23) августа, давайте притормозим и оглянемся, дабы понять ситуацию лучше, изнутри,- и спасибо болгарским друзьям, приславшим ссылку на подробнейшие мемуары Симеона Радева, свидетеля и участника событий.




Гамбит

Как мы уже знаем, казалось бы, частный вопрос о персоне монарха в силу субъективных причин принял принципиальный характер. Лозунги «С Баттенбергом, но без России» (версия Стамболова: «С Баттенбергом или нет, но без “старших” и “младших”») и «без Баттенберга, но с Россией» исключали друг дружку. Мнение Каравелова, - «с Баттенбергом и с Россией», - не воспринимал никто, и позиция Гатчины усугубляла раскол.

Притом, что Каравелов, заявив, что «я не крайний русофил, но Болгария без покровительства России существовать не может», готов был формировать кабинет под диктовку русского консула, и Стамболов, в общем, не возражал, сливать князя, имевшего после Объединения и Сливницы имидж «защитника народного дела», они не были готовы, доказывая, что этот вопрос второстепенен.  И в общем, поскольку конституционный монарх «не может играть важную роль в избрании пути, которым пойдет Болгария в будущем», были абсолютно правы.

Вот только воля Государя в этом вопросе была тверже гранита, и российские дипломаты уперлись рогом: пока Баттенберг на престоле, Империя «не сделает ни одного шага к сближению с Болгарией». Примерно так же высказывался и Берлин, разозленный явно проявившейся ориентацией князя на «тетушку Вики»: рассуждая на сей счет, Бисмарк прямо обозвал Александра I «карьеристом, который расшатывает мир».

В такой ситуации, когда Баттенберг мешал всем («западники» опасались, что он возьмет слишком много власти, а русофилы считали, что ради восстановления дружбы с Россией он – меньшее, чем можно пожертвовать), князь, травимый прессой, как «источник всех несчастий Болгарии», был политически обречен даже в глазах не очень многочисленных поклонников.

Пытаясь прощупать почву для примирения, Каравелов со Стамболовым за пару месяцев до Августа, нанесли визит русскому консулу Богданову, и услышали: «Россия может сделать еще немало неприятностей Болгарии, если нынешние отношения не будут изменены». Вполне откровенно.  «Но мы не знаем, в чем виновны перед Россией и что можем сделать, чтобы помириться», - спросил спикер, и ответ опять был дружески-откровенен:  «Пока есть князь, царь никогда не пойдет на мировую. Это главное препятствие», и общественность, прекрасно понимая, чего от нее хотят, готова была идти навстречу. «Зло Болгарии, - соглашались все, - в коронованной голове, которая управляет. Кто избавит Болгарию от этой личности, тот станет для нас наибольшим патриотом».

Таким образом, инструктируя агентов готовить путч, Гатчина не имела сомнений в том, что Берлин с ней, а «военные русофилы», выполняя приказ агентов, ничуть не сомневались в том, что как только камень преткновения будет убран, все проблемы сразу исчезнут. Включая проблему Стамболова, которого Государь считал «не слишком надежным», и хотя не настаивал категорически, но мягко  рекомендовал устранить из политики.

Но вышло, как мы уже знаем, не так. И дело, в общем, даже не в обиженном и опасавшемся за свое будущее спикере парламента, роль которого, конечно, преуменьшать нельзя, - будь он один, даже ему сделать ничего бы не удалось, - а вопросе, куда более серьезном. Слишком небезосновательны были предположения, что «крайние русофилы», - конечно, не сразу, но потом, укрепившись у власти, по команде Александра III сольют Восточную Румелию.

Основания для таких опасений, поскольку для Государя сей вопрос тоже стал вопросом принципа, более чем имелись, и такой исход был  абсолютно неприемлем  для большинства болгар. Не говоря уж о румелийцах, чью позицию лучше всего выразил ставший в те дни законченным русофобом Захарий Стоянов: «Даже при султане нас не старались разлучить», - а между тем, именно румелийские контингенты составляли большую часть армии.

Именно поэтому, - хотя в первые сутки после переворота казалось, что все получилось, и войска бывшего «малого княжества», командование которых так или иначе было связано с заговорщиками, присягали правительству Климента, несмотря на отказ военного министра войти в кабинет, - очень скоро выяснилось, что далеко не все так розово и пушисто.

Позиция Стамболова, - по статусу третьего лица в государстве, а в сложившейся ситуации даже первого, - сама по себе переводила устранение непопулярной фигуры в «мятеж», а воззвание нескольких известных либералов, разъяснявших, что мятеж организован внешними силами и может привести к распаду Болгарии, и вовсе обескуражило политически активную общественность.

Начались митинги.
Военные засомневались.

Отказался от присяги элитный Плевенский полк, затем в уже присягнувшем Варненском полку офицерский совет отстранил и взял под арест поддержавшего переворот командира, а в Пловдиве, куда уже прибыл Стамболов, события в Софии и вовсе изначально приняли в штыки. Комбриг Сава Муткуров, назначенный спикером на пост главкома, срочно созвал румелийские гарнизоны,  - то есть, большую часть войск, потому что турецкое направление считалось важнейшим, - а Стамболов потребовал от Софии «под страхом смерти в 24 часа сдать власть и подчиниться главнокомандующему болгарскими войсками подполковнику Муткурову».



Рокировочка

Естественно, София попыталась как-то договориться с Пловдивом, дав полномочия для переговоров новому военному министру, срочно вернувшемуся из заграничной командировки майору Олимпию Панову, но тщетно. В отличие от «клятвопреступника» Петра Груева, с ним, непосредственно к событиям отношения не имевшим, Стамболов и Муткуров общаться не отказались. Но ни о «абдикации Баттенберга навечно», ни о «парламентской республике», не собирались даже слушать, поскольку «политические затеи незаконных властей рассмотрению не подлежат», предлагая обсудить вопрос о том, кто может рассчитывать на амнистию, а кому дадут 24 часа на бегство из страны.

После провала переговоров, в ночь с 11 на 12 (с 23 на 24) августа, от присяги правительству Климента начали отказываться и гарнизоны северной Болгарии, беря под арест офицеров-русофилов, даже очень авторитетных, вроде командира Сливенской бригады майора Аврама Гудзева. Фактически за «Вместе с Россией, не глядя ни на что!» твердо стояли только военные училища, гарнизон Шумена, да еще Струмский пехотный и 1-й артиллерийский полки, занявшие позиции и заявившие о готовности сражаться. Однако соотношение сил было настолько в пользу лоялистов, что в исходе «горячей фазы» никто не сомневался, и Олимпий Панов умолял главкома не доводить дело до гражданской войны, упирая на то, что «болгарский штык не должен колоть болгарина».

В такой ситуации, все зависело только от четко заявленной позиции «старших братьев», и Гатчина, наконец, разродилась. Явившись на заседание правительства, генеральный консул Империи сообщил, что Государь «не может одобрить переворота, даже идеалистического, осуждает опрометчивый шаг господ офицеров» и желал бы  восстановления законного кабинета, с которым можно говорить всерьез, но готов «оказать русское гостеприимство всем искренним друзьям России».

В ответ на вопрос, а как же насчет гарантий помощи, не будь которых, выступать не рискнули бы, дипломат ответил примерно в том смысле, что Государь обещал стоять за спинами и хотел бы посмотреть, кто посмеет обидеть, - и стоит, и смотрит, а толковать Его волю ни у кого нет права. Сразу после чего Петр Груев и другие лидеры путча, подали в отставку, а владыка Климент уступил пост премьера вынырнувшему из схрона Петко Каравелову, сохранившему на посту военного министра Олимпия Панова, - с одной стороны, чистой воды путчиста, но с другой, формально к свержению князя отношения не имевшему, зато уважаемому в среде военных.

Теперь, когда мнение Гатчины было, наконец, уважено, консул, одобрив «понимание болгарскими друзьями сложности момента», взял на себе функции посредника. Однако в Пловдиве ни о каких переговорах «на равных» не хотели и слушать.

То есть, в ответ на просьбу законного премьера «не предпринимать ничего, чтобы могло бы ввергнуть страну в хаос гражданской войны или подвергнуть ее чьей-либо оккупации» спикер отказом не ответил, предложение создать «совместное правительство» как бы принял, но предложение учредить регентство и вынести вопрос о реставрации Александра I на усмотрение внеочередной сессии Великого Народного собрания категорически отверг.

Выставленные же им встречные условия были совершенно неприемлемы. Фактически, он требовал капитуляции, и 15 (27) августа Петко П.Каравелов телеграфировал в Пловдив: «Мы не согласны быть пустой частью составленного вами кабинета министров. Это наше последнее слово. Мы умываем руки и складываем с себя всю ответственность».



Пат

Теперь ход был за Стамболовым. 16 (28) августа он огласил состав нового «временного» правительства во главе с Василом Радославовым (что само по себе говорило о многом) и отдал приказ войскам приказ идти на Софию, которая и была занята лоялистами через два дня. Боя не случилось: Олимпий Панов приказал Струмскому и 1-му артиллерийскому полкам «для избежания пролития болгарами болгарской крови» сложить оружие, части, поддержавшие переворот были выведены из столицы, а через неделю распущены. «Военные русофилы», не пожелавшие бежать, - в частности, Петр Груев и Анастас Бендерев, - пошли под арест, но большинство предпочло уйти за кордон.

В то же время, очень опасаясь, что Муткуров, - пусть друг, компаньон и родственник, но себе на уме, - «поступит, как генерал Барьос в Гуатемале», - то есть, создаст военную хунту, при которой спикер потеряет влияние, - Стамболов, не предупреждая зятя, послал телеграмму князю, приглашая его «вернуться в верную ему Софию». А князь, получив предложение, согласился.

Он, конечно, вполне понимал, что в новой ситуации будет никем и ничем, но, насколько можно судить по документам, успел полюбить Болгарию, - конечно, по-своему, но без притворства, - а ведь в будущем жизнь могла сложиться по-всякому. Да к тому же, отречься, вернувшись, он мог всегда, а добровольное отречение от престола, в его корпоративном понимании, считалось куда более почетным, чем статус беженца, которого выгнали подданные.

Вместе с тем, бодаться с дубом он уже не собирался, и сразу же по прибытии в Рущук, только-только подтвердив (а куда деваться?) назначение Радославова главой правительства и огласив манифест о «возложении на себя ответственности за судьбу любезной мне Болгарии», никого ни о чем не уведомляя, сразу же отправил Государю телеграмму, уведомляя: «Россия даровала мне мою корону и эту корону я готов вернуть ее монарху».

Ход, разумеется, умный: Гатчине давали понять, что непослушный вассал сделал правильные выводы и теперь, если Империя сочтет нужным простить, будет послушным, а если не сочтет, так тому и быть. Однако Александр Александрович отходчивостью не отличался. «Я, - гласила  ответная, от 20 августа (1 сентября) «молния», - воздержусь от всякого вмешательства в печальное положение дел, до которого доведена Болгария, пока вы будете там оставаться. Вашему высочеству предстоит решить, что вам надлежит делать. Предоставляю себе судить о том, к чему обязывают меня чтимая мною память моего родителя, интересы России и мир на Востоке».

Это означало, что Александру I не оставляют иного выхода, кроме как окончательно уйти со сцены, о чем он 26 августа (7 сентября) и сообщил Стамболову, поставив того в совершенно идиотское положение. «Для этого человека, - говорил он (согласно мемуарам Симеона Радева), - мы подняли на ноги всю Болгарию... Брат против брата обнажил нож, и вот он принимает такое судьбоносное решение не спрашивая нас; бросает свою корону к ногам иноземного монарха и скрывает от нас?».

Несколько часов спикер пытался убедить, умолить, даже пугать князя, надеясь вынудить того изменить решение, но тщетно. 27 августа (8 сентября) Баттенберг, «с болью душевной» объявив об   отречении «во имя восстановления добрых отношений болгар с Россией», подписал указ о создании регентского совета в составе Стамболова и Муткурова, а также (прощальный реверанс  Государю) Каравелова, и в тот же день покинул страну, не зная, что вернуться на болгарскую землю ему еще предстоит, - но в гробу.

Продолжение следует.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив