Исповедь старика

— Не забудьте захлопнуть
за собой дверь, а ключи
оставьте на столе...

Напутствие

Если уйти не из моей квартиры, спуститься с пятого этажа, то попадёшь не в привычный дворик наших многоэтажек (не очень высоких, правда, если киснешь в провинции), а чуть ли не в пустоту. Но ничего радостного более ты для себя не найдёшь. А потому и уходить мне не хочется, уходить страшно.

Жизнь, она не останавливается, а катится назад или вперёд (расхожая и прописная истина), но в частной человеческой судьбе она не то, что может остановиться, но как бы и прекратить своё существование для одного из нас. Как такое получается, одному богу ведомо. Да, пожалуй, что и неведомо даже и ему.

А что человек? Что знает, понимает человек? Я хочу сказать, что очень многое. Человек знает то, что никто более из известных тварей понимать, знать не может. Пусть же укажет сомневающийся, что хоть кто-нибудь значит превыше человека. Или прениже, уж как кому угодно. Я, например, знаю, что трёхмерное наше пространство не является подлинным, а потому все мои вертикальные измерения и сопоставления высветятся совсем не на той шкале и не в тех параметрах, чтобы судить.

Скажут, да, судить не надо. Не надо, конечно, я соглашусь. Но ведь всякий продукт моего собрата – есть уже мнение, суждение. Даже такой замечательный и непревзойдённый продукт как Библия.

Мне когда-то, по молодости, казалось, что Библия – это знание о внеземной цивилизации, что всякие там законы физики и химии совершенно разные на разных планетах. Потому и знание наше возможно упаковать в столь ёмкую форму, как Ветхий Завет.

О Новом Завете не упоминаю преднамеренно, так как он у всех на слуху. Остаётся лишь привести (не дословно) ключевую фразу: «И до того Господь возлюбил человека, что послал Сына своего Единородного»... Хотя, что там Сына? Мне иногда кажется, что Господь послал всех нас. Ибо возлюбил нас и умертвил нас в Духе своём. И до того Господь возлюбил человека...

Так вот, если спустишься с пятого этажа, то в нашем дворике почти открытом, а не заставленным «коробками» со всех сторон, ничего интересного, кроме магазинчика, не обнаружится.

Я спускаюсь к этому магазинчику, чтобы купить сигарет, если раздобуду, конечно, денег. Занимать часто приходится у соседей. А что сделаешь, если эта проклятущая привычка давно меня одолела, а рука всё равно будет тянуться к сигарете, а губы наслаждаться затяжкой? Хотя, какое в том наслаждение? Это, как и пьянство: каким бы похмелье ни казалось, а надо, надо и надо. Так что, и за это судить?

Я спускаюсь вниз, и покупаю сигареты...

А почему всё так? Почему очень давно, ещё в 1978 году одна набожная женщина сказала обо мне:
«До него что-то было»?..

Но прошло более трети века после того, и я понял, наконец-то, значение её слов. Тогда был молод. А в молодости, как известно, самые простые слова стариков кажутся непонятными. Наверное, поэтому все прописные истины остаются для человека известными, но недоступными. Помните, как я сказал о нашем знании?

Спускаешься вниз, потом взбираешься с несколькими пачками сигарет снова на пятый этаж – и бытуешь практически в чужой квартире. Хотя, кто так сказал, что она чужая? Я сказал? Так ведь деньги за неё я до копейки выплатил – всего-то десять тысяч долларов лет пять, шесть назад. Добыла же эту квартиру женщина – не знаю, как её называть, потому что никак не хочется, и выйдет заблуждение. Ибо в этом вопросе нет знания, о котором я упоминал вначале.

Чтобы никому не показались инородными мои суждения, скажу и о том, почему нужно писать не так, как «сочиняется», а о том, что болит, болит не переставая.

Получается, что оказываешь самому себе медвежью услугу, а людям позволяешь улыбаться, смеяться вовсю. А ведь это так обязывает. Ведь помню, как представлялось в молодости: как только человек явил перед тобой свою слабость, так ты и возрадовался. И тогда народная прибаутка «с нашей коровой хуже было» кого-нибудь, да спасает. А что, и вправду спасает? Что спасает человека, если даже и Евангелие говорит о том же? Люби Бога нашего, человек, и ты спасёшься. От чего? Даже отвечать не хочу.

Почему ложь так благостна, почему её так любят? Что в ней такого красивого, что всех она устраивает? А ничего в ней красивого нет, но есть обещание. Ложь всегда обещает. Думаю, потому её и любят.

Во лжи, во всякой лжи есть будущее. А вот у правды будущего нет. Жёны декабристов поехали, конечно, за своими мужьями, а чем это закончилось? Но жена декабриста – это жена декабриста. Это звучит прекрасно, это символ. Только кто знает оборотную сторону этого трагического события? И жёны их обманулись, и мужья их оказались преданными.

Так вот, я не хочу никак называть женщину, которая выторговала для себя эту двухкомнатную квартиру на пятом этаже.

Вот так, живёшь себе, живёшь вдруг – и, оказывается, ты-то и стал жертвой этой самой сладкой лжи. Так чего тогда спрашивать, почему мы так любим ложь?

Только думаю я: лгать мне, играя словами, летя за воображением своим или писать правду? И понимаю, что правду читать не будут.