Искусствовед Ольга Попова: "Когда умер Сталин мама сказала: «Все кончено:

philologist — 08.10.2019 Ольга Сигизмундовна Попова (р. 1938) - искусствовед, доктор искусствоведения, профессор кафедры всеобщей истории искусства исторического факультета МГУ имени Ломоносова. Один из круп­нейших в мире специалистов по древнерусскому и византийскому искусству, ученица Виктора Никитича Лазарева. В 1968 году окончила аспирантуру на кафедре всеобщей истории искусства исторического факультета МГУ. В 1973 году защитила кандидатскую диссертацию «Искусство Новгорода и Москвы первой половины XIV века, его связи с Византией». В 2004-м — докторскую диссертацию «Византийские и древнерусские миниатюры». Ее статьи и книги стали большим вкладом в мировую науку, а лекции и семи­нары в Московском университете — значительным этапом в формировании многих поколений искусствоведов-византологов.

В интервью порталу "Арзамас" в рамках проекта «Ученый совет» Ольга Попова рассказала о своем детстве и позднем сталинизме.


Ольга Витлина (Попова). Май 1940 года

"Родилась я в 1938 году в Москве, в месте весьма необычном: первые несколько месяцев своей жизни я провела в Бутырской тюрьме. Мама была арестована, когда была беременной, причем в самом начале. Правда, ее не пытали: без конца допрашивали, но не били и не пытали. Пытали тех, кто должен был давать на нее показания, — они избитые приходили на очные ставки. Почти вся мамина беременность протекла в «Бутырке». И я считаю, что некоторые из приобретенных мною болезней (а я осаждена недугами) — от тюрьмы.

Обстоятельства маминого ареста были для того времени обычными. Она работала в газете «Труд» — кажется, в библиотеке. «Труд» был тогда крупным изданием — из тех организаций, на которые в те годы ежедневно обрушива­лись кампании по поиску и разоблачению врагов народа. Один сотрудник по фамилии Туманов дал показания, и так в редакции газеты обнаружилась группа вредителей, в которую входила и моя мама. Пришли за ней, когда она была в ванной, и это ей запомнилось на всю жизнь.

Обвинения всем предъявляли примерно одинаковые, но мама была полька. На допросе следователь назвал ее шпионкой самого Пилсудского. Она на это рассмеялась: «Что вы говорите глупости: где Пилсудский и где я?» А второе обвинение, которое ей предъявляли, — это намерение убить Сталина. Мама сидела в большой, многолюдной камере вместе с очень разными людьми — и из простого народа, и с женами крупных партийных и полити­ческих деятелей. Поначалу она очень проклинала редактора, который дал на нее показания. Но потом им устроили очную ставку. Когда он вошел, она увидела, как страшно, смертельно он был избит. И его очень пожалела. Она поняла, что он не виноват. Никто не виноват.

Потом мама вместе со мной была отпущена. Она никогда не понимала, каким чудом она оттуда выбралась. Много лет спустя мы узнали, что в это время из НКВД убрали Ежова и некоторых арестованных освободили. В нашем случае сыграло роль то обстоятельство, что мама не подписала ни одной бумаги, где обвинение требовало от нее признания. Очень долго я ничего об аресте не знала: мама скрывала. Я узнала случайно, когда была уже взрослая и все понимала. Проговорился мой дядюшка, и так я узнала не только это, но и другие подроб­ности жизни родителей и семьи, как их преследовали при советской власти.

Мама была очень яркой фигурой. Она была крутая антисоветчица и всему давала очень реальную оценку — в отличие от многих других в ее поколении, завороженных советской властью.

Все мое поколение пошло в первый класс в 1945 году, как только кончилась война. У многих, как и у меня, не было папы. Люди ко всему тогда привыкли — к горю, к страху. Я знала, что у мамы очень большие трудности — это она не скрывала. Она, например, долго не могла устроиться на работу из-за нацио­нальности. Куда бы ее ни приглашали — например, ее звали в университет, на филфак, преподавать что-то польское, — дальше отдела кадров дело не доходило. Всякая национальность, кроме русской, украинской или бело­русской, считалась очень неблагонадежной. Поэтому маму никуда не брали, и она растила меня, перебиваясь случайными заработками.

Смерть Сталина для меня одно из самых важных событий. Моя мама, когда это случилось, сказала: «Все кончено: бандит сдох». Она его никогда не называла Сталиным, она всегда говорила «этот бандит». А потом я услышала по радио, что точно такую же фразу сказали в семье Майи Плисецкой: «Бандит сдох».

Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив