Ирики

perebeia — 03.09.2013

Мы еще на Зорге с ним познакомились. Сначала с Ириком. Митька мне все уши про него прожужжал, какой у них замечательный комсомольский секретарь на заводе. Очень они с ним подружились. Но я не всегда Митькины восторги по поводу друзей разделяла, поэтому не особо верила.

И вот однажды они заявились к нам вместе, после какой-то дружеской комсомольской попойки. Комсомольцы тогда весело жили. Кажется, они инспектировали комсомольскую организацию ликеро-водочного завода. И приперли баллоны Посольской, которую потом месяц допить не могли. Или это было в следующий раз? Не помню уже.

Но Ирик мне сразу понравился. Во-первых, он был красавец, вылитый Омар Шариф. Во-вторых… не знаю, что во-вторых. Это же нельзя объяснить, почему с кем-то тебе интересно, легко и просто общаться с первого слова.

Ирик только что вернулся с фестиваля в Берлине. Так что ему было что рассказать про вольную жизнь комсомольцев всего мира. Хоть и жили мы в одном соцлагере, но их бараки было явно повеселее нашего. К утру он поведал про девочку, в которую влюбился, нашенскую уже, уфимскую. Меня это очень удивило, женаты они с Любой были меньше, чем мы с Митькой, о рождении дочери ему в Берлине сообщили как раз, и уже надо же, влюбился. Решила, что жена у него противная какая, не иначе. Но и тут ошиблась. Пару раз мы еще встретились к троюдному удовольствию, и все поговаривали, что надо с Любой знакомиться, но все немного побаивались. Жалко было, если она испортит нам такой альянс. Обычно так и бывало же. Познакомимся с каким милым парнишкой, только подружимся, а как жену приведет, так и дружбе конец. Или мы ей не понравимся, или она нам не ко двору, и все. Жены всегда побеждали в таких случаях, и дружить с теми, кто им не по нраву, можно было только тайно.



Наконец все же пригласили их с Любой в гости. И снова чудо произошло. Хоть и мало они с Ириком похожи были, но и с ней нам было легко и просто. Это был единственный случай, когда мы подружились семьями, все четверо подружились. И не просто подружились, мы стали ближе, чем даже родственники. Если ходили куда-то вместе, мужики одинаково надзирали за нами обеими, чтобы не приставали, чтобы не обидел кто. Ревновать друг к другу и в голову не приходило. Мы могли с Ириком сидеть на кухне до утра, когда половины наши уже почивали, нам вечно не спалось и наговориться времени не хватало. А утром отсыпались, пока Митька с Любой завтрак готовили. Мы все время хохотали, помню, когда вчетвером были. Это было сплошное буйное никогда не надоедающее веселье поначалу. Ну и конечно мы все друг другу поведали о себе. Хотя у мужиков были свои секреты, и у нас с Любой тоже. Мужики виделись на работе и без нас, а мы с Любой сначала даже не перезванивались, мы дружили в присутствии мужей, так уж сложилось. Для нас с Митей Люба с Ириком тоже были нераздельны, поэтому мы даже не говорили никогда – пойдем к Любе с Ириком. Пойдем к Ирикам, и все.

Ирики учились в одном классе. И еще в школе влюбились. У них были страшно романтические отношения. Однажды, к примеру, они поссорились, и Ирик даже не поехал со всем классом в какую-то поездку в каникулы в Питер или в Москву. Но когда поезд подошел к перрону, Ирик встречал там их, а главное Любу, с букетом роз. Поостыл, соскучился и прилетел на самолете. Ах, как мне все это нравилось тогда! Да и сейчас нравится. Любили они друг друга как мы, слегка по-сумасшедшему. Ссорились и мирились со всей страстью. Не было ни у них, ни у нас этой теплохладности в отношениях, которая проглядывала у всех уже через год после свадьбы, а то и с самого начала. Это нас и сближало, наверное, делало таким понятными друг другу и близкими.
Пожениться им было трудно. Семья Ирика не хотела такую невесту. Хотели татарку, свою. Не верили, что уживутся такие разные. Они и внешне были разные. Люба была русская красавица, но сначала не очень яркая, красота ее проявилась, когда она располнела. Как Градова, в роли радистки Кэт была просто милая, а у Говорухина настоящая красавица в Месте встречи. Они и похожи кстати с Любой. Но смотрелись они рядом с Ириком замечательно, очень шел им этот контраст восточной и русской красоты. На фото она слева выглядывает. Это на какой-то заводской вечеринке снято. А Ирка даже фото того времени нет ни одного. Но семью Ирика это пугало скорее. Отец у него умер, еще когда они в школе учились, и семья состояла из матери и двух сестер, старшей и младшей. Старшая была замужем за тихим, скромным, работящим мужиком и растила двух детей. А младшая еще подростком тогда была. Красотой никто, кроме Ирика, особо не блистал, хотя были вполне симпатичные все. К Ирику относились, как часто бывает в восточных семьях, как к драгоценности семейной главной. Не то чтобы баловали… это трудно объяснить. А главное выпустить эту драгоценность из рук никак не хотели.

Любаша согласна была стать татаркой и жить по обычаям семьи мужа, тем более, что жить предстояло в их семье. Выучила язык и все такое. Но ее только осмеяли за произношение. А Люба очень не любила, когда ее осмеивали. Она была болезненно самолюбива. Отношения не складывались ни со свекровью, ни с сестрами. И сложиться не могли по определению. Единственное, что могла Люба вспомнить доброго про свою свекровь – как она укутала ее своей шалью, когда провожала в роддом.

Но вскоре свекровь вышла замуж, за вдовца не то с тремя, не то с четырьмя детьми, и переехала к нему с младшей дочерью. Старшая жила отдельно. И Ирики остались в трехкомнатной квартире. Правда, свекровь совершала частые набеги и ставила Любу на место. В один из таких набегов мы с ней и познакомились. Мы праздновали день рождения Ирика у них, вчетвером всего. Сидели тихо, по-семейному, и тут пришла свекровь. Глянула на нас с порога, не поздоровалась даже, вызвала Ирика в кухню и начала его там чихвостить по-татарски непонятно за что. Люба переводила, но и так было понятно, потому что через слово она повторяла – компанияга. Не должен был сметь в ее квартире компании собирать. Но все же Ирику удалось ее утихомирить, и мы даже посидели за столом, и нахваливали балиш, который они испекла, и все кончилось мирно, и даже мы ей понравились и перестали называться страшным словом компанияга. После ее ухода беззлобно посмеялись, и все пели кукурукуку компанья. Но Любе было не позавидовать, и чаще всего не до смеха с такой свекровью, а для меня с моей любимой свекровью это вообще все было дико просто.

Про своих родителей Люба вообще не говорила почему-то. Мать ее я видела один раз на свадьбе дочери Ириков, это значит лет через 20 после нашего знакомства, отец к тому времени умер уже. Друзей их и одноклассников мы узнали тоже лет через десять. Мне это было немножко странно, но я не приставала с вопросами. Однажды спросила что-то о родителях, Люба сразу помрачнела, помолчала, и сказала – это моя боль. Я и не лезла больше. Все понял Митька. Он иногда был удивительно проницательным и понимающим, как раз в тех вещах, которые я вовсе не понимала тогда. Он сказал – она хочет выбиться из своей среды. Да, наверное, это было так. Среда ее детства был склон к оврагу с хибарками. А ей хотелось выбраться наверх, очень хотелось. И вытолкать Ирика. Он и так уже был на пути наверх, самом надежном по тем временам, комсомольском. И в партию его первого приняли. Хотя его карьера и не так уж увлекала.

Дни рождения они праздновали трижды. Один раз с семьей, второй раз с друзьями босоногого детства, и третий раз с нами. Потом появились свои друзья из другой их новой жизни, коллеги по работе, и нас приглашали вместе с ними. Ирики поначалу с нашими друзьями как-то зажимались, вечно дарили нелепые подарки, типа чеканного портрета Есенина, но мы не давали нашим друзьям подтрунивать над ними. Однажды мы пересеклись с их друзьями детства, на новоселье Ириков. Митя пытался вовлечь их в разговор, причем на какие-то темы про Шекспира как помнится. Все испуганно молчали. Митя старался еще сильнее, чуть не все пьесы им прочел наизусть - тишина. И вдруг кто-то робко что-то пробормотал. Митя радостно воспрял: что-что? что вы сказали? вы согласны? Я сказал - поливай,- ответили ему басом. Как мы ржали потом! И долго еще, если кто увлекался какими философскими темами за столом, слышал в ответ - поливай, я сказал.

Новоселье закончилось печально. Митя куда-то исчез, гости разошлись, Ирикам надо было встречать сестру на вокзале, и они попросили меня покараулить квартиру, пока они вернутся. Замков еще не было нормальных. А в соседней комнате спал тот самый упившийся поливай. И вдруг он проснулся, вылез опять к столу, полил себе, окинул меня оценивающим взглядом (сам он был с ноготок и такой... ну, пареная репа вместо лица) и сказал лениво: перепихнемся? Я не столько испугалась, сколько смех разобрал, но вс помнила, что он только из тюрьмы вышел и предпочла быстренько удрать.

Почему-то Ирики тоже мало пересекались тогда с нашими друзьями многочисленными. Не знаю уж, как это получалось, они у нас вечно толклись. А если пересекались, Люба сразу смотрела настороженно, тушевалась, помалкивала. Но это быстро прошло, вместе с карьерным ростом. Особенно ей мои подруги не нравились. Но это не новость, все мои подруги друг друга терпеть не могли, и были совершенно разными.

Когда мы переехали в двухкомнатную на Крупской, Люба сказала - теперь второго родите? И очень удивилась, что я не собираюсь больше рожать. Сказала, что она обязательно сына родит, как квартира своя будет. Через полгода ее распахали всю от лобка до пупка, внематочная, перитонит. Ирик был в отъезде, Митя возил ее по врачам, пока наконец не определили, что с ней. Помню что уже на следующий день она вышла ко мне сама в больнице, чудом выжила и быстро поправилась. Через неделю мы уже праздновали ее выздоровление у нас. Люба держалась молодцом, но видно было, что ей горько. А через два года я родила Митю. Люба пришла поздравлять и еле сдерживала слезы, как ни старалась сорадоваться. Они как раз въехали в первую свою однокомнатную квартиру. Не пожилось матери с новым мужем и разменялись. А новоселье это мы уже в двухкомнатной праздновали. Ирик перешел на работу в милицию и там дали на расширение. Такая милая квартира была, так я любила там в гостях бывать. Всегда чисто, уютно, вкусно, весело, хорошо как дома. Люба работала председателем профсоюза в Хлебторге. Рядом с моей работой. Обедали вместе, просто поболтать приходили друг к другу. Всякие дефициты нам доставала: гречку, чай настоящий, сгущенку. Хорошие были времена.

Конечно, мы с Любой жаловались друг другу на мужей потихоньку. Так, что-то неопределенное. Недостаточно внимательны, заботливы, хозяйственны. Тогда нам не приходило в голову, что и сами мы недостаточны во всем этом. Любе было уже тогда на что пожаловаться и реально. Хоть на ту же влюбленность Ирика. Ирик всегда попадался со своими дамочками, а может, просто Люба была более бдительной. Мне и в голову тогда не приходило что-то подобное заподозрить. В чувство Ирика приводили быстро, и влюбленности как не бывало, но обида оставалась.

Ирики были рядом с нами всю нашу с мужем совместную и раздельную потом жизнь, так что о дальнейшем постепенно расскажется. Пока все. Пока мы молодые, красивые, полные жизни, любви и надежд.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив