Inimicus Plato, sed magis amica veritas
ukraine_russia — 06.03.2010Тезис о советской
русификации высказывался здесь неоднократно. Так вот, прошу слова.
Только не ждите от меня приверженности принципу партийности.
Ничего, кроме правды.
В Одессе в 50-70-х
годах украинскую речь можно было услышать только изредка.
По-украински, точнее, на смеси украинского с русским, переговаривались труженики села на «Привозе». Вообще украинский язык
ассоциировался с чем-то глубоко деревенским. О том, что деревенским
происхождением и жизнью в деревне можно гордиться, я узнал намного
позднее в другой стране. Для кого-то это был «кугутский» язык. Но
не для меня. Отец занимался переводами, везде стопками высились
сборники стихов. Я сейчас позвонил ему и кое-что уточнил. Старик
(но тогда он не был старик) переписывался со Степаном Олейником,
Борисом Олейником, Виталием Коротичем. Он им писал по-русски, а они
отвечали по-украински. Уничижительное замечание об украинцах
столь же немыслимо было у нас дома, как
слова «кацап», «чурка» или «черножопые». Был у нас 4-томный
украинско-русский словарь, несколько монографий по истории Украины
и много еще чего. Это была пища и для
другого увлечения отца, вообще-то выпускника Высшей мореходки: он
работал над книгой об истории Одесского
судоремонтного завода им. 50-летия Украины, она благополучно вышла в свое время. Помню старичков - ровесников века, рабочих завода
РОПиТ, имени Хосе Марти и СРЗ-1, как это головное судоремонтное
предприятие России и СССР называлось раньше. Многие говорили скорее
с характерным одесским, чем украинским акцентом, и, конечно,
по-русски.
Лозунги к
Первомаю, вывески, «Правила поведения
пассажиров в общественном транспорте» попадались когда по-русски, когда по-украински. Наряду с
газетой «Знамя коммунизма» издавалась «Чорноморська комуна».
Подписка на последнюю шла со скрипом. В магазинах было полно книг
на украинском языке. На фантастику и зарубежный детектив стоял звериный голод, книги доставались с
боем, огромной переплатой. На украинском языке они были
везде.
Кино дублировалось
только на русский язык. Работал и порой собирал полные залы,
благодаря неординарным постановкам,
Украинский театр.
Украинский язык
преподавался с 1-го класса. С 5-го класса, разумеется, украинский
язык и литература – обязательный предмет. Я учился в разных школах,
осталось впечатление сильных педагогов – возможно, потому что им
приходилось «преодолевать» поголовное
русскоязычие класса, а это не для слабаков. Очень хорошо
запомнилась Эмилия Яковлевна Немировская(СШ 116). Эпизод как сейчас стоит перед глазами: Эмилия
Яколвлевна открывает мне глаза на Тычину, не «в полi
трактор дир-дир-дир»,
другого:
А справжня муза, неомузена,
Там, десь на фронтi, в
нiч суху,
Лежить запльована, залузана
На украiнському
шляху…
Освобождение от
украинского языка могли получить дети военнослужащих и других
приезжих издалека, но давали такие освобождения неохотно. С уроков
не отпускали. Потом стали требовать и каких-то знаний, но
разрешалось отвечать по-русски. Вообще-то это были единичные случаи.
В городе была
пара-тройка школ с преподаванием ряда предметов на украинском
языке: английская школа номер 9, немецкая школа номер 90 и,
кажется, какой-то интернат, куда свозили детей из области. В
обычных школах вводить украинский язык обучения казалось тогда в
Одессе немыслимым. Школа 90 и особенно
школа 9 считались привилегированными. Да и украинскими они
были формально. Когда в конце 80-х в Одессе стали форсированно
вводить украинский язык обучения в школах, какие-то учителя
увольнялись, какие-то смирились и готовились к урокам уже на
украинском языке. Чаще всего ни учитель, ни дети украинского языка не знали, но наверх шел доклад о
переведении все большего количества школ на украинский язык.
По-настоящему со
свободным бытованием украинского языка я столкнулся во время
турпохода в Карпаты после 8-го класса. Местные пацанята дразнили нас москалями, особой враждебности я не
заметил.
В вузах везде был
русский, кроме украинского отделения филфака ОГУ. Помню, надо было
досдавать основы литературоведения, и преподаватель, по слухам,
принимала на украинском. Я к тому времени по-украински как-то
изъяснялся, но экзамен был по-русски. Думаю, ей это дело запретили.
Вообще шло такое малозаметное перетягивание каната, но сводилось
все к запрету на ношение вышитых сорочек, водружению либо удалению
портретов украинских писателей в коридорах педина или университета,
введению либо выведению курса истории УССР в старших классах
школ. На факультете РГФ, где я учился,
на русском отделении филфака и, кажется, на истфаке украинский язык
был обязательным предметом. Я его тоже досдавал – по учебнику
Булаховского. Клятый антисемит доцент Т…погнал меня за незнание
«правила девятки». Пришлось налечь всерьез, четыре балла я выстрадал.
Потом я не раз добрым
словом поминал клятого антисемита доцента Т…, особенно когда мне
довелось писать статьи на украинском языке. Самым авторитетным
периодическим изданием по проблемам иностранной филологии в УССР
был журнал «Iноземна
фiлологiя». Мой дружок, ныне очень известный человек Олег Ф.,
учился во Львове на курсах повышения квалификации, я поехал к нему
в гости, заодно пришел в редакцию журнала. Она размещалась в
каком-то закутке университета. Я
заговорил по-украински, но не успел произнести и двух фраз, как со
мной перешли на русский и холодновато попросили оставить рукопись.
Каково же было мое удивление, когда рукопись вернулась с
предложением переоформить то-то и то-то и выслать заново. По языку
было три замечания стилистического характера, не зря я корпел над
словарем. Через пару лет еще одну статью приняли без
замечаний, по почте.
Это была моя вторая
встреча с настоящим, живым украинским языком. В чистом
интеллигентном виде он звучал и на вечеринке, куда Олега Ф. и меня
позвали местные коллеги. Пьянка, мужской базар и флирт происходили
на двух языках. Тогда окончательно прошло чувство неестественности,
которое до этого возникало, когда я открывал Бальзака или Моэма в
переводе на мову. Мы еще съездили к одной моей хорошей знакомой –
директору школы в Тячевском районе Закарпатской области. Это было
украинское село. Все говорили по-украински. В соседнем селе
записывали «коломыйки»: Олег – ноты, я – текст. Под чистый как
слеза самогон и «нафтусю» мы уже бегло балакали.
Затем по работе
приходилось бывать в сельских школах
Одесской области. До этого я неплохо знал только город Измаил, где
украинского языка испокон веков было с гулькин нос. Памятник
Шевченко стоял, но он везде стоял.
Как-то не отложилось много уроков на
украинском языке, больше на русском.
Местное население говорило на «суржике», и это было больше похоже
на русский, чем на украинский язык.
Циркуляры Минобраза
приходили на украинском и на русском языках. Передовой опыт
обобщался у нас на русском языке. Научно-практические конференции
для моих коллег – заведующих кабинетами иностранных языков и
методистов ИУУ проходили на русском языке, даже в Ивано-Франковске.
Лекции в Центральном институте усовершенствования учителей в Киеве
– почти все на русском языке. В Киеве повсеместно на улицах и в
общественном транспорте звучал русский
язык, то же – в других областных центрах, кроме Львова и
Ивано-Франковска, а довелось побывать во
многих.
Гнобил ли кто-то
украинский язык? У меня не было и нет такого ощущения. КГБ Украины
считало национализм врагом номер 1 (второе почетное место занимал
сионизм), я это знал, но сведения о
какой-то борьбе именно в этом направлении просачивались слабо.
Некто добыл и опубликовал документы с грифом ДСП, из которых
явствовало, что тезис о праве украинцев на самоопределение он
воспринял всерьез – все, что мне запомнилось, да какие-то
вражьи голоса. Юридически же Украина существовала как отдельное
государство с представительством в ООН.
Я не считаю
большевистскую систему исторически оправданной, правильной и
эффективной. Однако, перефразируя Аристотеля, Платон мне враг, но
истина дороже. Поддержка, оказываемая украинскому языку, была
очевидна, такая поддержка ему до 1917 года и не
снилась.
Впрочем, при царизме
я не жил, а совсем недавнюю историю,
начиная с 1989 года, многие и без меня
помнят.
Если этот пост дополнится сведениями из личного опыта по другим
городам и весям Украины в период с начала 60-х до конца 80-х
гг, было бы это, наверное, куда продуктивнее, чем затевать
очередной срач, беспомощный и безотрадный.