и никому уже не доверять ни дней обветренных, ни судорог любовных
perebeia — 27.06.2024Аукнешься – и возвратится звук с небесных круч, где в облаках янтарных
свет заключён, как звездчатый паук. Червонный вечер. В маленьких пекарнях
лопатой вынимают из печи насущный хлеб, и слышен голос вышний:
– Ты оскорблён? Смирись и промолчи, не искушая мирозданья лишней
слезой – ты знаешь, высохнет слеза, умолкнет океан, костёр остынет
и обглодает дикая коза куст Моисея в утренней пустыне.
Бреду и с демоном стоглавым говорю от рынка рыбного, где смерть сама могла бы
глядеть в глаза мерлану и угрю, и голубому каменному крабу, –
и сходится стальной, стеклянный лес к соборной площади, и нищие брезгливо
считают выручку, и скуден бледный блеск витрин и запах слизи от залива, –
так город пуст, что страшно. Замер лист опавший, даже голубь-птица
летит вполсилы, смирно смотрит вниз и собственного имени стыдится.
И всё-таки дела мои табак. Когда б я был художником беспалым
и кисть сжимал в прокуренных зубах – изобразил бы ночь, с тупым оскалом
бомжей продрогших, запашком травы и вермута из ледяного чрева.
Я крикнул бы ему: иду на вы! Губя себя, как яблочная Ева,
в стальном, стеклянном, каменном раю, – которым правит вещий или сущий, –
у молчаливой бездны на краю уединясь с гадюкою поющей.
Что скажешь в оправданье, книгочей? Где твой ручей, весь в пасторальных ивах,
источник неразборчивых речей и вдохновений противоречивых?
Головоломка брошена – никак не сходятся словесные обломки.
Мы говорим на разных языках – ты, умница, и я, пловец неловкий.
И чудится – пора прикрыть тетрадь, – шуршат листы, так высохнуть легко в них! –и никому уже не доверять ни дней обветренных, ни судорог любовных.
Бахыт Кенжеев
|
</> |