Виртуальное казино у вас дома: выбираем игровые автоматы бесплатно и играем без риска 
Томск. Татарская слобода 
Новости архитектуры и реставрации. Обзор интересных публикаций 
Художник Миссури 
К мужику с деньгами прибежит любая? Почему мужчины, которые так думают, жестоко 
Еженедельники 
Техническое. 30.08.2024 
2. СКАЗКА О НОВОЙ РЕЛИГИИ 
Чеченцы напали на отдыхающих в Анапе Сегодня очень много работала над книгой. Устала. Как хорошо, что у нас праздники, а то я бы упала, если бы мне ещё и на работу нужно было ходить. Всё думаю над обложкой для своей новой книги: сделать её рисованной или фотографической? Цветом "вырви ...
И. Лунченков о казаках. Часть I
kibalchish75 — 15.11.2023
Из книги И. Лунченкова «За чужие грехи (казаки
в эмиграции)».— Опричник! — бросалось казаку в довоенное, предреволюционное время.
— Белый! — порой и посейчас услышите в станицах!
Какая-то печать Каина легла на том, кто еще так недавно имел несчастье именоваться казаком.
И действительно — не казачьей ли нагайкой расправлялся рухнувший строй со своими врагами; ведь о ней, об этом могучем когда-то оружии царизма, даже сложилась песня:
— Нагаечка, нагаечка, нагаечка моя!
А разве не казачьи области стали Российской Вандеей в грозные годы революции?
Разве не на казачьей силе построили свою авантюру Корнилов, Деникин и Врангель?
Быть может, и впрямь казачество, те многие миллионы трудовых хлеборобов, и впрямь заслужили эти позорные клички:
— Опричник!
— Белый!
Быть может, и впрямь великий исторический грех и позор легли над ними и несмываемым пятном пойдут из поколения в поколение?
Быть может, действительно, эти трудовые хлеборобы — враги трудящихся Союза Советских Социалистических Республик?
Советская власть уже давно ясно и категорически ответила на эти вопросы, уже давно произнесла свой приговор.
Декретом об уничтожении сословий автоматически упразднено было, ушло в прошлое ставшее позорным слово «казак».
...
Февральская революция с ее мелкобуржуазной окраской была принята Доном сочувственно.
Октября Дон не принял, вернее не понял...
И все же не сразу стал в оппозицию к нему, не сразу пошел на белогвардейскую провокацию, сделавшую его впоследствии российской Вандеей.
Достаточно указать на то, что уже с июля 17-го года, после открытого петроградского выступления большевиков, в казачьих частях, расположенных главным образом на Юго-Западном фронте, зреет здоровое классовое сознание пагубности затеянной европейскими капиталистами бойни. На известном киевском съезде фронтового казачества в августе 1917 года выносится резолюция о необходимости кончать войну и расходиться по домам. На искусственно взвинчиваемый тогда офицерством и эсэрами лозунг:
— Война до победного конца!— казачество громко отвечает сворачиванием своих боевых частей и организованным уходом по домам. Как ни пытались Керенский с Савинковым и Корниловым втянуть казаков в дело удушения Октябрьской революции на фронте — этого сделать им не удалось, здоровый инстинкт тружеников взял верх, и казачество не пошло за ними.
Достаточно припомнить, как ведет себя фронтовое казачество по возвращении домой, как осаживает ворчащих стариков, как отрицательно относится к атаману Каледину, в порыве отчаяния покончившему с собой, чтобы понять, что в первый период послеоктябрьских дней Дон точить своего оружия не собирается. А если вспомнить линию поведения Хоперского, Усть-Медведицкого, части 2-го Донского, 1-го Донского и Сальского округов, сразу же признавших власть Советов и давших известный отряд Миронова, если добавить к этому имена товарищей Подтелкова и Чеснокова — станет ясным, что тогда еще Дон Вандеей не был.
Только бессистемная, неудачно проводимая в станицах красногвардейскими частями реквизиция хлеба, скота и фуража делает Дон оппозиционным сперва только к красногвардейцам, а затем и к Советам, причем эту оппозиционность чисто экономического характера используют белые верхи и провокационно втягивают казачество в гражданскую борьбу.
Втянутая в гражданскую междоусобицу казачья масса очень смутно разбиралась в целях этой борьбы, совершенно не зная лозунгов своего противника.
Уставшие от войны с немцами казаки взялись за оружие больше, как сторожа своих станиц и куреней, чем воины контрреволюции.
Лозунг, брошенный в мае 1918 года на известном «Круге спасения Дона»:
— Борьба до очищения границ! —
очень характерен для понимания казачьих настроений того времени.
От этого чисто казачьего лозунга была большая дистанция до клича добровольческого:
— Единая, великая, неделимая!
И если казачество все же пошло за этим лозунгом, то только по безграмотности политической, только провоцируемое своими атаманами и офицерами.
Здоровый инстинкт тружеников порой пробивался наружу и брал верх даже в эти отуманивающие кровью дни, когда казачество заявляло, что дальше своих станиц оно не пойдет, что не его дело очищать Россию от большевиков.
Таких случаев было много, они были в каждой части...
Массовые переходы на сторону Красной Армии целых казачьих частей отряда Татаркина в августе 18-го года, заключение сепаратного мира всем Верхне-Донским округом, поголовное восстание против белых Иловлинской и Качалинской станиц — лучшее доказательство этого.
Уход части фронтового казачества с Деникиным в Крым был только автоматическим бегством потерявших в панике психическое равновесие людей, не больше. Идейности в этом уходе, конечно, не было.
Что это так, лучше всего говорит то, как относилось к столпившимся в Евпатории донцам «высшее командование» — оно долгое время не рисковало дать им оружие и отправить на фронт. В Евпатории среди казачьей массы было открытое примиренческое настроение, особенно ярко выражавшееся у левой части Круга, так называемой «демократической группы». Эта группа уже начала вязку с Крымскими подпольными коммунистами по вопросу о прекращении гражданской бойни путем соглашения с Советами...
Даже командующий Донской армией генерал Сидорин вместе с начальником своего штаба Кельчевским (бывшие, к слову сказать, в сильной оппозиции к Врангелю), учитывая такое настроение казачьей массы, открыто выступают в лице штабной газеты «Донской Вестник» с редактором дю- Шайла за необходимость так или иначе ликвидировать дальнейшую бесплодную борьбу. За такое направление газеты Сидорин, Кельчевский и дю-Шайла были преданы Врангелем военно-полевому суду, решением которого были разжалованы в рядовые и присуждены к бессрочным каторжным работам, причем последние были заменены Врангелем высылкой за границу...
…
Редкое зрелище представлял Босфор в первых числах ноября 1920 года...
Сюда, как снег на французскую голову, свалился неожиданно… Врангель с дезертировавшей с поля боя армией, штабами, управлениями и заведениями и десятками тысяч так называемых «гражданских беженцев»...
Всего бароном было захвачено в Крыму около 120 судов с тоннажем приблизительно в 400.000 тонн...
На судах прибыло до 130 тысяч человек, причем из них 60 тысяч входили в состав армии, остальная внушительная цифра в 70 тысяч человек приходилась на упоминаемых выше «гражданских беженцев».
…положение сгрудившейся на пароходах людской массы было кошмарным. Без пищи и воды, в ужасных антисанитарных условиях, положительно съедаемые паразитами, главное же — без какой-либо определенности, люди быстро деморализовались, превращаясь постепенно в покорное стадо. Этой участи, конечно, избегли эмигрантские верхушки, быстро съехавшие по разным протекциям на берег и рассыпавшиеся по европейским столицам.
С злобой наблюдала серая рядовая, главным образом, казачья масса эти сцены.
— Пьер, Пьер, а где же место номер девятнадцать? Боже — где же моя девятая картонка!? Пьер, осторожней с Джимми, хвостик, хвостик не прищеми ей! — суетилась в турецкой лодке около парохода эмигрантская дама над вывезенным добром и собачонкой.
— Ишь, мать твою в три погибели, — пускалось ей с борта, — девятнадцать у тебя чемоданов, девять картонок, сучка в ручках, а у Пьера твоего ручки в брючках, а тут пузо голодное... За вас, бабушку вашу так, дураки, воевали!..
Серой трудовой массе, особенно казакам, пришлось нелегко. Прежде всего одолевал голод. Систематического питания не было. Время от времени французы присылали подачку, но она вызывала скорее озлобление, чем удовлетворение, так как ложка консервов да кусок шоколада в медный пятак только разжигали и так обостренный голод. Наиболее расторопные, особенно казаки, вскоре вошли в тесный контакт с облепившими суда турецкими лодочниками-торгашами, бесчеловечно обдиравшими при меновой торговле людей. Шинель, штаны, рубаха, даже ботинки — все шло за небольшой буханок белого хлеба в кило...
— Голод не тетка, — ворчал казак, спуская последнюю рубаху на шнурке вниз жадному «кардашу».
Среди «кардашей» мелькали агенты засевшего тогда в Ангоре и готовящегося к вооруженному выступлению Кемаль-Паши. Эти скупали только оружие... Казаки быстро наловчились и к Кемалю уплыла не одна тысяча русских трехлинеек, наганов и даже не один десяток пулеметов.
Вслед за голодом и вшами пришли тифы во всех видах и даже чума...
Только тогда закончились переговоры между бароном и французами и началась разгрузка пароходов...
Освобожденные от людей суда… были отданы бароном французам в расчет за понесенные ими на поддержку его в Крыму расходы...
Трудно установить точную стоимость украденного Врангелем и французской буржуазией достояния русского народа, но если взять минимальную среднюю стоимость средне-изношенного морского судна с средним тоннажем в 300.000 рублей, то общая сумма нашего будущего иска Франции должна быть не менее 40.000.000 рублей.
…
Когда воды Босфора опустели… а люди очутились за проволокой лагерей, бароны с своими приспешниками-атаманами начали новую авантюру с этой казачьей массой...
Жильем, если можно назвать жильем то, что отведено было казакам в Хадем-кее, служили наполовину разрушенные сараи, а в Чилингире... овчарный хлев, давно заброшенный турецкими пастухами, как непригодный даже для загона овец. В этом хлевнике были сбиты один к одному, вповалку, без крыши, под открытым небом, под мелким моросящим осенним дождем двенадцать тысяч человек, уже достаточно измученных раньше месячным сидением на пароходах.
Отсутствие сносной питьевой воды, бань и какой-либо дезинфекции, страшная скученность, положительно съедавшие казаков паразиты, питание впроголодь, без горячей пищи сделали то, что тотчас же по расселении развились эпидемии тифов и даже чумы. Лазаретов не было, не было медикаментов, хотя у стороживших казаков французских колониальных войск все это было, тут же рядом, в трех шагах, но все это было не для казаков.
Призрак смерти повис над лагерями — больные лежали рядом с здоровыми, тут же умирали, и подолгу лежали неубранные трупы, паразиты перебирались с мертвецов на здоровых и заражали их, бредили целые хлевы с людьми, порой трудно было отличить больного от здорового, порой казалось, что призрак смерти возьмет в свои цепкие лапы весь корпус. Хоронили гуртом...
Для того же, чтобы казаки не разбегались, лагеря были окручены проволокой и вокруг них расставлены часовые из сингалесских негров.
Пища... о ней много говорить не приходится — ложка консервов, четверть фунта черствого хлеба да несколько грамм гнилых сухих овощей — вот суточный паек казака.
Топлива не выдавалось, его негде было и достать, полученный рацион проглатывался всухую. Немногие здоровые время от времени ходили за десятки километров в поисках кустарника, конечно, под конвоем. Но принесенного хвороста на всех не хватало. Озябшие и продрогшие казаки тянулись по ночам к сложенным рядом с лагерем пустым разбитым ящикам из-под снарядов, доставшихся французам в европейскую войну от германцев. Но такие попытки стоили смельчакам порою жизни, так как исполнительная бдительная стража расстреливала «грабителей» на месте.
Большие мучения для курцов приносило полное отсутствие табака. Первое время люди маялись, перебиваясь сухими листьями и просто травой, но потом курительный вопрос был разрешен — начали курить вату, добываемую из старых телогреек. Вата быстро поднялась в цене на импровизированной лагерной бирже, и запасливые барахольщики заделались лагерными богачами. Небезынтересен между прочим один из многочисленных способов добывания казаками денег: ночью, с большой опасностью для жизни, выкрадывались у французов артиллерийские снаряды, затем в укромном месте, с не меньшей опасностью для жизни, эти снаряды разряжались, и порох по дешевке продавался частным охотникам. Не обходилось и без жертв; так во время операции разрядки погиб сотник Шестернин и еще до десятка казаков.
Так, помня старую пословицу — голь на выдумки хитра, добывали себе казаки гроши, чтобы как-нибудь подкормиться и уцелеть. А командиры, чуя, что в казачьих карманах еще звенит последний грош, всячески старались вытянуть его оттуда. И лучшим способом для этого явились открытые ими лавочки. Заведовали этими лавочками только генералы, проявившие самую рьяную жадность к наживе. Пользуясь тем, что выход за проволоку и общение с живой жизнью рядовому казаку недоступны, они устанавливали на продаваемые продукты и товары цены в 200-300% выше среднерыночных. Особенную жадность проявили «лавочники» генералы Гусельщиков и Фицхелауров, причем Гусельщиков всегда сидел в своей торговле вдрызг пьяный...
Среди всего этого бедлама и кошмара казачьих будней превосходительные недотепы вскоре по размещении ввели строевые занятия в поле и «Устав внутренней службы» в хлевах. Затрубили сигнальные рожки, забили мелкой дробью барабаны… замелькали погоны, ордена, во всех углах овечьих хлевов послышалось — «встать! смирно!» и торопливая читка рапортов, «на носках и живо» забегали с кислыми минами, делая «молодцеватый вид», больные, полуголодные люди... Строевая казарменная жизнь вводилась быстрым темпом со всеми своими неотъемлемыми прелестями — дисциплинарными наказаниями, а порой мордобоем и поркой. Так называемые утренние осмотры стали широким полем для удовлетворения садических наклонностей разгулявшихся и распоясавшихся под сенью французского штыка зверей-офицеров...
Завершением строевых занятий обыкновенно являлись парады... Жуткую и в то же время смешную картину представляли эти зрелища — для свежего глаза эта армия могла напомнить скорее отступающих от Москвы французов в 1812 году, чем куда-то и для чего-то готовящихся воинов...
Медленно наслаивалась злоба в измученных человеческих сердцах, упорно искал выхода мозг припертых в тупик людей, все сумрачней нависали казачьи брови и все чаще метались злобные огоньки в потухающих глазах.
В… ночь… с двадцать третьего на двадцать четвертое декабря 1920 года злоба брызнула, и над генеральскими головами разразилась гроза.
История, предшествовавшая памятной ночи, вкратце заключается в следующем: казачьи верхи во главе с Богаевским и Абрамовым все время подыскивали другое место, куда можно было бы перевести корпус; эта заботливость атамана… объяснялась просто — близость Чаталджи от Константинополя запугивала казачьи верхи, боявшиеся постепенной утечки людей и распыления корпуса. Богаевский все время шептал французам о том, что казачья масса (под влиянием, конечно, агитаторов!) может быстро деморализоваться и стать угрозой Константинополю; французы, пуще огня боявшиеся «большевистской опасности» и видевшие ее, где надо и не надо, поддались на эту удочку.
И вот — в жуткую, темную, мокрую, осеннюю ночь в набитые людьми овчарники вползла весть:
— На Лемнос. На остров Лемнос... Голый остров, а кругом море... Остров... французские штыки... русские генералы и море...
Зашевелилась, зловеще насторожилась масса.
— Не ехать! Всем не ехать! Не выдавать зачинщиков!..
Злоба, голод, призрак смерти и порыв отчаяния безысходности сжали людей в комок. Не замечая того, «лихие молодцеватые» вначале тихо, даже незаметно для себя, открыли импровизированный митинг.
Быстро метнулась весть об этом в штабы.
И вот — в казачью гущу, крепко матеря, окруженный сворой офицеров, ввалился полупьяный Калинин.
— Что это!? Митинг!?.. Большевики!?. Завтра же всех зачинщиков — в расход! Завтра же всем собираться для посадки на пароходы и отправления на Лемнос!
Дикий вой озлобленных, измученных людей да сотни кружек, котелков и всего, что попало под руку, полетело в «группу начальников».
Начальники отошли «на заранее занятые позиции», митинг продолжался...
Через час по шоссе со станции от штаба корпуса и казарм сингалезцев в прыгающих огнях факелов четким шагом в полной боевой готовности двигалась рота французских колониальных войск. Вел ее Калинин.
Рассыпавшись в цепь по всем требованиям полевого устава и согласно последним опытам долголетней войны, оцепили французские солдаты, во главе с русским генералом, безоружных, беззащитных людей.
Бомбой разорвалась весть по хлевам о французско-генеральском нашествии.
— Отцы! Спасайте! Нас бьют генералы и французы, — разнеслось, гулким эхом разлетелось по лагерю.
Лагерь вспыхнул!
С палашом, на всякий случай припрятанным под шинелью, с не отданным французам наганом, тоже сохраненным на «всякий случай» (казаки — народ запасливый), с дубиной и чем другим, случайно подвернувшимся под руку, сгрудились казаки около своих хлевов.
Быть может, все обошлось бы тихо, но вперед к казакам опять ринулся Калинин, и посыпалась его отборная матерщина.
Не сдержалось чье-то горячее сердце, не стерпела чья-то раззудившаяся рука — вылетел вперед молодой да вихрастый, взял левой за погон, а правой — в морду!
Еще крепче сжалась в кулак казачья груда, ухнула, визгнула, улюлюкнула и... понеслась куда глаза глядят.
Французские стрелки отступили, «не приняв, как говорят штабные реляции, сражения» и оставив «на месте боя» новенькие льюисы да несколько человек убитых и раненых французов и казаков.
А разгоготавшаяся, злобой плюнувшая толпа искала выхода тому, что таила так долго.
— Бей офицеров! — неслось по лагерям...
Ночной бой окончился с жертвами — с обеих сторон были убитые и раненые.
Когда французские солдаты отступили, а русские генералы просто бежали, когда страсти понемногу улеглись, наиболее инициативные, энергичные и смелые поняли, что дальше им оставаться здесь нельзя, и под покровом ночи, быстро собрав свои несложные пожитки… ушли, куда глаза глядят...
Для оставшихся рассвет не предвещал ничего доброго. И действительно — чуть только забрезжил свет, казачий лагерь был окружен тесным кольцом французских войск из всех родов оружия. О сопротивлении после ухода наиболее активного элемента нечего было и думать.
Молча, стиснув зубы, грузились казаки на пароходы для отправления на Лемнос.
На «Решид-Паше» и «Доне»… была отправлена первая партия пленников на «Остров смерти» — так стали звать казаки… ненавистный для них остров.
В пути на «Решид-Паше» озлобленная казачья масса пыталась расправиться самосудом с виновниками переселения во главе с генералом Рубашкиным и полковником Грузиновым; темные трюмы парохода избавили их от заслуженной кары.
В бухте Лемноса с «Решид-Паши» на берег вышла только небольшая группа офицеров; сорганизовавшаяся в пути казачья масса категорически заявила прибывшему на борт представителю французского командования о своем нежелании сходить на берег и... предъявила требование об отправлении в Советскую Россию.
Хотя такое заявление было полной неожиданностью для французов, все же они пошли навстречу казакам, потому что... давно уже искали случая избавиться от лишних ртов.
Разрешение было дано, даже было уплачено капитану за рейс Лемнос — Новороссийск.
Сохранено
|
|
</> |
Оставить комментарий
Популярные посты:
Архив записей в блогах:
Крашеные яйца - непременный атрибут Пасхи. Можно просто окунуть в красящий раствор, а можно придать интересные рисунки при помощи нехитрых приспособлений. Взято из моего второго блога, там только полезные советы http://sisj.livejournal.com/ , приглашаю ...
Для долгосрочной архивации купил на Амазоне минимальный комплект: DVD-писалку для M-DISC ($25) и запас болванок ($1.33/шт). Производитель Verbatim обещает срок хранения в несколько сот лет. Поживём - увидим. :) В отличие от традиционных дисков эти - полупрозрачные на просвет. ...
Их уже столько, что неизбежны межэтнические столкновения, считает экс-глава пресс-службы ФМС «Вряд ли существуют добросовестные исследования на предмет того, сколько нам нужно мигрантов», – признался «Комсомольской правде» бывший ...
Не хочу вас расстраивать, но Мэйл в очередной раз подвалил своим пользователям свинью. Я так понимаю, что на мэйле за отрезок времени май-июнь 2009 года, пропали все посты практически у всех пользователей (случайная выборка френдов исключений не ...
