Homesick

ole_lock_eyes — 10.01.2011
Ночевать в чужих квартирах. Ночевать в квартирах чужих. С чужими запахами чужой пищи, чужих испарений, чужих слов. Мебель покрыта снегом мельчайших чешуек чужой ороговевшей кожи. Ты их не видишь и не увидишь, но не почувствовать их невозможно. К чему бы ты ни прикоснулся, ты примеряешь на себя чужую жизнь, чужие правила и чужие нарушения правил, чужие попойки и похмелья, чужие встречи и расставания, чужие обеты, клятвы и преступления, и «скорую» в полночь, и слезные примирения, и компромиссы, и болезни, и унифицирующий свет подъезда, и окурки, и сгоревшую проводку, и протекший потолок.
В чужих квартирах хранятся чужие письма, фотографии, открытки, документы, удостоверяющие личность, эти места слишком обжиты, концентрированно обжиты не тобой. Тебе приходится мимикрировать, натягивать на себя возможности быть не тем, не там, не с теми, не тогда. Примеряешь одним пакетом не свои озарения, добрые утра и кошмарные сны – не бывает человеческого жилья, в котором бы не конденсировались на потолках сны, не бывает людей, которым не снились бы кошмары.
Помнишь, ты впервые пришел к… И был оглушен количеством вещей, разгуливающих сами по себе, бесстыдно свалившихся в кучу на вешалку и едва прикрытых занавеской, щелкающих разъемами из-под шкафов, теснящих книги на полках, кутающихся в вековую пыль. Ты был подавлен и разочарован, из вежливости сказал «Ух ты, как в музее», но это было не как в музее, а как на кладбище, только не хватало поверх всей это кучи похабного венка с пластмассовыми розочками. И в ближайшем будущем ты не хотел бы снова оказаться там, потому что тебя переполняла горечь, будто ты надкусил испорченный фрукт.
Ночевать в квартирах чужих – подписываться на серию добровольных пыток. Непременно увидишь, узнаешь, почувствуешь что-то, чем вовсе не хотел бы обогащать свой кругозор. Ты всячески избегаешь узнавать, как живут другие. Ты боишься нарваться на среду настолько чуждую, что она тебя разотрет.
Другое дело – гостиницы. Считается, что там ты не должен знать о наслоениях чужой жизни, поэтому они как бы не существуют. Считается, что если они сдают на сутки, а не по часам, то это приличное заведение, и ты не найдешь в тумбочке использованный шприц, а под кроватью – дохлую шлюху. Мальчик нервничает, остается покурить на улице. Твой паспорт никому не нужен, твои карточки никому не нужны, нал – это универсальное средство общения, отлично конвертируется в забывчивость и невнимательность, раз-два-три, там есть душ, там тонированные окна, и это делает одноразовое пространство с пафосными декорациями, своей массивностью пытающимися скрыть свою иллюзорность, пригодным для жизни.
Он притворяется что он раскованнее, чем ему свойственно, притворяется, что он пьянее, чем на самом деле, что он сонный. Ему хочется, чтобы ты с ним возился, а он мог надуть губы и ни за что не отвечать. На самом деле спать хочется тебе, приступами, урывками, потому что ты не спишь уже вторые сутки, не спишь и пьешь, и стоит тебе прикрыть глаза, как ты видишь во сне коричневое пространство с мигающими конвертиками сообщений icq. Тебе скучно, но тебе совершенно некуда девать накопившееся в теле сухое электричество, и тебе кажется, что если ты так ни об кого и не согреешься, то оно застынет до абсолютного нуля прямо внутри, сжимая, разжимая, коверкая, и ты будешь похрустывать и поскрипывать на сгибах, как кремниевый фантом, напившийся жидкого азота.
Мальчик присаживается на край двуспальной кровати. Прикасается к уголку твоего рта указательным пальцем, подтягивает вверх, выравнивая улыбку, и ты чувствуешь, что у него дрожат руки. И ты понимаешь… вщщщщщххх! – такое якобы внезапное озарение, как будто в темном помещении вспыхнул фонарь, и безжалостный луч швырнул в глаза столетиями копившийся хлам. Ты понимаешь – как всегда, вдруг – что все вот это, этот пафосный номер, эта убогая пугливая скрытность, эта стопка чистых полотенец на кровати и даже этот мальчик-паучок, черный и бархатный, с замечательными ушами из фильма «Асса», маленький паучок с длинными ножками, тронешь войлочную спинку – хрустнет нутро и ломкие конечности сложатся, как спицы старого зонтика - это все неизбежно, необратимо, неоперабельно не то, что тебе сейчас нужно.
То, что тебе нужно до одиннадцатого числа – это положить голову на колени человека с мощным уверенным спокойствием в ауре, который слал бы тебе веселые картинки, который не ждал бы от тебя, что ты будешь хоть капельку умным, который называл бы тебя «маленький» и которому бы ты это прощал за его медвежью нежность, такому, который с медвежьей же снисходительной нежностью простил бы тебе, если бы ты просто заснул, а потом проснулся, сказал «спасибо» и ушел, зарядив свой аккумулятор и даже не заплатив за кофе.
Но такого человека в радиусе ближайших ста километров нет, а из доступных тебе зарядных устройств есть только алкоголь и кофе, и стойка бара внизу, в подвальном ресторане, кичевом до того, что челюсти сводит зубная боль на холодное, сладкое и горячее. Ты болтаешь ногами, роняешь зажигалку, рисуешь портрет прекрасного во всех отношениях поэта и писателя на листке из блокнота, теряешь ручку, теряешь блокнот, теряешь портрет, пишешь полные тоскливого нытья смски, получаешь «Иди домой и ложись спать!», но вместо этого что-то пытаешься рассказывать бармену, слава Богу, он тебя не слушает, и ты его, слава Богу, – тоже. Вокруг много людей, не принадлежащих к твоей расе, и каждый из них думает, что хочет одного, а хочет на самом деле совсем другого, хочет, чтобы его любили таким, какой он есть, и ничего дополнительного от него не требовали.
Ты надеешься, что паучок просто уснул наверху или просто ушел. Так хотелось бы, чтобы это было просто. Они все такие понятливые. Такие запрограммированные. Так много читавшие книг и видевшие фильмов. И такие сложные. С такими сложносочиненными эмоциями. С такими барочными завихрениями, что им никогда не понять, что бывает секс как секс, секс как проявление дружбы и выражение глубокой душевной привязанности, секс как единственное возможное воплощение смертельно счастливой любви, секс как месть и смертоубийство, секс как кража, секс как шоппинг, секс как наркотики, секс от избытка и секс от недостатка, а еще секс от отчаяния – это уже вампиризм в чистом виде, и по соответствующей статье карается, но это единственное, на что я сейчас способен, вернее, именно на это единственное я и не способен.
У них совсем другая картина мира в голове: они признают, что, бывает, готов собственные запястья целовать, лишь бы чувствовать, что кто-то живой есть рядом, но ни одному даже в страшном сне не приснится, что быть для кого-то следующим после запястья – такая же благородная миссия, как спасать мир, а иногда и более благородная. Каждый – звезда фильма про самого себя, и ни один не готов сниматься в мужской роли второго плана, даже если ему светит за нее Оскар.
Что ты обычно говоришь перед тем, как выкинуть свой классический номер из шоу «Вынуть за две секунды до»? «Мне нужна зубная щетка»? «У меня положительный ВИЧ-статус»? «Здесь матрас не ортопедический»? «Я забыл выключить утюг»? «А без презерватива я не буууду»? Тебе самому любопытно наблюдать, как твои одомашненные демоны таскают тебя за ниточки, то поднося восковую кукольную голову к пламени маленькой, но все равно смертельной свечи, то отдергивая чертову марионетку прочь. Ты не находишь, что раз за разом повторяющийся сценарий – это уже патология, и тебе придется переехать в по-настоящему большой город, чтобы не задохнуться от стремительно возрастающего количества твоих никогда-не-бывших? Что ты вообще находишь, лис, которого тошнит от вида придушенной мыши… Что ты вообще там делаешь?
Я… что? Сколько времени? Какая это рюмка по счету? Счет лежит перед тобой. Два счета. По гамбургскому счету. Я уже просил счет? Что из этого я выпил? Что из этого я оплатил? Сколько времени, черт возьми? Пустая пачка Camel Natural Flavor и еще одна наполовину полная с ней рядом. Пепельница, которую уже не меняют, и бурный оползень окурков. Блюдце с фисташками, которые никто не заказывал. Напротив сидит парень в таком же джемпере, как у тебя, только сером, а не черном, и ты видишь, как этот непрошенный Doppelganger покупает его в том же магазине, что и ты. Ты мотаешь головой, разворачиваешься, а потом упираешься глазами в ворох сиреневых блесток и пунцовый рот. Рот в истошной губной помаде на уровне твоих глаз. Где-то под фарватером колышется бюст, и от колыханий у тебя морская болезнь.
«А что у тебя с лицом?» «Бандитская пуля». После этого ты, отчаявшись, пытаешься внятно изложить свою теорию о том («У меня теория» - эту фразу ты, после непродолжительного сопротивления, подцепил у плохих переводчиков плохих англоязычных фильмов; звучит, как шокирующее признание: «У меня триппачок»), что в прошлой жизни ты пустил себе пулю в правый висок, но это так чертовски сложно – подбирать слова после всей этой текилы и all this mess. «Я не умею отличать любительниц от профессионалок…» Слово «профессионалок» ты не выговариваешь, да и какая разница, в грохоте этой уёбищной музыки и сводящего с ума монотонного бульканья в твоих наушниках все равно никто ничего не может разобрать.
Во сколько они закрываются? Почему никто не скажет, сколько времени?
На улице пахнет школьными каникулами и школьной же весной. Мокрый снег, утренник, промокшие варежки. Ты зачерпываешь снег с перил, лепишь снежок и швыряешь его в кованую дверь, закрывшуюся за тобой, потому что хочешь услышать характерный звук. Дверь тебя обламывает, говорит, необходимо загрузить корректный mp3 файл.
В единственном круглосуточном кабаке в центре не продохнуть от искусственных елок-венков-гирлянд-и прочих соплей. Официанты родились мертвыми, их надо перемещать титаническим усилием воли, перье у них нет, совести у них нет, нарзан теплый, эвиан из-под крана, текила не вызывает клинтиствудского прищура в глазах, а лимон, сука, хабалит. Поскольку ты потерял блокнот и ручку, ты пишешь карандашные слова на уголках найденного в кармане куртки рекламного буклета лучшей в мире экспресс-почты, которая ни хера не доставила вовремя, и чем больше пьешь, тем больше трезвеешь.
В восемь утра ты покупаешь творог, сыр, хлеб, молоко, овощи и рыбу в только что открывшемся теплом спросонья супермаркете – днем возвращается из долгих гостей ребенок, а дома пусто – и реклама какого-то очередного бардака орет с монитора на твою похмельную голову: «Есть желание переночевать не дома?!» Нет желания дома ночевать совсем одному, а есть порыв метнуть в экран пакет молока и посмотреть, будет ли улыбаться кассирша, когда у нее по красным волосам и нарумяненным щекам побегут белые капли.
Вытащить линзы, чистить зубы полчаса, столько сигарет, Бог ты мой, горячий душ, мыльная пена с запахом глинтвейна, бриться, отмоешься, снова будешь хорошим мальчиком, и быстренько спать. Днем приедет ребенок, завтра вечером приедет любимый, наконец-то ты перезагрузишься и войдешь под своим пользователем. Я устал от тебя за эти праздники, почему тебе все время надо того, чего тебе не надо…
Днем постель выглядит совсем не так, как ночью, - простыни увядают, как вчерашний салат, подушка настолько невнимательна, что не в состоянии сохранить отпечаток головы, тепло улетучивается, как из соломенного дома глупого, глупого поросенка. Налей себе чаю, поставь на прикроватную тумбочку чашку с блюдцем, как будто в доме гриппозник. Выпей свои лекарства, возьми книжку, забирайся под одеяло, и пусть эти долгие, бессмысленные и беспощадные выходные закончатся на фразе: “Outside my window, the British public traded crack, slept with itself for money, and fought drunken battles it couldn’t remember in the morning”.



©Yacek Yerka

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив