Графин
stranoved — 28.03.2023Это не сказка, а быль. Реальный случай, который имел счастье лично сопереживать в моей далекой красно-казарменной военно-юридической юности.
В те давние Советские времена строгость дисциплины в войсках держалась помимо коммунистической идейности, на постоянных поверках, построениях, маршированиях, подтягиваниях, подъем-переворотах, кроссах и гауптвахте. Малейшие несоответствие внешнего вида или внутреннего содержания умов, а тем более состояния личных вещей курсантов, влекло за собой страшные репрессии в виде: запретов воскресных увольнений; внеочередных нарядов по кухне или чипку (буфету); кругов строевым по плацу или еще какой-нибудь жуткой задачи. Например, мытья туалетов с чисткой унитазов до такой степени белизны и чистоты, чтобы из них воду можно было пить.
Это теперь, благодаря рыночным реформам, военным обещаны денщики для протирки сандаликов и подшивки воротничков, горничные для клининга постелей и казарм, гастарбайтеры для метения плаца, а также персональные официантки для приема разнообразной и вкусной пищи.
А в те дремучие времена всего этого не было. Всё приходилось делать нам самим – рядовым военным юристам.
Стаяла кромешная тоталитарная муштра, как в дисциплинарном батальоне, из которого собственно и происходил, например, наш курсовой старшина. Доктрина была такая, что военные юристы на своей собственной шкуре должны прочувствовать всю суровость воинской дисциплины и свирепость возмездия за нарушение соцзаконности. И эта муштра стояла года три, на начальном этапе моей беспорочной службы в военной юстиции.
И вот однажды на вечерней поверке, где присутствовали внешние проверяющие – старшие офицерские чины, речь зашла о состоянии личных вещей курсантов, хранящихся в прикроватных тумбочках.
Перечислив перед строем курса различные недостатки с назначением за них справедливых взысканий и всяческих кар для виновных и невинных, проверяющий, незабвенный наш курсовой изрёк:
– Открываю тумбочку, а там баба голая! Так мы с дневальным её еле отодрали...
Строй ухнул и охнул, но промолчал, осмысливая сюжет.
Разумеется, никакой бабы в тумбочке бы не уместилось. Над разработкой тумбочек в те далекие годы трудились секретные ученые военные мебельщики, и делали их так, чтобы не допустить ничего лишнего, а тем более фривольного.
Речь шла о вполне невинном, по нынешним понятиям гендерного разнообразия, фото с девицей из ГДР, прилепленной на оборотной стороне дверцы прикроватной тумбочки. Но и это тогда считалось смертным грехом личного курсантского пространства, и естественно, за это полагалось отодрать не только картинку, но и ее обладателя.
Однако с годами к четвертому курсу мрак повальных обысков и карательных досмотров мало-помалу развеивался. Нас перевели в офицерскую гостиницу, которая представляла собой ту же казарму, но разбитую на комнатки по два-три человека в каждой. Естественно, там тоже стоял идеальный воинский правопорядок и чистота.
Тем не менее, близость нашего вступления в белую касту советских господ офицеров давала себя знать. Неположенные вещи мы научились хранить с таким оперативно-следственным искусством и изобретательностью, что ни один проверяющий не нашел бы. В этом мы достигли такого мастерства, что вполне там могла быть сокрыта какая-нибудь реальная комсомолка из близлежащего Серпа и Молота или вуза, ну, и конечно-же, сопутствующие распутству спиртные напитки.
И вот, на этом фоне произошел следующий случай, характеризующий наш военный быт, отточенный четырьмя годами дисбатовско-юридической муштры.
Произошло это в общежитии, именовавшемся на нашем ВИИЯ-ковском сленге, «Отель Хилтон». Там тоже по вышеназванным опасениям регулярно происходили тотальные досмотры быта и личных вещей жильцов.
В периодическом обходе «Хилтона» в качестве жеста высшей заботы партии и правительства иногда участвовал старший генералитет. Хотя, это было необычайное явление. Высшие чины редко посещали курсантское общежитие. Но тогда начальство действительно заботилось о солдате, лично проверяя на местах его быт и распорядок. У нас это были настоящие командиры: фронтовики, орденоносцы, герои, генерал-полковники И.А. Катышкин, М.Т. Танкаев и др.
И вот, когда такой редкий случай случался, все стояли на ушах, от начальника факультета, до дежурных по институту и по курсам. Всем хотелось заслужить поощрение, доказав свою исполнительность, дисциплинированность и молодцеватость.
И вот, однажды вся степенная кавалькада проверяющих генералов и сопровождающих офицеров вошла в мою светлую общежитскую комнату. Будучи её жильцом и одновременно очевидцем проверки, в силу исполнения должности дневального, я неистово трепетал, что в случае провала меня ждет, как минимум, расстрел…
Увидев там идеальный порядок, проверяющие остались довольны и было хотели удалиться, как вдруг, чтобы окончательно напоследок удостовериться, генерал-полковник спросил:
– В графине вода свежая? Ну-ка попробуйте…
Графины установленного образца с чистой водой и стаканами были обязательным атрибутом комнаты будущих офицеров.
Вышеупомянутый старшина нашего курса, статный двухметровый детина – олицетворение строжайшего нашего воинского правопорядка и законности, тут же подскочил, плеснул содержимое графина в стакан и степенно, залпом выпил и с достоинством отрапортовал:
– Так точно, свежайшая, товарищ генерал!
На лице его не дрогнул ни один мускул, и даже ус не пошевелился.
Из присутствующих только мне было известно, что в графине конспиративно и нагло, мною на хранение был налит чистейший СПИРТ...