Гори, гори ясно

Осталось три дня, я судорожно разбираю последние вещи. Добралась
до одной из толстых тетрадей на верхней полке шкафа и поняла, что
это мой бумажный дневник, который я вела с 2008 по 2017-ый год.
Заставила себя внимательно перечитать всё от начала до конца. Потом
пошла в ванную, взяла там ножницы, вырезала из тетради все
исписанные страницы, сложила их вместе и сожгла. Рукописи, к
счастью для всех нас, горят просто отлично.
На самом деле, совсем юным подростком я была крайне адекватна;
скажем так, люди, которые только начинали тогда со мной дружить в
интернетиках, не догадывались, сколько мне лет, пока я не
признавалась сама. Но даже при таком раскладе читать то, что я
писала для себя, не делая скидку на внешнего наблюдателя, просто
чудовищно. Особенно чудовищно, потому что я четко помню каждый
записанный день и все свои эмоции. У меня отличная память.
Но перечитать было всё равно полезно, потому что помогло осознать,
что одна проблема с тех самых пор всё ещё не разрешилась: моя
склонность к душевному мазохизму. Ну и что, что меня мучают! –
говорила я-подросток небесной канцелярии. – Ну и что, что мне так
ужасно больно! Я всё переживу ради этой великой любви-и-дружбы!
Только бы ничего не менялось, только бы я не осталась одна.
Дорогая многолетней давности: shut up, just shut up.
***
Ездила в Антверпен на день. Говорят, все европейские города
похожи друг на друга, но это чушь и ерунда, похожи они только
поверхностным слоем. Антверпен крошечный, грязно-розовый, немного
сентиментальный. Мне кажется, в нём хорошо отдыхать от людей и
всего прочего социального мира. Обычно меня такое раздражает, но
тут пришлось порадовало.
На обратном пути обсуждали с П. политику, ролёвки и немецкий
быт.
- Моему бывшему коллеге где-то двадцать с чем-то лет, - рассказал
П. – На нашей гос.работе ему недоплачивали, но зато у него была
стабильность: практическая невозможность увольнения, четкий график,
мало переработок. Жил он у родителей, особо никуда не ездил, аренду
не платил и в свободное время в основном играл в компьютерные
игры.
- Когда я спрашивал, почему он не сменит работу на ту, где будет и
интереснее и дважды больше денег, он только пожимал плечами и
скучно спрашивал: а зачем? И так ведь отлично, нет никаких
неожиданностей и можно сидеть на одном месте всю жизнь. Прошло
много лет и он всё ещё там.
На что я вынуждена была признаться:
- Ты только что описал причину, по которой я отсюда уезжаю.
Каждый день думаю о переезде. На этом месте можно зло посмеяться: ути-пути, девочка летит из благополучного европейского города в венец всех американских фильмов и ещё чего-то тут нам _ноет_. Хвастается. Ага, хвастаюсь. Например, тем, как пару недель назад рядом с моим домом в НЙ зарезали аспиранта Колумбийского университета – ну, парень просто возвращался домой затемно, часов в десять, и попался под горячую руку психопату. Психопат его убил, а потом пошел искать себе других собеседников. Двумя улицами ниже у Центрального Парка тяжело ранил парня, ну а при нападении на третью жертву его уже попался полиции. Жертве повезло.
- Это ты ещё не жила здесь в восьмидесятые, - мрачно шутит друг
Ж. – Сейчас ещё всё отлично, а вот тогда... It took some guts to
live in New York.
Do you dare me?
Часть разума, ориентированная на безопасность, говорит: ну ты
совсем ебанулась. Смотри, в наших Дойчландах тишина и уют, больные
люди не бегают на улицам в соотношении один к четырем, здесь
социальная защищенность, тридцать дней отпуска в год, оплачиваемые
сверхурочные, бесплатная медицина, высокий уровень жизни. Ты вообще
видела цены на жилье в своей Заокеании? А счета, на которые
попадешь, если загремишь в больницу? Детка, помимо больших огней
твоя заокеания – это стресс, вечная тревожность в воздухе,
токсичная рабочая культура и вечный риск упасть и никогда не
подняться.
- Заткнись, дура, - ласково говорю я этой визжащей от ужаса
смертной части себя. И огреваю её по лбу лопатой.
С конца августа по ноябрь, которые я провела в Нью-Йорке, мне
приходилось вставать в четыре утра, работать полный рабочий день,
потом идти в университет и учиться очно, и так каждый день. У меня
почти не было времени на сон, но это была моя единственная
проблема, потому что всё остальное время я была счастлива, как
никогда за последние пять лет.
Всё это, конечно, может измениться через год или новые пять лет, но
зачем придумать что-то, если пока здесь – так.
Когда мне было четырнадцать, вот примерно в то время, что я
начала вести бумажный дневник, мы с трудным другом Л. обсуждали
наши планы на жизнь. «Хочу дом», - говорила Л. –«Дом за городом
где-нибудь у леса. Свой сад, рисование, тишину».
- «Хочу жить в очень большом городе», - отвечала я. – «В квартире
на последнем этаже, чтобы никого не было между мной и небом. Хочу
вечное движение вокруг, интриги и расследования, приключения,
искусство, тайные общества, и чтобы это всё никогда не
заканчивалось никогда».
Теперь у друга Л. есть дом за городом, свой сад, библиотека и ещё
много другого.
А у меня... билет в один конец и немного бесстрашия.
|
</> |