Как сложить коробку для пиццы 
новая красная линия 
План реформы системы госуправления США 
Утреннее 
Индигирка 
минус Светлана
08.11.2011 —
Высота смерти...там где погибала 33-я армия.
Герои и предатели. Ноябрь-декабрь 1941-го под Москвой.
oper_1974 — 16.11.2011
— История
"На этом участке обороны день прошел без изменений.
Через водохранилище по льду никто не наступал, но левее шел бой.
Еще ночью наша разведка сходила на западный берег водохранилища и
принесла офицерский ремень (на пряжке была надпись: "С нами Бог") и
кинжал. Офицер был ранен нашими пулеметчиками, и его увезли на
броневике еще днем. Но к сумеркам положение резко изменилось:
немецкие автоматчики появились в тылу батальона. Среди разбросанных
домиков на берегу водохранилища они перебегали в глубь обороны
батальона. Позиции батальона с тыла были открыты, их отделял от
домов высокий берег, и немцы не видели наших бойцов. Стало темнеть,
и командир батальона отдал приказ на отступление. Закрытые высоким
берегом, бойцы начали отход. Вытянувшись цепочкой, мы пошли по краю
замерзшего водохранилища. Немцы начали обстрел побережья с
противоположного берега. Мины со свистом летели в нашу сторону и
падали на лед. Удивительно, но они не взрывались от удара, а
пробивали лед и рвались в глубине, поэтому потерь не было. Когда
крутой берег кончился, мы вышли на лед и зашагали на северо-восток
вдоль водохранилища. Обстрел кончился, нас никто не преследовал.
Шли мы часа два, вышли к деревне, и местный житель вывел нас на
дорогу к Конакову, где располагались тылы 30-й
армии.Моим попутчиком оказался политрук, возвращавшийся из госпиталя в свою часть, и нас пригласили в дом, в котором размещался штаб батальона, отступившего с берега водохранилища. Мы были голодны, и старший лейтенант, уполномоченный особого отдела, сказал нам, что накормит нас, если мы подпишем акт о потере пулеметов "Гочкис" в бою на берегу водохранилища. Я просмотрел акт и сказал, что такую бумагу не подпишу: "Боя мы не вели, а пулеметы бросили, - как нам сказал один из бойцов, - тяжелы были очень". Тогда уполномоченный решил взять нас на испуг, показал нам свое удостоверение и потребовал наши документы. У меня, кроме справки из госпиталя и партийного билета, ничего не было, а у политрука был только партбилет с отклеившейся карточкой. Особист прицепился к политруку и сказал, что если он не подпишет акт, то его арестует, - да и мне стал угрожать арестом. Мы стояли ближе к двери, а уполномоченный отошел к столу, - тогда я взял у политрука гранату, и мы пошли к двери. Уполномоченный закричал часовому не выпускать нас, но я вынул пистолет и сказал часовому: "Прочь с дороги!" - а всем собравшимся в доме погрозил гранатой. Препятствовать нам охотников больше не было, и мы вышли на улицу. Мы пошли деревенской улицей и видим, как у одного красивого домика, обитого тесом, хозяйка моет ступени крыльца, скоблит их косарем, несмотря на мороз. "Для кого так стараетесь? - спросил я хозяйку. - Для гостей или праздник какой приближается?" Разогнув спину, она ответила: "Гостей жду. Вы уйдете, а придут наши новые хозяева!"
Мы нашли попутную машину и к вечеру попали в Конаково, где нашли часть сотрудников политотдела армии. Они направили нас на склад вещевого имущества, чтобы получать зимнее обмундирование. Я получил шапку и ватные брюки, а ватник я не стал брать - куртка у меня была на вате; валенки же еще не выдавали. Политрук ушел в свою группу резерва, а я был направлен в группу старшего политсостава при политотделе армии. В резерве я пробыл недолго. Как-то под вечер неожиданно послышался резкий шум, как будто загорелся мощный примус, потом последовал сильный скрежет по металлу, и с беспрерывным воющим свистом из-за кустов полетели снаряды с огненными хвостами. Все легли на мороженую землю, не понимая, что происходит. Разрывов мы не слышали, но подняли головы и увидели удаляющиеся машины, накрытые зелеными брезентами, под ними под углом стояли металлические конструкции. После ухода машин осталась опаленная огнем земля. Так впервые я увидел знаменитые "Катюши" - и не мог представить себе, что сам буду командовать таким грозным оружием!
Это было в ночь на 19 ноября 1941 года. Той же ночью я был вызван к начальнику политотдела армии полковому комиссару Шилову. Он пригласил старшего политрука Левина и меня в сани, и мы поехали. Я спросил, куда мы едем и зачем, Шилов сказал: "Приедем, тогда скажу". Так начался новый этап в моей службе в армии и участия в Великой Отечественной войне.
+++++++++++
Подъезжая к деревне, Шилов сказал нам: "Около Клина разбежалась кавалерийская дивизия. Ее командование пойдет под суд военного трибунала. Одного из вас назначим комиссаром дивизии, а другого начальником политотдела". Эта весть буквально огорошила меня - я никогда не служил в кавалерии, опыта работы в этом роде войск не имел. Я сказал Шилову: "Товарищ полковой комиссар, вы мне лучше теперь дайте строгое партийное взыскание, чем потом отдавать под суд. Я согласен на любую работу, но только не в кавалерию". Но Шилов строго сказал мне: "За отказ от работы исключим из партии, оставьте ваше мнение при себе". Нерадостно было на сердце от такого разговора...
Въехали в деревню, нашли дом, где размещался штаб 24-й кавалерийской дивизии имени С.К.Тимошенко. Командиру дивизии Шилов объявил решение Военного совета 30-й армии: полковник Малюков и комиссар дивизии отстраняются от должностей и предаются суду военного трибунала. Собрали командиров полков, и по их предложению командиром дивизии назначили старшего из них, полковника Чудесова. Должности комиссара и начальника политотдела Шилов предложил нам с Левиным поделить. Я сказал Шилову, что Левин участник финской войны, имеет опыт работы как комиссар полка, пусть он и будет комиссаром дивизии. Я надеялся, что после этого начальником политотдела назначат кого-нибудь из работников политотдела дивизии, но этого не произошло. Шилов согласился с назначением Левина - а меня назначил начальником политотдела. Затем он строго предупредил нас: "Надо собрать дивизию, не соберете - будете отвечать очень строго", - пожелал нам успеха в работе и уехал. Вся эта процедура с назначениями не заняла и двух часов. Так я стал начальником политотдела дивизии. Об этой должности никогда не мечтал, - а тут еще в кавалерийской дивизии! Мне было тяжело морально, так велика была ответственность, так тяжело было это время, - но надо было действовать.
Ночью мы вышли на перекресток дороги с Ленинградским шоссе и объявляли выходящим из окружения кавалеристам: "24-я дивизия направо, в ту деревню, где был ее штаб". К утру основная часть личного состава полков собралась. Бойцов кормили вкусным рисовым пловом с изюмом, а нам было не до еды - слишком велико было нервное напряжение. Утром мне представились сотрудники политотдела: старший политрук Элентух (секретарь парткомиссии) и политрук Терещенков - инструктор политотдела по партийному учету; помощником по комсомольской работе был младший политрук или сержант Стояновский, очень энергичный и храбрый человек. Политрука Луца, инструктора по оргпартработе, я не видел, он находился в части. Вот и весь состав политотдела. Мой предшественник был ранен и суду не подвергался. Познакомился я и с комиссарами частей: все они были выдвинуты только теперь, кадровые комиссары все были ранены и выбыли.
+++++++++++
В одном из домов деревни я встретил бывшего комиссара дивизии и удивился. За столом, обставленным бутылками водки и буханками хлеба, сидел старший батальонный комиссар Саша Сальников, с ним мы вместе учились в Москве на курсах пропагандистов. Он очень обрадовался встрече и сказал: "Вот пью с горя. Дивизия не выполнила приказа командарма, и мы пойдем с Малюковым под суд ревтрибунала. Если не расстреляют, то докажу, что я не враг советской власти и кровью смою свою вину!" Он рассказал мне, как все было: до прибытия под Москву дивизия была в Иране, где занималась несением караульной службы и частыми конными состязаниями. Командир дивизии Малюков показывал там свое мастерство лихого рубаки: с тремя клинками (два в руках и третий в зубах) рубил на скаку лозу обеими руками сразу. Сразу после выгрузки в Подмосковье дивизия получила боевую задачу. Подчинялась она сначала 16-й армии, а потом 30-й, - и получила два приказа почти одновременно. Один командарм ставил задачу на одном направлении, а другой на другом. Последний приказ был получен одновременно с переходом в подчинение 30-й армии. Не решаясь выполнять тот или иной приказы, они оставили дивизию на месте, и так ее части попали в окружение, вырываясь теперь небольшими группами. Сальников обрадовался, что я назначен начальником политотдела дивизии, - и на этом мы расстались. Ему и командиру дали по 10 лет тюремного заключения, но разрешили находиться в действующей армии, чтобы искупить свою вину. Позже судимость была с них снята: Малюков получил новую дивизию, а Сальников стал строевым работником в оперативном отделе корпуса.
В состав дивизии входили три кавалерийских полка (18-й, 56-й и 70-й), бронедивизион, артбатарея и комендантский взвод.
Штатный численный состав составлял около 3500 человек, коммунистов из них было около 900. При выходе из окружения дивизия потеряла часть орудий, пулеметов и личного состава, несколько бронемашин. По предложению комиссара при политотделе создали группу из сержантского состава (в ней были кавалеристы и водители машин из бронедивизиона), и сержант Лаптев из этой группы вынес из окружения боевое знамя полка. Мы представили его к награде, и он получил орден Красного Знамени.
Бои шли напряженные. Каждый вечер командир дивизии с комиссаром лично от командующего 30-й армии получали боевую задачу. Дивизия не имела боевого опыта и приобретала его в трудных условиях, с большими потерями среди командного и политического состава. Из кадровых командиров полков был лишь Курчашов (командир 70-го полка), и он недолго оставался в строю, а все остальные были вновь назначенные.
Немцы продолжали упорное наступление на Москву, бои шли в районе Клина. Части дивизии вели бои в пешем строю, а коней охраняли в тылу коноводы (по 10–12 коней на одного бойца). Личный рядовой состав был вооружен СВТ и клинками; их носили весь командный состав и часть политсостава. Клинки в ход не пускали, а винтовки часто отказывали в стрельбе: надежнее были кавалерийские карабины, имеющиеся у отдельных подразделений. Постепенно бойцы заменили СВТ на винтовки пехотинцев, уходящих в госпитали. Автоматов ППШ и ППД в дивизии было очень мало, лишь разведчики имели наши и трофейные автоматы.
Мне запомнились бои под Клином, где дивизия сдерживала наступление немцев. В последние дни обороны Клина мне вместо комиссара пришлось ехать с Чудесовым к командарму 16-й армии генералу Рокоссовскому для уточнения боевой задачи. Штаб Рокоссовского мы нашли на восточной окраине города. Город был частично эвакуирован, но жителей еще оставалось много. Хладнокровный, спокойный в присутствии члена ВС армии, Рокоссовский поставил задачу Чудесову в тот момент, когда части готовились оставить Клин: дивизии надлежало занять оборону восточнее Клина. Мы выехали из города, когда начало темнеть, едем в машине по высокой насыпной дороге - и вдруг справа появился немецкий танк. Очевидно, немцы решили перехватить нашу машину и не стреляли. Но, на наше счастье, насыпь была высокой и крутой, и немецкий танк не мог на нее въехать. Наш шофер прибавил скорость, и мы ушли от погони.
Скоро дивизию опять подчинили 30-й армии, которой командовал Герой Советского Союза генерал-танкист Лелюшенко. В ходе защиты Клина я находился в 70-м полку. Бой шел на улицах. Около одного дома кто-то из политотдельцев сказал мне: "Смотрите, вон бежит Луц, инструктор политотдела". Мы окликнули его, так как он бежал в сторону немцев, - но он только обернулся к нам и побежал еще быстрее, скрывшись за углом дома. Позднее стало известно, что Луц перешел на сторону немцев и служил им. Когда я стал выяснять, что это за человек, то оказалось, что он сын кулака, - и выяснить, как он попал в политотдел, было уже невозможно. В боях за Клин без вести пропал также командир полка Курчашов.
++++++++++++++
В первых числах декабря ночи стояли тихие и очень морозные. Глубокой ночью в дом, где размещался политотдел, пришли два танкиста в комбинезонах и улеглись спать среди нас. Один из них, невысокого роста, вытащил из-под моей головы мою полевую сумку и заснул. Я не стал тревожить его, а под утро они, отдохнув, тихо ушли. Скоро в дом вошел командир дивизии Чудесов и спрашивает меня: "Начподив, а где командарм Лелюшенко?" (мы находились в подчинении 30-й армии). Я ответил, что не видел никакого командарма; рядом спали два танкиста, они отдохнули и ушли. А Чудесов в ответ: "Да это был генерал Лелюшенко, Герой Советского Союза, наш командарм. Как же ты его ничем не угостил?" Отвечаю, что мне и угощать-то нечем, сами питаемся как попало. "Давайте ищите генерала, - скомандовал Чудесов, - ему приготовили завтрак". Но было поздно, командарм уже уехал.
В эти дни в дивизию поступило пополнение всех степеней: рядового, сержантского, командного и политического состава, прибыли медицинские сестры. Постепенно части дивизии включились в бои, но решающим днем наступления стало 5 декабря. От командующего 30-й армией дивизия получила приказ взять одну деревню, которую упорно обороняли немцы. На рассвете в сильный мороз дивизия начала наступление. Минометчики дали несколько выстрелов по деревне, и Чудесов послал в атаку эскадрон. У самой деревни конников встретил плотный прицельный огонь, часть из них упала с коней, а другие повернули назад. Внимательный осмотр в бинокль огневых точек не выявил, пулеметов не было видно. Снова минометной налет и вторая атака в конном строю - и опять тот же результат. В третий раз атака захлебнулась так же. Командарм требовал выполнения приказа. Тогда Чудесов послал группу в пешем строю в обход деревни справа, а нам, находившимся на опушке леса перед деревней, он сказал: "Пошли. Если убьют, то с мертвых спроса не будет. Радист, доложите командарму, что деревня взята".
И все штабные работники, политотдельцы, командиры частей вышли широкой шеренгой из леса и пошли к деревне. Расстояние было не более километра. Мы с Чудесовым идем впереди всех, впереди чернеют на снегу тела убитых и раненых. Комиссара здесь не было. Идем в ожидании пулеметных очередей, но странно - тихо, никакой стрельбы. Вот и сараи на задворках деревни. Мы заглядываем в них и обнаруживаем, как стрелял немецкий пулеметчик - в трех или четырех были выдолблены отверстия на уровне лежачего человека для стрельбы из пулемета. Никаких окопов не было. Группа, посланная в обход деревни справа, перерезала провод связи и вступила в деревню раньше нас, немцы поспешно отступили. Никаких трофеев не было.
С ночи командир дивизии ничего не ел. Мы зашли в аккуратненький чистый домик и попросили хозяйку сварить картошки. Хозяйка сказала: "Вон в подполе картошка, берите и варите". Ординарец открыл лаз, спрыгнул в подпол и тут же выскочил с криком: "Там немцы!" Бойцы направили в подпол дула винтовок, скомандовали "Хенде хох!" - и два молодых немецких солдата послушно вылезли из подпола. На них были тонкие шинелишки, пилотки, красноватые, с широкими голенищами кожаные сапоги. На тут же учиненном допросе они все рассказали, и пленных отправили в штаб армии.
++++++++++++++
Вместе с пехотными частями дивизия продвигалась на запад, очищая деревню за деревней. Части дивизии участвовали в освобождении Рогачева и Клина, и наш 70-й кавполк первым вступил в Клин. Это было 15 декабря. Город горел, на шоссе и на обочинах валялись трупы немецких солдат и разбитая техника. Стояли лютые морозы. Хлеб так замерзал, что его с трудом рубили клинками. В темноте слышим - на окраине деревни стучит топор. Кто рубит, зачем так поздно? Подошли и видим: старушка тяпает по ногам убитого и замороженного немецкого офицера. Спрашиваем: "Зачем это делаешь?" - "А как же, он разграбил весь мой дом, так я к весне хоть с сапогами буду. С немецких солдат сапоги снимаются легко - голенища широкие, а вот офицерам приходится ноги отрубать. Кладем в печь, оттают кости, и их выкинем, - а сапоги хорошие". Мы ничего не сказали ей: не имеющие теплого обмундирования немцы под Москвой отбирали у населения все, что можно было одеть на себя. Солдаты рядились в женские платья и юбки, на голову навьючивали все, вплоть до дамских рейтузов. На ногах немецких солдат появились широкие соломенные боты, в них совали ноги для тепла. Невзрачный вид имели завоеватели Европы!
В перерыве между боями мы с Терещенковым ездили по частям и уточняли численность и состав партийных организаций в частях, подбирали и укрепляли низовое руководство. В дивизии комиссар произвел новые назначения: моим заместителем он назначил ст. политрука Жандарова, поручив ему всю работу в тылу дивизии, а ст. политрука Голубева назначил комиссаром 70-го кавполка. В первый день их прибытия дивизия вела бой за освобождение деревни, расположенной вблизи старого елового леса. Выбив немцев из деревни, 18-й кавполк углубился в лес, преследуя отступивших немцев, и пехотинец из Западной Украины, приняв наши передовые подразделения за немцев, решил сдаться в плен. Он шел и кричал: "Пан офицер, я не хочу служить москалям, я иду к вам служить". Его задержали, допросили, он признался в своем дезертирстве с поля боя. К нему применили высшую меру наказания - по решению тройки из представителей командования, прокуратуры и особого отдела его увели в глубь леса и расстреляли. Но часа через три командир 18-го кавполка пригласил меня в свою санчасть и показал раненого пехотинца, пришедшего в санчасть. Выяснилось, что это был тот самый дезертир, расстрелянный в лесу! Особистам пришлось вторично приводить приговор в исполнение.
При освобождении следующей деревни захватили немецкого пулеметчика. Этот пленный отказался отвечать на вопросы. Чудесов приказал запереть его в чулан и поставить часового. Потанцевав на морозе (который был более 30!), немец закрича: "Гитлер капут!" и через переводчика сказал, что будет отвечать, только пустите в теплый дом! Так и стало: он раскрыл данные, нужные для ориентировки в наступлении, и его отправили в армию.
В следующем бою в плен взяли трех немцев (среди пленных был один офицер). Их допросили и, учитывая важность данных сведений, решили отправить в штаб армии, о чем и доложили по радио. Доставить пленных комиссар дивизии поручил лично комиссару бронедивизиона (в нем еще оставалось три или четыре броневика). Два броневика повезли пленных, но поднялась сильная метель, броневики двигаться не могли, а конвоировать пленных в пешем строю комиссар не решился - и пленных расстрелял. Вернувшись, он доложил комиссару, и Левин страшно рассердился, стал угрожать расстрелом за невыполнение его приказа. Если бы комиссар согласовал доставку пленных со штабом или с политотделом, этого бы не получилось: их можно было отправить на санях под надежной охраной. Левин часто принимал быстрые и рискованные решения, не обдумав последствий, но был храбр и часто находился среди наступающих. Когда ему об этом говорили, то он отвечал так: "Вы что думаете, я доживу до конца войны? Нет, этого не будет, меня ранят или убьют".
Однажды комиссар утром привел с собой целую роту пехотинцев и сказал, что получил пополнение. На мой вопрос командиру роты о том, что это за люди, он сказал, что они направлялись на пополнение стрелковой дивизии, но ее в этом районе не оказалось, и они сутки не ели. "А воевать нам все равно где. Нас накормили, и вот мы будем воевать!" Так сотня бывалых воинов пополнила нашу дивизию. Командующий ротой лейтенант был очень дерзок. Через несколько дней с маузером в руке он смело повел роту в атаку и был сражен автоматной очередью... В те дни мы узнали и о гибели генерала Доватора, командира 11-го гвардейского кавалерийского корпуса. Мы не раз были соседями в боях.
+++++++++++
В ходе наступления много внимания уделялось разведке. Каждую ночь наши разведчики уходили в тыл немцев, и приносили полезные данные. Послали в разведку целый взвод, включив в него сержанта, хорошо владеющего немецким языком (он был сыном учительницы немецкого языка в Азербайджане). Одетые в белые халаты разведчики ушли, но в срок не явились. Дня через три вернулся этот сержант и сказал, что бежал из плена, а остальные погибли. Версия была сомнительной, и его взяли под постоянное наблюдение. Его потянуло в группу наших конников при политотделе, и я поручил двум конникам неотступно следить за ним. Выяснилось, что сержант интересуется делами политотдела и штаба, чего никто до него не делал. Допрошенный, он сознался, что выдал немцам наших разведчиков, был завербован немцами и направлен к нам для сбора данных о дивизии. Дело его передали военной прокураторе.
++++++++++
В конце декабря в наполовину сожженной деревне были захвачены два немецких солдата и офицер, поджигавших дома. Пленных посадили около костра, где обогревались бойцы, они сидели и дрожали в своих летних шинелишках. Раскрыли чемодан офицера, а в нем парадный мундир с Железным крестом за Францию. Мы не обратили внимания на крестьянина, который шел, заложив руки за спину, - в них он держал круглое березовое полено. Мы услышали только звук сильного удара и истошный крик немца - крестьянин ударил офицера по голове так, что тот завалился на бок. Второй удар крестьянину не дали сделать наши бойцы, оттолкнув его в сторону. Крестьянин выругался и сказал, что "эти сволочи сожгли наши дома, смерть им, проклятым!". Теперь как только немцы замечали подходивших к костру с поленьями бойцов, так сразу поднимали крик: "Капут, капут!" Этих пленных не отправили в тыл: мы были далеко от штаба армии. За зверства над советскими людьми, за сожженные дома жителей им вынесли смертный приговор и расстреляли на виду жителей деревни.
Вечером части дивизии освободили деревню, где сараи были заполнены взрывчаткой, шнурами для взрывателей и взрывателями. Из деревни немцы бежали по глубокому снегу сначала в соломенных ботах на сапогах, а потом, выдернув сапоги, без бот. Бежали зигзагами, спасаясь от пуль, но это им не помогло, их всех уложили на снегу!" - из воспоминаний старшего политрука 24-й кавалерийской дивизии имени С.К.Тимошенко - А.И.Премилова.
Оставить комментарий
Популярные посты:
Предыдущие записи блогера :
Архив записей в блогах:
"Наступ" престижа. Бесконечные разговоры об украинском "наступе" сегодня уже настолько набили оскомину, что тема эта медленно сползает в разряд анекдотичных. Но это крайне опасная иллюзия! И угроза более чем серьёзна. ВСУ с начала мая готовы к наступлению, накоплены необходимые запасы ...
Это цитата сообщения olga_zaedinova Оригинальное сообщениевязание спицами ...
И даже, я бы сказал, про поступок в чём-то героический. Граничащий с подвигом. Особенно, если учесть, что вместо горячего ужина пришлось вприсядку бороться со стихией. В общем — в кухне разбился градусник. Невзирая на мольбы домашних и просто замершую от ужаса постороннюю публику, н ...
Всем привет из Парижа, здесь изумительно ...
Строительство первой в Республике Карелия роботизированной молочной фермы началось на территории совхоза "Ведлозерский". Запустить производство планируется в 2025 году. Объем инвестиций в данный проект составят более 2 млрд рублей. Итак, в Пряже построят первую в Карелии ...
