Г. В. Колмогоров. Челоказаки и ташкенцы (в Киргизских степях). 1/2

Магомет, проповедывая Коран, имел в виду если не остановить человечество на одной степени развития, подобно китайским законодателям, то положить границы уму, сократить время для труда, предоставить волю страстям и поощрить дикую месть. Двенадцать веков существования исламисма ясно доказали это. Не пойдем в первые ужасные времена, когда огласилась земля словом этого учения, когда напиталась она слезами и кровию человечества, когда убелилась костями сотней, тысяч людей; нет, бросим беглый взгляд на небольшую часть Азии — Киргизские степи и Азию Среднюю, во время, отделенное от нас полустолетием.

Киргизский народ, простирающийся ныне числительностию, по всей вероятности, по убеждению нашему, свыше трех миллионов душ баранта) отметили киргизов в истории народов кровавыми чертами. Эта зверонравность, вкоренившаяся в характер киргизов, долго служила препятствием даже малейшему порядку между ими, а тем более промышленности и торговле, и заставляла трепетать соседние народы. Даже в течение столетия, когда киргизы впервые начали вступать в подданство наших государей (с 1732 г.), они не оставляли своего кровожадного ремесла до начала второй четверти настоящего столетия, и несмотря на пожертвования и усилия нашего правительства к введению между ими какого-либо благоустройства и к смягчению нравов их, киргизы были дики как звери, и за очагом своим грубы и слабоумны, как отверженные дети человеческой семьи.

Средняя Азия, пребывая во всегдашней полудикости, разделенная на мелкие ханства, управляемые по внушениям Корана тираническим деспотизмом, и в минувшее полустолетие представляет нам ужасное позорище кровопролития и дикого истребления человеческого рода. Начнем с Бухары, сколько-нибудь лучше устроенного общества. Настоящая династия бухарских властителей, в последних годах минувшего столетия, истребляя предшествовавшую династию из потомков Чингиса, достигла власти путем зверского коварства, измены, насилия и мести. Смерть Гайдер-хана, последовавшая в 1825 году, открыла новое поприще его наследникам к восстанию и междоусобной войне, и в Бухаре вновь полились потоки крови. Сын Гайдера, Гусейн, провозглашенный эмиром, погиб от яда; брат его Омар, в свою очередь, осажденный в столице, побежденный и сверженный, брошен был в темницу, из которой впоследствии бежал и, скитаясь в Мешхеде и Болхе, умер в Кокане, и едва ли тоже не насильственною смертью. Нассыр-Уллах, брат этих ханов, отец нынешнего властителя Бухары, ознаменовал свою власть жестокими казнями важнейших приверженцев своих братьев, числом до нескольких сот. Три остальные брата Нассыра погибли в заточении. Династия коканских ханов, происходящая из города Исфары, утвердилась также в конце минувшего столетия, в лице Нарбут-бия, и с таким же коварством, изменой и насилием, как и бухарская. Невежество, произвол и деспотизм этого правительства превосходят воображение европейца. Ханство это, соединенное с Ташкентским и частию с Хондженским ханствами (Урютюпой) всего с небольшим сорок лет (в 1814 г.), а до того ведшее страшные и непрерывные войны с этими последними, с бухарцами, китайцами, киргизами Большой орды и бурутами (дикокаменными киргизами), во всех своих действиях представляет ужасы. Не всякий лютый и хищный зверь сравнится в кровожадности с Гомаром, ханом коканским, истязавшим и задушившим изменнически и варварски своих братьев, родных, ближних и приверженцев. Довольно упомянуть затем о ташкентском хане Юнус-ходже, строившем пирамиды из человеческих голов (в 1798 году) Небольсин. Очерка торговли России с Среднею Азиею (1855 г.)]

Мудрено ли, после такого общественного устройства и порядка вещей, что во всей Азии, в особенности магометанской и Средней, находятся сотни, тысячи, десятки тысяч недовольных, политических и гражданских преступников, бессильных на месть и не заплативших кровью за кровь, по необходимости бегущих куда глаза гладят! Наши Киргизские степи были как прежде, так и ныне всегдашним убежищем всех этих людей, всего этого, так сказать, азиятского сора. При всех многочисленных караванах из среднеазиятских ханств, входящих в наши степи и частию достигающих до границ Оренбургской и Сибирской, находится и ныне до нескольких десятков этих беглецов. До образования же в степях окружных приказов, до поселения казачьих полков и во время важнейших переворотов и мятежей в Средней Азии, беглецов этих приглашали сами киргизские солтаны и начальники волостей, а потому они при караванах следовали тогда сотнями. Затем, из бывшей Джунгарии киргизы, смешавшиеся с остатками калмыков и с калмыками, бежавшими от нас с Волги, кочуя смежно с нашими ордынцами, свободно переходят в русские пределы под предлогом праздников, свадеб и поминок у своих единоверцев, родовичей и родственников, и часто в виде караванов на верблюдах, до сотни голов, а с ними следуют толпами беглецы и бродяги из разных западных китайских провинций, и имеют случаи оставаться в наших киргизских волостях и объявлять себя челоказаками. В число челоказаков, по всей вероятности, вступают дезертиры из сибирских линейных батальонов, происходящие из татар Казанской, Оренбургской, Вятской и других губерний, часть дезертиров из линейного казачьего войска, знающих в совершенстве киргизский язык, и часть преступников русских, имевших возможность бежать в степи. Эти последние люди, по принятии исламисма, вступают рабочими в караваны, возвращающиеся в среднеазиятские ханства, и, по пробытии там двух-трех лет, возвращаются в степи истыми магометанами и объявляют себя челоказаками. А как все караваны, во время длинного своего хода в обе стороны, останавливаются во всех киргизских волостях, для торговли и с тем вместе для отдыха и найма киргизского вьючного скота, часто по неделе и более, то все бродяги эти имеют время приглядеться к местности, узнать основательно быт и средства к жизни киргизов, познакомиться с ними, а часто и породниться женитьбой. Затем легко остаются они под именем челоказаков, а грамотные и хорошо знающие Коран и веру — под именем ташкенцев, хотя бы происходили из Бухары, Хивы, Кундуза, Бадахшана, Кашгара, Яркенда или других местностей. Слово челоказак киргизы переводят свободным человеком, как и самые киргизы называют себя казаками, т. е. свободными людьми. Г. Левшин справедливо старался доказать, что кайсаками киргизов называем мы неправильно, что настоящее имя их есть киргиз-казаки. В мнении русских, проживающих на границе и в степях, челоказаки — почти то же, что не помнящие родства, бродяги в обширном значении слова. До постепенного введения прочного русского владычества в степях (с 1825 года), бродяги эти поступали свободно в состав киргизских волостей, по приглашению и с согласия старшин и солтанов, а знающие ремесла и большинство ташкенцев в пограничные города, всего более в Петропавловск, Семипалатинск, Троицк и Усть-Каменогорск. Впоследствии и ныне они, по освидетельствовании в окружных приказах в неимении на теле знаков наказания, на основании распоряжения главного местного начальства приписываются формально к киргизским волостям.

Челоказаки, кто бы они ни были, прикидываясь пред русским дикарями, всегда уверяют, что они родились где-то в далеких степях и странах, от неизвестных им отцов и матерей, потом в ранней юности похищены были туркманами, черными киргизами или другими разбойниками, проданы в неволю, выкупились или бежали, а киргизам рассказывают, что они скрывались и скитались в снегах Памиры и в пропастях Гинду-Куша, познакомились там с шайтаном (чертом) и другими злыми и добрыми духами, женились на трех-девяти гуриях и проч. Словом, пред киргизами они выказываются мудрецами и людьми необыкновенными, и рассказывают о жизни своей такие сказки, которые могут родиться только в воображении азиятцев. Ташкенцы, напротив, рассказывают большею частию о своих похождениях правдоподобно, не сознавая, впрочем, за собой никакой вины и подкрепляя все действия свои текстами Корана. Как самые киргизы, так и оба разряда этих бродяг не облагаются ни податьми, ни повинностями; даже часто хитростью и обманом они избавляются от взноса ясака за свой скот. Ташкенцы и челоказаки, живущие в городах, кроме того, пользуются всеми выгодами нашей общественной жизни, и даже при значительной своей торговле не вносят гильдейских повинностей. Всею этою льготою пользуются не только сами лично водворившиеся челоказаки и ташкенцы, но и все потомство их до нескольких колен, рожденное в степях и городах, не преставая называться челоказаками и ташкенцами.

Нечего и говорить о нравственных качествах большинства этих бродяг. Они как люди, имеющие превосходство в образовании пред азиятцами, вскоре по водворении в киргизских волостях приобретают нравственную власть над простодушными детьми природы, киргизами. Не зная ни работы, ни какого-либо занятия, кроме скотоводства и перекочевки с одного места на другое, те и другие равно преданы лени и праздности. Пришлецы эти, рассказами о чудных своих приключениях, не лишенных, разумеется, поэзии, вкрадываются в доверенность киргизов и выдуманными страданиями возбуждают к себе участие. Случается, однако же, что из них являются ремесленники и художники для киргизских потребностей, музыканты, разные забавники, кудесники-лекаря вроде шаманов, а главное — муллы и ходжи (будто бы покланявшиеся гробу пророка или гробам иных магометанских святых), в особенности из ташкенцев. Исправляя духовные обязанности и явно называясь муллами, они свободно проповедуют и веру Магомета, и презрение к новым властям русским, поселяют в простых сердцах киргизов старые предубеждения к порядку и воспоминание о минувшей дикой воле, и вкореняют в них невежество и предрассудки, основанные на всевозможных толкованиях Корана контрабанда. Во время существования баранты, набегов одной волости на другую или при разграблении караванов, они были главнейшими побудителями и деятелями, потому что при неудаче умели мало терять, а при успехе — пользоваться главною добычею. Ныне существующее в степях страшное воровство на скот, в особенности на лошадей, поддерживается исключительно ими. При водворении казачьих полков, лошади, приведенные казаками со старого водворения по частям и в немногие годы, в Кокбектах, в Аягузе, в Копале и других округах, были почти все украдены ими. (У одних кокбектинских казаков в два года было уворовано до 800 лошадей.) Краденых лошадей вообще отправляют в Китай и туркестанские ханства при караванных табунах, которые гонятся при них для продажи во все помянутые места. С контрабандой на границе редко попадаются киргизы, еще реже казаки, но всегда челоказаки и в особенности ташкенцы. Они часто берут подряды для перевозки провианта и других казенных тяжестей в заграничные округи, а равно подряжаются и на другие работы у казны и частных людей, но на все это по большой части нанимают киргизов, и, разумеется, с барышами для себя. Суеверие и предрассудки, господствующие у киргизов как у народа полудикого, сильно способствуют обманам и мошенничеству этих бродяг. При лечении всевозможных болезней, в ворожбе, в предохранении от несчастий, джаурунчи и баксы — шаманы и колдуны — призываются ко всем киргизам: они состоят большею частию из челоказаков и ташкенцев. С набожностью и уверенностью в успехе, они принимаются за дело, и получают за труды значительный бешкеш — подарок. Малейший успех в лечении, предсказании или при избавлении от неприятности увеличивает силу этих бродяг и влияние их над киргизами. Нам не раз случалось видеть в степях этих джаурунчи и баксов в исполнении их ремесла. Опишем один такой случай. В июле 1852 года, при возвращении с Копала, около реки Лепсы, мы заехали, по делу и в гости, к одному богатому киргизу, волостному управителю, и оставались у него около недели. В одну лунную ночь, после длинных рассказов двух челоказаков и ташкенца о их чудных приключениях, нам не хотелось спать, хотя хозяин и весь аул, состоящий из 53-х юрт, уже покоились крепким сном. Мы вышли из юрты и сели по-киргизски к стороне ее. Время было к полуночи, дул холодный ветерок, и окружавшая местность, при блеске луны, была истинно поэтическая. Вдруг, в недальней от нас юрте, раздался дикий звук кобыза (род скрипки с волосяными струнами) и чобызги (дудки из дерева или камыша), и чрез насколько минут выбежал из юрты, в диком исступлении, ташкенец, шаман или джаурунчи, в белой длинной рубахе, в такой же чалме на голове и с плетью за поясом. За ним вывели больного, одержимого уже несколько недель лихорадкой, киргиза (киргизы уверяют, что до поселения русских в степях они не знали этой болезни), в сопровождении баксов-челоказаков, бесновавшихся с страшными кривляниями над своими инструментами и с воплями, раздиравшими уши. За ними следовала семья киргиза, жены, сыновья, дочери. Больного посадили на ковер пред юртой; баксы поместились подле него и начали еще ужаснее вопить, играть и кривляться. Джаурунчи также еще сильнее завыл каким-то нечеловеческим голосом и непонятными словами (будто бы молитвы из Корана) и, беснуясь в исступлении около больного, осыпал его всевозможными ругательствами и проклятиями (сколько мы могли понять и после нам объяснили). Наконец вскочил на подведенного к нему белого ретивого коня и как вихрь понесся в степь на пригорок, испуская новые проклятия и дикие вопли. Баксы между тем начали петь и играть тише. Семейство киргиза, в особенности жены и дочери, плакали. Джаурунчи проскакал около двух верст и, остановясь на минуту на пригорке, стал пускать коня в разные стороны, как бы загоняя дикую лошадь. Голос его был так силен, что звуки его долетали до нас. Наконец он поворотил коня обратно и поехал ровною рысью, но по временам пускался в галоп то в ту, то в другую сторону от прямого направления, как бы отгоняя кого-то. Он делал при этом руками круги и непонятные знаки, то поднимал руки к небу, то указывал на землю, не переставая дико вопить. Баксы, по приближении его, снова начали сильнее играть и кричать. Джаурунчи между тем подскакал к самому ковру, спрыгнул с лошади, и в один момент отвесил больному несколько полновесных оплеух, схватил его за уши, за щеки, за подбородок, исказил ему лицо и заплевал его. От ярости, исступления, ругательств и проклятий слюна брызгала изо рта джаурунчи. Затем он выхватил из-за пояса плеть, повалил больного и начал отвешивать ему добрые удары по голове, по лицу и по всему телу. Баксы, бросив свои инструменты, также начали страшно вопить, ругаться, проклинать и бить больного руками, плетьми и пинать ногами. Все трое яростно ухватились за несчастного, изломали, истязали все его тело, в клочки изорвали на нем одежду, и наконец обессиленные повалились сами на ковер. Семейство больного унесло его едва живого в юрту. Чрез несколько минут сыновья его развели джаурунчи и баксов по своим юртам. Поутру узнали мы, что это был консилиум степных докторов. Киргизы, джаурунчи и баксы верят, что всякая болезнь происходят от шайтана, поселяющегося в человеке, а чтобы выгнать его, они заклинают выйти, уверяя, что больной гадок, отвратителен, хуже собаки, хуже фурии, хуже гяура, а потому и терзают больного и издеваются над ним. Бедный киргиз вытерпел третью и сильнейшую пытку (киргизы в особенности уважают числа 3 и 9), приняв самый сильный прием лекарства (первые два давали одни баксы). Естественно, после такого страшного потрясения больной чрез три дня выздоровел, благодаря своей лошадиной натуре. Впоследствии мы узнали, что доктора эти от киргиза получили за леченье по лошади и по трижды девяти, т. е. по 27-ми, баранов каждый. П. П. Семенов-Тян-Шанский. Мемуары. Т. 2: [Путешествие в Среднюю Азию, 1856—1857 гг.]
• Н. А. Абрамов. Областный город Семипалатинск
• А. К. Гейнс. Киргизские очерки
• Л. К. Полторацкая. Бременская экспедиция в Семипалатинской области

Баксы и джаурунчи:
• А. И. Лёвшин. Описание киргиз-казачьих, или киргиз-кайсацких, орд и степей
• П. К. Услар. Четыре месяца в Киргизской степи
• А. В. Терещенко. Следы Дешт-Кипчака и Внутренняя Киргиз-Кайсацкая орда
• Ч. Ч. Валиханов. О мусульманстве в Степи
• И. И. Завалишин. Описание Западной Сибири
• Бакса. (Из жизни оренбургских киргизов). (Оренбургский листок)
• М. Н. Ястребов. Киргизские шаманы
• С. Г. Рыбаков. Отчет о поездке к киргизам
• А. И. Матюшенский. Из поездки в степь. (Встречи и наблюдения)