Февральская революция и Перестройка. 2

sg_karamurza — 02.01.2018 3. Антиэтатизм

Февраль: Судя по приверженности легальных марксистов и меньшевиков к представлениям Маркса о государстве, можно предположить, что их антипатии к государственности стали устойчивыми установками. Маркс высказывается о государстве в таких выражениях: «Централизованная государственная машина, которая своими вездесущими и многосложными военными, бюрократическими и судебными органами опутывает (обвивает), как удав, живое гражданское общество, была впервые создана в эпоху абсолютной монархии… Этот паразитический нарост на гражданском обществе, выдающий себя за его идеального двойника... Все революции только усовершенствовали эту государственную машину, вместо того чтобы сбросить с себя этот мертвящий кошмар… Коммуна была революцией не против той или иной формы государственной власти… Она была революцией против самого государства, этого сверхъестественного выкидыша общества».


В представлении основоположников марксизма пролетарская революция лишит государство его главных смыслов, оно «отомрет». Эта глава в учении Маркса нанесла тяжелый ущерб русскому революционному движению – прежняя государственность была разрушена союзом либералов и меньшевиков, практически без замены. Антиэтатизм – мощное орудие для разрушения общества, народа и страны. На государство можно направить множество зарядов недовольства, даже взаимно непримиримых. Как признал тогда А.И. Гучков, «мы ведь не только свергли носителей власти, мы свергли и упразднили саму идею власти, разрушили те необходимые устои, на которых строится всякая власть».

Февральская революция нанесла сокрушительный удар по армии — важнейшему институту государства. 1 марта секретарь ЦИК Петроград­ского Совета рабочих и солдатских депутатов адвокат Н.Д. Соко­лов (социал-демократ, друг Керенского, активный участник революции и один из руководителей российского масонства тех лет) подготовил и принес в только что созданное Временное правительство известный «приказ №1». Приказ предусматривал выборы в войсках комитетов из нижних чинов, изъятие оружия у офицеров и передачу его под контроль комитетов, установление не ограниченной «ни в чем» свободы солдата. Этот приказ начал разрушение армии. А.И. Верховский писал, что «приказ №1» был отпечатан «в девяти миллионов экземпляров».

16 июля 1917 г. Деникин заявил в присутствии Керенского: «Когда повторяют на каждом шагу, что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие... Развалило армию военное законодательство последних месяцев».

В армии была сразу проведена чистка комсостава (по данным Деникина, за первые недели было уволено около половины действующих генералов). Все это – наглядная практика, основанием которой служили доктрины, объединенные в (условно) проект Февральской революции.

1991: Всплеск антиэтатизма мы пережили во время перестройки и 1990-х годов – это актуальный урок. Так рассуждал Е.Т. Гайдар, представляя историю России: «В центре этого круга всегда был громадный магнит бюрократического государства. Именно оно определяло траекторию российской истории… Необходимо вынуть из живого тела страны стальной осколок старой системы. Эта система называлась по-разному – самодержавие, интернационал-коммунизм, национал-большевизм, сегодня примеривает название “державность”. Но сущность всегда была одна – корыстный хищнический произвол бюрократии, прикрытый демагогией».

А.И. Ракитов так излагал «особые нормы и стандарты, лежащие в основе российской цивилизации»: «Ложь, клевета, преступление и т.д. оправданны и нравственны, если они подчинены сверхзадаче государства, т.е. укреплению военного могущества и расширению территории».

Он подчеркивает, что патологическая жестокость якобы была изначально присущим, качеством государства России: «Надо говорить не об отсутствии цивилизации, не о бесправии, не об отсутствии правосознания, не о незаконности репрессивного механизма во времена Грозного, Петра, Николая I или Сталина, но о том, что сами законы были репрессивными, что конституции были античеловечными, что нормы, эталоны, правила и стандарты деятельности фундаментально отличались от своих аналогов в других современных европейских цивилизациях».

Профессор МГУ, марксист и философ А.П. Бутенко доказывал, что государство – всегда эксплуататор «По самой своей природе бюрократия не может предоставить трудящимся свободу от угнетения и связанных с ним новых форм эксплуатации, процветающих при казарменном псевдосоциализме с его огосударствлением средств производства».

Депутат Госдумы А. Нуй­кин вспоминает о войне в Нагорном Карабахе: «Как политик и публи­цист, я еще совсем недавно поддерживал каждую акцию, которая подрывала имперскую власть. Поэтому мы поддерживали все, что расшатывало ее. А без подклю­чения очень мощных национальных рычагов ее было не свалить, эту махину».

4. Влияние теории Маркса

Февраль: Маркс и Энгельс отвергали рабоче-крестьянскую революцию, укрепляющую Россию и открывающую простор для ее модернизации на собственных культурных основаниях, без повторения пройденного Западом пути развития капитализма. Поэтому в представлении западников и ортодоксальных марксистов Октябрьская революция была реакционной контрреволюцией.

Из множества воздействий на решение кадетов и социалистов главным была иррациональная вера в пророчество Маркса, облаченное в форму теории. Хотя сам же Маркс указал, почти грубо: «В том строе общества, который мы сейчас изучаем, отношения людей в общественном процессе производства чисто атомистические». То есть, его теория была прилагаема только обществу индивидов, уже проваренных в котле капитализма.

1991: Утверждение, что советский строй является «неправильным», стало с 1986 г. официальной установкой. В интеллигентных кругах стали ходить цитаты Маркса такого рода: «Первое положительное упразднение частной собственности, грубый коммунизм, есть только форма проявления гнусности частной собственности». Эта изощренная конструкция была квинтэссенцией антисоветского кредо меньшевиков в 1917–1921 гг. и команды Горбачева в конце ХХ в. Антисоветским идеологам не пришлось ничего изобретать, все главные тезисы они взяли у К. Маркса почти буквально. Более того, даже сегодня ортодоксальные марксисты опираются на концепцию «грубого уравнительного коммунизма» в своем отрицании советского строя. Вновь стал муссироваться и старый тезис о «неправильности» русской революции «в одной стране», тем более «отсталой».

4. «Непредрешенчество»

Февраль: Вот как воспринимал Пришвин, приехавший из деревни на заседание Предпарламента, вождей либерального пути (14 сентября 1917 г.): «Мало-помалу и мной овладевает то же странное состояние: это не жизнь, это слова в театре, хорошие слова, которые останутся словами театра... Керенский большой человек, он кажется головой выше всех, но только если забываешь и думаешь, что сидишь в театре.

В действительной жизни власть не такая, она страшная. Эта же власть кроткая, как природа, приспособленная художником для театра.

Потом выходит Чернов, как будто лукавый дьяк XVI века, плетет хитрую речь про аграрные дела, но неожиданные выкрики слов «Категорический императив аграрного дела!» выдают его истинную эмигрантско-политическую природу русского интеллигента, и оказывается, что просто кабинетный человек в Александринском театре, плохой актер изображал из себя дьяка, мужицкого министра, что это все, все неправда и слова его никогда не будут жизнью».

Но этот театр для населения обернулся бедствием.

И.Г. Церетели, один из лидеров меньшевиков, так писал в Париже в своих «Воспоминаниях о Февральской революции»: «История вряд ли знает другой такой пример, когда политические партии, получив так много доверия со стороны подавляющего большинства населения, выказали бы так мало склонности встать у власти, как это было в Февральской революции с русской социал-демократией».

1991: И тогда, и сейчас видные действующие лица и историки перестройки утверждают, что никакой программы действий у реформаторов не было, и поэтому страна шаг за шагом свалилась в кризис. Это нелепое оправдание, но на многих действует.

Эту концепцию задал сам Горбачев: «Нередко приходится сталкиваться с вопросом: а чего же мы хотим достигнуть в результате перестройки, к чему прийти? На этот вопрос вряд ли можно дать детальный, педантичный ответ».

Это демагогия – никто и не просил у него педантичного ответа, спрашивали об общей цели, о векторе движения страны в переходный период. Когда спросили о программе А.Н. Яковлева, как «архитектора перестройки», он ответил: «Интересно, как вы себе представляете “план перестройки”? Это что, перечень мероприятий, утвержденный на политбюро, согласованный с министерствами и ведомствами, включая КГБ? Такого плана действительно не было и быть не могло. Того, кто его предложил бы, тут же поставили бы к стенке».

А. Ципко пишет: «Нашими мыслями прежде всего двигала магия революции... Но магия катастрофизма, ожидание чуда политических перемен и чуда свободы мешали мыслить конструктивно, находить технологические решения изменения системы... Магичность и катастрофичность нашего мышления обеспечивали нам читательский успех, но в то же время мешали нам увидеть то, что мы должны были увидеть как ученые, как граждане своей страны... Мы не знали Запада, мы страдали романтическим либерализмом и страстным желанием уже при этой жизни дождаться разрушительных перемен».

Разумеется, в перестройке активизировались и сообщества, которыми «двигала не магия революции», а присвоение государственной собственности. Откровенно определил в 1990 г. задачи перестройки Г.Х. Попов: «Главное в перестройке в экономическом плане – это дележ государственной собственности между новыми владельцами. В проблеме этого дележа – суть перестройки, ее корень… Суть перестройки в политике – полная ликвидация Советов… Другими словами – десоветизация».

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив