Экскурсия в Закаспий (1907). 1. Кавказ. От Ставрополя до Баку

Закаспийский край с его совершенно оригинальной природой и особенным туземным населением давно манил меня к себе; но ехать в его знойные пустыни и степи летом, когда я имел обыкновенно в своем распоряжении довольно много свободного времени, казалось для меня не удовольствием, а тяжелым испытанием, так как в летние месяцы днем термометр показывает там нередко от 40 до 45 °C, а иногда и более, ночью же стоит такая духота, которая мешает не только отдохнуть и освежиться сколько-нибудь, но даже сомкнуть глаза. Достаточно сказать, что в Закаспийском крае июль градусов на 8 жарче, чем в Экваториальной Африке, и уступает в этом отношении только Сахаре и пустыням Мексики.

Много лет откладывал я поездку в эти интересные места, пока наконец весною прошлого года мне не удалось привести в исполнение свое давнишнее желание и хотя беглым взором окинуть эти места азиатского материка. Выехал я из Ставрополя 23 марта при довольно прохладной погоде, а на следующий день проехал по железной дороге большую часть Терской области в юго-восточном направлении. Утром в этот день небо было пасмурное, но с полудня облака начали мало-помалу рассеиваться, и в это же время перед нашими глазами все более и более раскрывался вид на Главный Кавказский хребет и его отроги. Снега на нем лежала такая масса, какой я еще никогда не видел; кроме того, мне никогда не приходилось видеть Кавказский хребет таким красивым, как в то время. Не только верхний пояс гор, состоящий из скал и альпийских лугов, но и весь средний, покрытый сплошными лесами, был завален снегом. Черные скалы и темно-синие хвойные леса с необыкновенной отчетливостью и контрастом выделялись на белом фоне снежных полей, окутывавших большую часть гор.

В Терской области железная дорога пересекает несколько более или менее значительных горных речек (Кума, Малка, Терек, Сунжа и т. д.), которые летом я видел много раз. Воды в них оказалось очень мало, и даже самые большие из них, напр., Малка и Терек, представлялись далеко не такими величественными и бурными, как в летнее время.

В Грозный мы приехали вечером, в Петровск ночью. Смотреть было не на что, и я улегся спать и проснулся только на рассвете. Выйдя поспешно на площадку вагона, чтобы взглянуть на малознакомые мне места, я увидел интересную картину: саженях в 150 влево от полотна дороги раскинулось сильно волнующееся море (в это время дул довольно порядочный ветер), а вокруг дороги видны были сады, множество перелесков, терники, кусты, густо заплетенные лианами, бурьяны, болотца и т. д., а вблизи самого берега моря тянулись пустынные каменистые места. Над морем летали чайки и утки, а в самом близком расстоянии от железной дороги я видел двух зайцев. Местность эта мне очень понравилась и много обещала в охотничьем отношении, представляя все удобства для жизни зайцев, куропаток, вальдшнепов и другой дичи. Вправо от дороги, в расстоянии около версты, поднимались более или менее высокие горы. Все они были покрыты зеленой травой, которая выгорает на них очень рано. Одна из этих гор, имеющая остроконечную вершину и высоту тысячи полторы футов, выдвинулась к морю больше других и не доходила до берега его всего лишь на полверсты. Здесь, как догадался я вскоре, был вход в Дербентские ворота, игравшие когда-то такую важную роль в жизни народов: этот вход представляет узкую прибрежную равнину, которая ограничивается с востока морем, а с запада высокими горами.

Проехав еще версты 2—3, мы увидели гигантских размеров стену, которая начиналась на прибрежной равнине и поднималась на горы. Это знаменитая Дербентская стена, построенная несколько веков тому назад. За нею показался вскоре и сам Дербент, который я тотчас узнал, так как раньше, лет десять тому назад, видел его с моря. Несмотря на март (25 число), около Дербента были уже в полном цвету абрикосы и терен, а большая часть кустарников успела уже порядочно позеленеть.

Дербент. Вокзал, берег моря, пристань. Начало XX в.

Через несколько месяцев после описываемой мною поездки мне пришлось вторично попасть в эти места и более или менее близко познакомиться с каспийским побережьем между Петровском и Дербентом, а особенно с окрестностями железнодорожной станции Каякент, отстоящей от Дербента верст на 40. Пользуюсь здесь случаем подробнее сказать об этой местности. Станция Каякент расположена на прибрежной равнине, приблизительно в версте от берега Каспийского моря. В нескольких десятках шагов от нее находится почтовая станция для проезжающих в Дешлагар, отстоящий отсюда на 32 версты и известный как штаб-квартира Самурского полка. Местность, окружающая станцию Каякент, представляет совершенную равнину, покрытую на большей части своего протяжения густыми зарослями из различного рода колючих кустарников и мелких деревцов, страшно перепутанных множеством вьющихся растений.

Ужаснейшая непролазная чаща, подобной которой я никогда не видел, начинается у самой станции, и в ней прорублена довольно широкая просека для почтовой дороги. Проходя по последней, я удивлялся, до какой степени густы здешние заросли. Они образуют как бы сплошную стену по обе стороны просеки, и проникнуть в них или пролезть по ним было, по-видимому, совершенно невозможно. Этому препятствовала не только необыкновенная густота зарослей, но и бесчисленное множество лиан (ломонос, жимолость, обвойник, или Periploca, виноград и т. д.), которые густой сетью заплетают все стволы и ветви кустарников и деревьев, а также колючки держи-дерева (Paliurus aculeatus), терновника, боярышника, дикой груши, шиповника, ожины (Rubus discolor), Smilax’а и т. д.; крепкие, как сталь, и острые, как игла, колючки последних двух растений особенно страшны, так как могут не только изорвать платье, но и сильно поранить лицо, шею и руки. Во многих местах у опушки чащи кусты были так густо заплетены ломоносом, что поверх них, по-видимому, можно было ходить как по висячему мосту, не рискуя провалиться. Из деревьев в этих зарослях растет больше всего дуб, довольно часто попадается граб, клен и вяз, но все они редко бывают толще руки человека, сильно ветвятся и имеют высоту редко более двух сажен. Что касается кустарников, то, кроме упомянутых раньше, здесь встречаются шишки (мушмула, Mespilus germanica), особый вид жимолости, растущей большими густоветвистыми кустами, и много кизила. В этих едва проходимых, а в некоторых местах даже совсем непроходимых для человека зарослях, притом в местности, отстоящей всею лишь на сотню сажен от железнодорожной и почтовой станций, водится очень много диких кабанов, а кроме того, попадаются рыси и шакалы. Защищенные непролазной чащей кабаны живут здесь в самом близком соседстве с человеком и нисколько не смущаются тем, что постоянно слышат голоса людей, стук проезжающих экипажей, шум поездов, свистки паровозов и т. д. Охотясь в этих зарослях за кабанами, мы убили их в короткий зимний день семь штук, причем в одном гаю было сделано 35 выстрелов. Даже под натиском стаи собак штук в 20 кабаны почти не выходили из этой чащи, чувствуя, что она лучше, чем что-либо, защищает их от пуль охотников. По этой причине охотникам приходится становиться в самой чаще и стрелять в большинстве случаев на расстоянии, не превышающем 5—10 шагов, а иногда почти в упор. Сталкиваясь с охотником так близко, раненый кабан здесь иногда бросается на него. Один такой случай, кончившийся благополучно для охотника, произошел во время нашей охоты, а другой, когда кабан нанес глубокую рану в бедро одному офицеру Самурского полка, месяца за два до нашего приезда в эти места. В общем охота за кабанами здесь необыкновенно хороша и приятна.

Окрестности Каякента, как и соседние места, имеют очень жаркое лето и в высшей степени нездоровый климат. В июле, августе и в первой половине осени комары носятся здесь целыми тучами, не позволяют открыть окна и освежить комнаты, и почти все население страдает ужаснейшей малярией, которая у многих не прекращается в течение всей зимы и весны. Немало людей она сводит в могилу. Один знакомый мне молодой человек, приезжавший сюда на охоту на несколько дней, схватил такую жестокую малярию, которую врачи первые дни принимали за тиф. Начальник железнодорожной станции и его помощник рассказывали мне, что только в ноябре они начинают понемногу поправляться от малярии и отдыхать от страданий, которые причиняют им комары, мошка, а в летние месяцы еще и жара.

Около Каякента прибрежная равнина имеет верст 5 в ширину, и на ней кроме железнодорожной и почтовой станций нет никаких населенных пунктов; аулы же, как, напр., Каякент, находятся верстах в восьми от берега моря на склонах ближайших гор, где от малярии страдают гораздо меньше.

Между Каякентом и находящейся к СЗ от него станцией Буйнак тянутся вдоль железной дороги, по обеим сторонам ее такие же заросли, как и около Каякента, но ближе к Буйнаку они становятся мельче и состоят главным образом из держи-дерева. К северу от Буйнака сплошные заросли начинают попадаться значительно реже. Они образуют только отдельные островки, местность принимает более или менее степной характер и на значительном протяжении распахана. Такая же местность окружает и станцию Манас, ближайшую к Петровску.

Перехожу теперь к описанию кавказского побережья Каспийского моря к югу от Дербента. Очень красивая, по крайней мере в весеннее время, местность тянется тотчас за Дербентом. Здесь видно было много зеленых хлебных полей и рисовых плантаций (чалтыков), кроме того, всюду текли ручьи, виднелись болотца, а заросли кустарников, густо заплетенных вьющимися растениями, и небольшие лески попадались очень часто. Вблизи берегов море здесь так же, как и около Дербента, очень мелко; об этом можно было судить по тому, что довольно порядочные волны с белыми гребнями, приближаясь к берегу, начинали двигаться гораздо медленнее и цеплялись за неровности дна, за находящиеся на нем камни и обнажали их.

Около станции Белиджи, следующей за Дербентом и находящейся около границы Дагестанской области с Бакинской губернией, местность становится еще красивее. Заросли сменяются густым лесом, который покрывает горы, спускается на прибрежную равнину и почти доходит до берега моря. Он состоит из деревьев довольно порядочных размеров с пышными кронами. Преобладающими породами в нем являются дуб и осина. Последняя растет гораздо выше других деревьев и поднимается над их верхушками еще на несколько сажен. Между деревьями растут кустарники и много вьющихся растений, также образующих труднопроходимую чащу. Некоторые деревья здесь были уже покрыты листьями. На полянах, разбросанных внутри леса, находится очень много изумрудно-зеленых хлебных полей.

В этих больших густых лесах водится много дичи: кабанов, диких коз, волков, шакалов и т. д., а по зарослям и опушкам леса попадается немало фазанов, горных курочек, куропаток и других птиц; но эти на вид такие прекрасные места имеют также крайне нездоровый климат. Малярией болеют здесь почти все, и она оказывается необыкновенно упорной и тяжелой.

Около Белиджи в море впадает средних размеров речка Гюльгара-чай. Хотя воды в ней не особенно много, но она имеет огромное русло, заваленное целыми горами наносов, состоящих из камня и щебня. Здесь же валяются большие деревья с корнями и ветвями, унесенные из гор водою. Через Гюльгара-чай построен прочный и длинный мост. Все это показывает, что Гюльгара-чай во время дождей в горах разливается очень страшно и несется к морю с неудержимой силой.

За Белиджи следует станция Самур. На всем протяжении между ними железная дорога тянется по сплошному лесу. Местность около станции очень красивая: всюду растут густые леса, кое-где кустарниковые заросли, а между ними зеленеют красивые полянки и текут ручьи. Но самым главным украшением этой местности является горная речка Самур, одна из самых больших и быстрых в Дагестане. Перед впадением в море она на протяжении верст 70-ти течет по границе Дагестанской области и Бакинской губернии. Самур разбивается на много рукавов и несется по очень широкому руслу, заваленному громадными массами наносов. Воды в нем оказалось, однако, гораздо меньше, чем можно было ожидать. Следовательно, и в верховьях Самура снег таял еще очень слабо.

Станция Ялама, соседняя с Самуром, также стоит в лесу; довольно много лесов находится на кавказском побережье Каспийского моря около следующих станций — Худат и Хачмаз. Вообще, местность от Белиджи до Хачмаза по густоте лесов, по богатству растительности резко отличается от прочих мест Дагестана и Бакинской губернии, но она тянется вдоль берега моря всего лишь на 60 верст. За Хачмазом же начинается пустыня, лишенная не только лесов, но и вообще сколько-нибудь сносной растительности, и простирающаяся на юг, вдоль берега моря, на сотни верст, т. е. почти до Ленкорани, окрестности которой отличаются, как известно, очень богатой флорой.

За станцией Хачмаз у берега моря тянется равнина, имеющая в ширину от полуверсты до полуторы версты. С западной стороны ее поднимаются невысокие горы с закругленными вершинами; на них нет ни скал, ни лесов и растет только мелкая травка, которая, конечно, выгорает очень рано. Сама прибрежная равнина в некоторых местах камениста, в других представляет площадь с светло-серой глинистой, потрескавшейся от засух почвой. Кое-где ее прорезывают небольшие горные речки, текущие в море. Вода в них желта и мутна вследствие большой примеси глины. Изредка попадаются здесь небольшие пространства, засеянные хлебом, который в этих знойных и сухих местах может расти только при искусственном орошении.

Такая унылая и однообразная местность тянется через станции Дивичи и Кызыл-Бурун до Зарата. Дивичи отличается, впрочем, тем, что в нескольких верстах от нее и почти у самого берега моря находится узкое, но довольно длинное (16 верст) мелководное озеро. На нем в течение почти целого года, а особенно весной и осенью, бывает такое обилие и разнообразие дичи, как редко где на Кавказе. Но зато это озеро, зарастающее различными водяными и болотными травами, является тоже источником злокачественнейшей малярии. Все приезжающие сюда или не успевшие еще сколько-нибудь свыкнуться с таким климатом страдают от нее ужасно и нередко умирают. Но я знал одного страстного охотника, служившего на этой станции, который с горем и тоской покидал это охотничье Эльдорадо.

Около Зарата горы подходят к берегу моря особенно близко и, кроме того, совершению изменяют свой характер, делаясь скалистыми и обрывистыми. В одних местах скалы их поднимаются высокими отвесными стенами, а в других представляют остроконечные зубцы и иглы, напоминающие развалины башен и замков. Особенно красива одна острая скала, возвышающаяся над станцией на несколько сот футов и обрывающаяся к равнине, которая простирается от берега моря. Около нее стоят еще другие, меньших размеров скалы, а у подножья их тянутся каменистые осыпи. Мне говорили, что в окрестностях Зарата водится много змей, фаланг и скорпионов. К сожалению, мне нельзя было остаться в этих местах хотя на сутки, чтобы познакомиться с здешней фауной. Такая же местность окружает и ст. Килязи, но горы около нее ниже и скал на них меньше.

До станции Сумгаит на протяжении верст 30 тянется пустынная и однообразная местность, но прибрежная равнина становится здесь заметно шире. Особенно унылый вид имеют места, ближайшие к берегу моря: они представляют то типичные солончаки, то каменистые пустыни. На первых растут кое-где серые или бурые солончаковые растения, в редких местах зеленеет мелкая травка, но на большей части протяжения этих солончаков растительность отсутствует совершенно. За Сумгаитом железная дорога уходит от берега моря и в косвенном направлении пересекает Апшеронский полуостров.

Станция Баладжары. (www.bakupages.com)

Станция Баладжары, отстоящая от Баку всего лишь верст на 15, также окружена очень унылой и пустынной местностью. Почва вокруг нее имеет желтоватый цвет и состоит из глины с большой примесью камня. С западной стороны дороги перед Баладжарами тянутся горы высотою футов в 300—400; верхние ярусы их образованы из горизонтальных пластов раковистого известняка. По другую сторону дороги также холмистая местность. Это последние на востоке отпрыски Главного Кавказского хребта. В общем местность около Баладжар, где проходит железная дорога, довольно заметно приподнята, и потому для дороги здесь пришлось сделать более или менее глубокую выемку в толстых пластах раковистого известняка. В Баладжарах мы распрощались со всеми пассажирами, отправляющимися в Тифлис, и еще минут через 20 были уже в Баку, где мне надо было пробыть до отхода срочного почтового парохода около 6 часов.

Баку. (Георг Алмаши, 1900)

(Продолжение следует)