Две правды, или Во след «Союза спасения» Андрея Кравчука, 2019

drugoe_kino — 04.05.2020

Впечатляющее кино. Фильм-эпопея. Как «Война и мир».

Как оно так получилось, что гвардия, эта опора трона, вышла на Сенатскую площадь – против своего императора?

И сразу вспоминается «Звезда пленительного счастья» – романтика, пафос. И подвиг декабристских жен. Да, там – романтика и жены. А тут – история, широкое такое полотно, при минимуме эмоций. И это правильно, потому что про сломанные судьбы снимали и наверняка еще будут, а о реалиях тех событий, кроме специалистов, широкая публика до сих пор не в курсе. И тема сильно заидеологизирована.

Фильм, впрочем, историческую обстановку опускает. Вот сам процесс показывает, а обстановку – опускает. А она-то многое чего объясняет. Например, отчего Александр Павлович так и не провел реформы, которых все от него ждали. Поэтому картина требует дополнительного комментария.

Итак, фильм. Здесь всего два героя – Сергей Муравьев-Апостол и Император (Николай Павлович как его персонификация, хотя личность самого Николая никакой роли не играет). Остальные, скорее, статисты, чем по-настоящему герои. У первого своя правда, у второго – своя. Первый еще и с Пестелем дискутирует. Второго, хоть и всеподданийше, но поправляет Милорадович (если не сказать, что мозги прочищает и правильным образом в историю вписывает – как куклу какую).

Париж, 18 марта 1814 года, высочайший смотр русской армии. Муравьев-Апостол мечется с ящиком шампанского, намереваясь хлопнуть по рюмашке с самим императором. Потому что мы победили Наполеона и теперь все возможно! А что, Муравьеву-Апостолу всего 18 и он уже капитан! Впереди перевод в лейб-гвардию! И он верит в свое предназначение, только пока не знает, какое. Но… не срослось. У императора, оказалось, иные планы.

На то время у Императора Всероссийского под ружьем миллион (не во Франции – вообще). Офицерский корпус его боготворит. Позади победоносно завершенная тяжелейшая война. Он могущественнейший человек планеты. Но так ли он всемогущ?..

Еще совсем недавно, каких-то два года назад (на весну 1812) русская аристократия, вся сплошь франкофильская, готова была радостно сдаться французам, внести Наполеона на руках и в Зимний, и в Кремль, попутно затоптав собственного государя. Только армия, привыкшая побеждать, бивавшая и французов, хотела драться.

Полагаете, сгущаю? Все так и произошло. Через два года. Только – у французов. Наполеон ведь не в сражении проиграл, и не потому, что армия взбунтовалась. Русские вошли в Париж вполне мирно (бои в предместьях не в счет). Под крики ликования. Оттого потом наши офицеры вспоминали оккупацию, как праздник – праздник и был. Потому что высший свет Франции решил, что с него довольно тягот и лишений.

Итак, весна 1812-го. В отличие от Наполеона, у нашего государя никаких заслуг перед своей знатью нет. Скорее, наоборот: продул французам уже две кампании – одну, австрийскую, так точно по собственной некомпетентности. И папеньку, поговаривают, того, в общем, руку приложил. И к Континентальной блокаде присоединился. А от той блокады экономика расползается по швам – то есть та же знать, уже в качестве помещиков, терпит убытки.

Один неверный шаг – и казус папеньки может повториться. Потому и проекты Сперанского остаются проектами.

Это только в кино да в книжках в 1812 году все как один воодушевились и стали патриотами. Увы! И, победив Наполеона, Александр очень аккуратно спустил все изменнические настроения на тормозах – расследования не проведя, никого не наказав, даже не пожурив – вообще тему замял.

И вот теперь Александр на коне! Благодаря именно его стратегическому гению Россия одолела Францию. Благодаря его таланту дипломата заграничные походы целиком оплачены немцами. И впереди мир, на его, Александра, условиях.

Правда, теперь государь всецело обязан армии. В еще больше степени, чем раньше. И армия, прежде всего, гвардия, это отлично понимает.

Что такое гвардия? Это те, кто вершит судьбу России, в том числе и судьбу императора. С 1725 года именно гвардия утверждает, а то и назначает верховного правителя страны. И по-другому она себя уже давно не видит.

Да, есть законы, в том числе и о престолонаследии. И в фильме Милорадович наставляет Николая Павловича, что, мол, надо, чтобы все было сделано по закону, а то ты, мил друг, станешь узурпатором. Вот, когда Константин отречется, тогда ты императором и станешь. Но Милорадович же заявляет сенатору Мордвинову, известному либералу, когда тот грозит, что Сенат не станет присягать Константину, поскольку это нарушает волю покойного Александра:

– А решает не Сенат. А гвардия! У меня тут шестьдесят тысяч гвардейских штыков. А у вас?

Вот и весь закон: гвардия!

И то же о гвардии заявляет пятью годами раньше Муравьев-Апостол, будущий мятежник:

– Мы – гвардия, мы и есть порядок!

И в чем разница? А в осознании пределов возможного, в осознании пределов власти. Государь эти пределы знает. А вот гвардейцы берегов не видят.

Безответственные мальчишки-офицеры хотят всяких там свобод – чтоб как в европах. Но это идеи у них свои, юношеские, а всё остальное – родительское. Кормят-то их родители, те, что знать и помещики, и что папеньку нашего императора того, а при случае и самого императора – тоже того. Вот, если бы государь своим чем с ними, с родителями, поделился, при этом у них ихнего ничего не отняв…

А ведь такое уже было, когда высшая власть со знатью поделилась, ничего у той не отняв – Речь Посполитая. Чем кончилось?

– Власть у меня двадцать пять лет. А кантонов швейцарских не вышло. Все хотят свободы, но никто не хочет за нее платить. Помни это! – наставляет Александр Павлович брата.

Это для Петра армия и гвардия – инструмент политики. Потому что он, Петр, их создал. И потому что опоры у гвардии в обществе помимо императора при Петре не было. Потому и мог Петр скрутить в бараний рог свою аристократию. А теперь гвардия – это сама та аристократия, и все друг другу родственники. Попробуй тронь! Потому Александр Павлович и кладет под сукно доносы о заговоре. Куда ни кинь – везде клин. Вот бросить все да и уйти куда безвестным Федором Кузмичем…

Николай Павлович апеллирует к закону. Пусть тот закон – высочайшая, т.е. его брата или его собственная воля. Да, по сути, произвол, но оформленный традицией, и учитывающий, кстати, общее состояние страны. А вот гвардейцы/декабристы апеллируют только ко благу отечества, в их собственном, корпоративном, очень узком понимании. Основания весьма шаткие и там, и там, но в последнем случае совсем уж никакие.

Но на нюансы Муравьев-Апостол внимания не обращает – раз там, и там произвол и насилие, то править должен тот, за кем Бог. А как это определить? Да по самоощущению! Оп-па…

Николай Павлович, чтя закон, вверг на два месяца Империю в кризис. Да, закон несовершенен, но это закон. И выход из кризиса – только волевой. И незаконный. Но император всегда помнит о законе, пусть и таком, увечном.

Декабристам закон не нужен вовсе. Они сами – закон. Без промежуточных инстанций. Потому что у них Цель, которая оправдывает все. Вот любопытная дискуссия Муравьева-Апостола и Пестеля:

– Если император останется жив, – говорит Пестель, – его захотят защитить миллионы дворян, солдат, черни. И тогда нам не победить…

– Но у вашего плана есть изъян, – замечает Муравьев-Апостол.

– Какой же?

– Скольких вы убьете по пути к свободе?

– Скольких придется… А вы?

Классический вариант всех народных облагодетелей: кто счастья по-нашему не желает, тот должен умереть – сколько бы таких ни было. Но Муравьев-Апостол в сомнениях…

– Вы хотите победить? Или прослыть героем? – спрашивает Пестель.

– Я хочу… победить героем, – заявляет Муравьев-Апостол.

И рыбку съесть, и… Ну, да.

И этот моралист наносит своему безоружному престарелому полковому командиру 14 (!) колотых ран. Еще и руку ломает. Ради святой цели, понятно. И, что характерно, таки до конца не может убить – командир выживает!

Тогда, на смотре в Париже 1814-го, офицеры-семеновцы просто хотели отметить викторию над Францией выпивкой с императором, который по штату являлся их сослуживцем. А он проигнорировал. А и могло бы быть по-другому? Петр со своими преображенцами поди тоже не выпивал, хотя доверял безмерно. А вот Александр Македонский выпивал… И чем кончилось? Черного Клита проткнули копьем – сам Александр и проткнул. А могло ведь получиться и наоборот: Клит – Александра.

Дистанция должна быть – между верховной властью и ее военной опорой. А то опора очень быстро сильно много о себе воображать начинает.

С другой стороны, вот выпей тогда Александр Павлович со своими офицерами, глядишь, и не было бы никакого 14/26 декабря…

































Вот Трубецкой, бездарный диктатор восстания, на допросе заявляет Николаю Павловичу:

– Я целью жизни своей полагал поставить власть российскую перед своими подданными. И заставить разговаривать. Только вы не пожелали нас слушать.

– Если государя можно силою принудить, какой же он государь? – резонно замечает Николай. – Я бы, может, и хотел вас слушать, только это невозможно после того, что случилось.

Всё, отныне гвардия перестает быть делательницей императоров. Зато самая зверская революция приобретает романтический флер и толпу адептов. Прав оказался Пестель – для революции нужна сакральная жертва.

Но нужна ли стране сама революция? Революция – потому что власть не хочет слушать. А не потому ли не хочет слушать, что оппозиции нечего сказать и, тем более, предложить?

Николай I правил тридцать лет. Казнь пяти декабристов – единственная за все его правление. Умер своею смертью от болезни.

Сын Николая Павловича, Александр II, освободил крестьян, провел обширные реформы. И был убит террористами. Потому что мало дал!

Офицеры-декабристы хотели свобод вполне демократических – прилагая те свободы на себя лично. Потому что хозяйственно никак с положением Империи связаны не были. Ну, кто-то кормился от родственников, а кто-то – от жалования. А вот родственники никаких таких свобод не хотели. Потому что отлично понимали, что тогда придется отказаться от крепостных. А за крепостных те родственники готовы были горло любому царю перегрызть. Вот Павлу и перегрызли. И Александру I перегрызли бы, если бы он реализовал проекты Сперанского. Офицеры же связки свободы и крепостных не чуяли и продолжали требовать идеалы, т.е. требовали НЕВОЗМОЖНОГО. А раз так, то офицерские амбиции неизбежно должны были быть раздавлены. Вместе с теми офицерами. Что 14/26 декабря и произошло. И, кстати, именно поэтому, несмотря на все родственные связи, в 1825 году имперская аристократия поддержала именно императора, а не родственников-офицеров. Ближе надо быть к жизни, господа революционеры!

Картина начинается и завершается темой «Наутилуса» «Прогулки по воде», пожалуй, более известной, как «Апостол Андрей». Послушайте, кто не знает – песня многое поясняет… Вместе с Бутусовым там поет и Шевчук. Вот очень кстати перебросить мосток к его «Революции». Потому что вариант «Прогулок», что вначале, – в стилизации под… ту самую «Революцию» и поначалу даже кажется, что это именно она и есть. И в ее слова тоже вслушайтесь, ну, кто не знает.

Потому что, кто не знает, тот вынужден наступать на одни и те же грабли бесконечно. И страны может на все это уже не хватить…

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив