Двадцать лет спустя.

prosvetj — 10.03.2010 Как он пел, вы себе не представляете. Как он играл на гитаре! Какой он был улыбчивый, какие у него были серые глаза, сколько в нем было силы и желания помогать, приносить радость каждому, с кем он встречался по жизни, а встречался он много с кем, вот бы кому быть пиарщиком. Едем в автобусе, а там злая кондукторша, у которой плохое настроение. Мы хохочем на задней площадке, нас много, нам по семнадцать, а она злобно - "Заткнитесь там! Голова от вас болит!". Он поворачивается к ней, удивленно поднимает брови, подходит и говорит ласково - "Устали? Ещё бы. Весь день по этим колдобинам туда-сюда, туда-сюда, устанешь тут. Да ещё весь день на ногах. Нам до конечной, хотите, я помогу, буду обилечивать за вас, а? А вы посидите. Давайте так сделаем?". Подойди я к той кондукторше с подобными речами, она огрела бы меня своей кондукторской сумкой, ей-ей. Но он - другой был, какой-то всем свой. Кондукторша после его слов враз постройнела, стала выше, а улыбнулась ему так, будто молодая, как мы - и чертенята в глазах на мгновение были как у семнадцатилетней, честно. И отдала сумку. И взяла предложенный им леденец. И села. И ехала, как обычный пассажир - с любопытством ребенка глядя в окно на виды, которые вдруг, под другим углом, стали ей интересны.

- Жень, ты? - окликнул меня кто-то на улице, зимой, когда я, околевшая, пулей неслась по Новому Арбату, мечтая о горячем кофе и мгновенном переносе тела в Бразилию. Оборачиваюсь - мужик какой-то. Грузный, лет этак сорока пяти, чужой совершенно.
- Простите? - говорю и понимаю, что неа, не было такого знакомого в моей жизни.
- Не узнаешь, - грустно констатирует мужик, - а я вот тебя сразу узнал, хоть и ты изменилась ого-го как. Я Саша, Шурик Грановский, помнишь такого?
Ребята, как я умудрилась не плюхнуться на пятую точку прямо на дорогу - не знаю. Это - Шурик?! Вот этот человек - тот мальчик, который был моим товарищем двадцать лет назад?! Тем не менее - не плюхнулась. Присмотрелась. Глаза Шуркины, да, но всё остальное - неа, не может быть, не верю!
- Я тут проездом, пойдем хоть кофе тебя напою, что ли. Или ты спешишь? - спрашивает. Я, получившая удар под дых несостыковкой двух Шуриков, разделенных двадцатью годами, мысленно отменила встречу, на которую торопилась, и мы пошли в "Винегрет", кафешка такая. Говорить не о чем совсем, я не могу прийти в себя, заходим, он снимает пальто, и только тогда я окончательно верю, что это Шурик: его движения, его улыбка, его манеры, слава богу, это и вправду он.

- Ну чего, - говорит, закурив красивую черную сигарету, вытащенную из тяжелого серебряного портсигара, - как оно всё?
Я, уверовав, что это Шурик, наконец включаю зрение, а не тот расфокус, в котором пребывала минут пять. И вижу, что на нем дорогой костюм, что живот он себе наел будьте-нате, что борода ему не идет, потому что в ней он неузнаваем, что зубы все идеальные, а, значит, вставил, у него двадцать лет назад дырка между двумя передними зубами была, такая же, как когда-то у Пугачёвой, он ещё через неё плевался ловко. Понимаю, что он в порядке, что женат (кольцо обручальное, ага), что заматерел этак основательно, до полной смены образа, но таки он, он, подлец!
- А Ленка Воденникова где сейчас? - перебрав в уме тогдашних знакомцев, спрашиваю я, поддерживая разговор. Мне иногда не откажешь в умении мгновенно попасть в больное место, о котором я не ведала. Почему я выбрала именно Ленку из списка двадцати-тридцати наших общих знакомых - не знаю. Но так вот вышло. Смотрю, а теперь уж Шурик выглядит как человек, которому двинули под дых.
- Почему ты о ней спросила? - говорит, а у самого веко дергается.
- Э-э, - говорю, - не знаю, а что такое?

А вот что. Я поступила в универ, уехав из родного города, Шурик, Ленка и ещё двое наших ребят уехали в другой, всей кучей поступили в медицинский. Тогда, когда нам было по семнадцать, Шурик дружил совсем с другой девочкой, а на четвертом курсе случился у них с Ленкой роман, поженились они на пятом, родили сына в период ординатуры - и Ленка во время родов умерла. Ему рассказывать было тяжело, а мне было неудобно спрашивать, в принципе ведь это редкость, чтобы в наше время женщина, да ещё и сама медик, умерла во время родов. Но так уж вышло. Видно, случилось что-то, чего не предскажешь. Ленка-то умерла, а сын остался. И Шурик начал как-то жить без неё, с младенцем на руках. Выписал маму из её города к себе, работал до одури, ну и пил до одури тоже.
- Пять лет бухал, в сознание не приходя, - говорит, а сам курит одну за одной, - даже не знаю, как с работой справлялся, уму непостижимо. Руки работали, не тряслись, похмелья почти не было, как в сухую землю та водка шла. Бросил в один день. Понял, что сойду с ума - и бросил.
- Поди у тебя уже белая горячка начиналась? - спрашиваю.
- Ага, - отвечает, - только не от водки, а от жизни.
Шуркиной жизни показалось, вероятно, что мало парню перца насыпано, надо подбавить. Когда его сыну исполнилось пять лет, Шуркина мама была уже старушка, ей под восемьдесят было, Шурка у них последышем был, самым младшим и любимым их четырех сыновей. И не уследила она за внуком, тот на даче с ней поругался, обиделся - и побежал страдать в какое-то своё пацанячье место. И не добежал, попал под "Камаз". Насмерть. В день гибели сына Шурка и бросил пить.
- Решил - на хрена мне эта водка, убивает медленно, надоело, лучше застрелюсь к свиньям - да и сказке конец. Мамы бы не было - застрелился бы, честно. Но она была и так мучилась, так казнилась, что не мог я с ней ещё и собственной смерти вытворить.
На этом моменте его рассказа я уже ревела и капала слезами в остывший кофе, гладя Шурку по руке.

Шурка уехал в Мюнхен, так вышло, как-то звезды сошлись. Стремительно подучил немецкий, получил предложение пойти в какой-то кардиологический центр Мюнхена - и уехал, не смог здесь, и никто его не осудит. Через год совсем там уже освоился, привык, познакомился с немкой, работающей в том же центре, пару лет с ней встречался и женился. Живет там, перевез маму, маме уже вообще не представляю сколько лет, но рада за неё, за него и за ту немку, честно.

- Слава богу, - говорю ему, - слава богу, Шурик, что ты справился, от такого и сильнейший бы сломался.
Смотрит на меня, закуривает очередную сигарету, переводит взгляд на окно, задумался, замолчал. Помолчал, повернулся ко мне и говорит - "Я не справился, Жень. Не справился, нет. Я сломался. Ты разговариваешь сейчас не с тем Шуриком, которого знала. С другим человеком. Абсолютно. Произошла замена личности, само как-то так получилось. Иначе бы я сошел с ума, поверь. Та ещё шизофрения, но это так".

А глаза, как и были, серые и лучистые. Но на гитаре уже, конечно, не играет. На той гитаре играл другой Шурик Грановский, тот, который навсегда остался в 1990-ом году. Он там юн и счастлив, я ж помню. А это просто другой Шурик. Полный тезка того. Вот и всё. Вот и всё. Вот и всё.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив