дуЭЛЬ


Подумал дурак и припомнил кое-что…
Сказ о том, как Достоевский метил в бесов, а попал в Гоголя.
Гоголь – к барьеру!
Гоголь, «Шинель»: «…Имя его было Акакий Акакиевич. Может быть, читателю оно покажется несколько странным и выисканным, но можно уверить, что его никак не искали, а что сами собою случились такие обстоятельства, что никак нельзя было дать другого имени… Уже по самому имени видно, что она когда-то произошла от башмака».
***
Гоголь, «Игроки»: «… - Слышь, Швохнев, ведь это совершенно новая идея — назвать колоду карт Аделаидой Ивановной. Я нахожу даже, это очень остроумно».
***
Гоголь, «Мёртвые души»: «… Какое ни придумай имя, уж непременно найдется в каком-нибудь углу нашего государства, благо велико, кто-нибудь, носящий его, и непременно рассердится не на живот, а на смерть, станет говорить, что автор нарочно приезжал секретно, с тем чтобы выведать всё, что он такое сам, и в каком тулупчике ходит, и к какой Аграфене Ивановне наведывается, и что любит покушать. Назови же по чинам — Боже сохрани, и того опасней. Теперь у нас все чины и сословия так раздражены, что всё, что ни есть в печатной книге, уже кажется им личностью: таково уж, видно, расположенье в воздухе. Достаточно сказать только, что есть в одном городе глупый человек, это уже и личность; вдруг выскочит господин почтенной наружности и закричит: «Ведь я тоже человек, стало быть, я тоже глуп», - словом, вмиг смекнёт, в чем дело».
***
Достоевский! - возьми серебро в руку твою и приходи на место, которое изберет Господь, Бог твой (см.: Втор 16:16).
«… Этот Шигалёв, должно быть, уже месяца два как гостил у нас в городе; не знаю, откуда приехал; я слышал про него только, что он напечатал в одном прогрессивном петербургском журнале какую-то статью. Виргинский познакомил меня с ним случайно, на улице. В жизнь мою я не видал в лице человека такой мрачности, нахмуренности и пасмурности. Он смотрел так, как будто ждал разрушения мира, и не то чтобы когда-нибудь, по пророчествам, которые могли бы и не состояться, а совершенно определенно, так-этак послезавтра утром, ровно в двадцать пять минут одиннадцатого. Мы, впрочем, тогда почти ни слова и не сказали, а только пожали друг другу руки с видом двух заговорщиков. Всего более поразили меня его уши неестественной величины, длинные, широкие и толстые, как-то особенно врозь торчавшие. Движения его были неуклюжи и медленны. Если Липутин и мечтал когда-нибудь, что фаланстера могла бы осуществиться в нашей губернии, то этот наверное знал день и час, когда это сбудется. Он произвел на меня впечатление зловещее…»
***
Ликушин, - на секудочку!
Вычиталось в одном месте, что в самые развесёлые годы творчества мастеров честного слова НКВД в одном из подразделений, усердно служа трудовому народу, делали свою работу братья Иван и Василий Шигалёвы: с допроса – на политзанятия, с политзанятий – на допросы.
Удвоение сущностей случилось. Зловещее.
Русские философы при настоящем деле.
Истина – конкретна.
Точно по старичку Гегелю.
Вот уж – нарочно не придумаешь, или: «Какое ни придумай имя, уж непременно найдется в каком-нибудь углу нашего государства, благо велико, кто-нибудь, носящий его».