Достигшие вершин литературного дна

inesacipa — 23.10.2015
Проблема фикописца заключается в том, что песнь его, рвущаяся из самой души, адски безграмотна. Это даже не косноязычие, это глоссолалия. И в результате, когда хочется излиться в балладе, ну хоть в серенаде, из фикрайтера вырывается лишь мычание да хрюканье, превращая молитву в фарс. Их творческие и писательские чувства (включая самые яркие и трогательные) не получают достойного выражения. А то, чем аффтар надеялся околдовать читателя, заворожить, отталкивает и смешит. Это трагедия, джентльмены.

Читатель и сам по себе любит найти в тексте случайную оговорку или паразитическую рифму, нелепое сходство слов, чтобы посмеяться над совпадением.

Женщина, поначалу выглядевшая белой и пушистой, понемногу показывала свои коготки. — Читается, как "показывала свои коЛготки".

Мозг запросто нарисует недостающую букву там, где ее и не предполагалось ставить. Нечестно смеяться над автором, когда в роли шута выступает твой собственный мозг. Но пародисты и сатирики делают это целую вечность — и публика вторит. Хотя, казалось бы, зачем ей? У нее и без переиначивания правильно написанных слов тем для смеха больше, чем можно освоить.

Холмс залился гневным пунцом, потом как-то странно крякнул, хохотнул, подавил смешок и, наконец, разразился диким истерическим гоготом. — Новый биологический вид — гневный пунец. Сородич красного тунца. Брачная песнь гневного пунца напоминает истерический гогот.

Стоит ли говорить, что совершенно не хочется вырываться из блаженной ночной неги навстречу раздражающему светанию, которое означает новые заботы и работы. Но неутомимое солнце уже золотит веки, заставляя сады на площади Тринити продирать заспанные глаза. — Проверка правописания жалобно предложила в качестве альтернативы "светанию" Светония. Увы, не Светонию навстречу движется герой фикоперских трудов, отнюдь не Светонию.

Оба рвано дышат, но весь вид Шерлока говорит о том, что он явно не собирается сдаваться. Холмс, прилагая неимоверные усилия, отрывает грудь от пола, заставляя Джона отклониться назад, и с силой ударяет его пяткой по затылку.
— Мать твою! — выругивается Джон, слетая с тела соперника. — Выругивается, Карл! Слово "ругается" для них недостаточно экспрессивно?

Со словами у фикеров взаимоотношения гораздо хуже, чем у персонажей Зощенко. В свое время Корней Чуковский ужасался языку "уважаемых граждан", приводил примеры из протоколов и тетрадок, мешая их с фразами Зощенко...

"Когда мы вошли в комнату, он сидел на обломках мебели и нецензурно удивился нашему появлению".

"Незаконно уволена т. Кротова, будучи беременной без согласования с профсоюзным комитетом".

"Придворные должны были снимать перед ним шляпы и стоять в обнаженном виде".

...и уверял, что народное творчество от зощенковского слога не отличишь. Зря Чуковский так, зря. Невзирая на канцелярит и язык протокола, народное речевое чутье — великая вещь. Недаром Довлатов описывал народную речь, включая лагерное арго, с почтением и восхищением.

"Искусство лагерной речи опирается на давно сложившиеся традиции. Здесь существуют нерушимые каноны, железные штампы и бесчисленные регламенты. Плюс — необходимый творческий изыск. Это как в литературе. Подлинный художник, опираясь на традицию, развивает черты личного своеобразия…

Как это ни удивительно, в лагерной речи очень мало бранных слов. Настоящий уголовник редко опускается до матерщины. Он пренебрегает нечистоплотной матерной скороговоркой. Он дорожит своей речью и знает ей цену.

Подлинный уголовник ценит качество, а не децибелы. Предпочитает точность — изобилию.

Брезгливое: «Твое место у параши» — стоит десятка отборных ругательств. Гневное: «Что же ты, сука, дешевишь?!» — убивает наповал. Снисходительное: «Вот так фрайер — ни украсть, ни покараулить» — дезавуирует человека абсолютно…

В лагере еще жива форма словесного поединка, блистательной разговорной дуэли. Я часто наблюдал такие бои — с разминкой, притворной апатией и внезапными фейерверками убийственного красноречия. С отточенными формулировками на уровне Крылова и Лафонтена:

«Волк и меченых берет…»"

В то время как бездарность без чутья и при изрядной начитанности выплескивает в текст не красноречие, а глоссолалию. Интересно, с какими авторами сравнил бы Чуковский творЕчество фикеров? Какой новый Зощенко способен придать этому языку человеческий характер, реабилитировав диалект обитателей вершин лондонского литературного дна?

Оливы стетоскопа все еще в его ушах... — Олива — это дерево, а не плод оливы. Плод называется оливкой и его таки можно запихать в ухо. В отличие от оливы-дерева.

Обнажённый Джон шагнул под горячие струи и встал позади детектива.
– Помочь тебе? – сакраментально предложил док. — КАК предложил? Что именно он предложил своему голому любовнику в душевой кабинке — сакрально потереть спинку?

Подхватив его ритм, я немного отклонял за бедра его амплитуду. — Держи меня за амплитуду, дорогой!

Гарри кивнул, с восторгом разглядывая великолепное поджарое тело любимого. — Тонкости литературного языка, как объяснить вас любителям "необычных" слов, не понимающих, какие из вас уместны, а какие нет?

Сыщик, не отводя бесовского взора, невозмутимо протянул:
– Все меняется...
– Я никогда не буду твоим! НИКОГДА! – окончательно взорвался Джон.
– Посмотрим, – с наглой ухмылкой заявил сыщик в ответ, фривольно откинувшись на спинку стула. — Сыщик, фривольно откинутый на дуршлаг спинку окончательным взрывом доктора, вызывает двусмысленные ассоциации. Вернее, недвусмысленные.

За несомненный талант артист в повседневной жизни расплачивался изнеженной, словно натянутая струна, душой, лёгкой возбудимостью и болезненным художественным воображением. — Изнеженность натянутой струны — это что-то новенькое в мире псевдохудожественных красивостей.

Голова горделиво поднялась, обнажая твое мраморное лицо. Бездонные магнетические глаза. Я могу рассмотреть в них весь спектр оттенков от припылено бирюзового до темно-серого. И губы. Я стараюсь на них вообще не смотреть. Они лишают меня покоя. Вычерченные округлости. По-детски невинные и соблазнительные своей неискушенностью. — Голова обнажает лицо — и о ужас! Припыленные глаза! Неискушенные губы, по форме напоминающие ягодицы!
Два соблазна в одном.

Наши взгляды встретились. И опять завели самостоятельную беседу, не обращая внимания на наши тесные штаны. — Вы слышите хруст и треск? Это фикеры доедают современную литературу!

Но самая нямотка начинается, когда фикер внезапно (о эта фикерская внезапность!) решает, что он рожден привнести немного романтичности и философичности в этот мир гомоэротики. И начинается...

Попробуйте определить, а что для вас — сон? Субъективное восприятие зрительных, слуховых и прочих образов, возникающих в сознании спящего человека, принимающего происходящее в голове за объективную реальность? Сумбурное видение расслабленного сознания из миллионов фрагментов прошлого? Затейливое переплетение серой повседневности и фееричных глубин души или бред воспалённого мозга от бесконечно светлой радости до липкого, тянущего в небытие кошмара? Навеянный переживаниями, шорохом в спальне или полётом пчелы вокруг граната? Сон – непознанный сюрреалистичный мир наших чувств, источник вдохновения и страха, где пространство и время искажены в безумной пляске. И единственное родное убежище для нашей души. — Источник страха как родное убежище души. Такое же годное, как претенциозный бред — годный литературный слог.

Если вы когда-нибудь решитесь воочию увидеть лондонское дно, то вам прямая дорога на Саметри-стрит. Здесь, прислонясь к фонарным столбам, продажные девки в драных сетчатых колготках и цветастых полушубках дымили мундштуками, зажав их в ярко накрашенных пастях. Пьяные, хриплыми голосами орущие пошлые куплеты, слонялись между домами. Бомжи в обветшавших одеждах тащили барахло в свою нору, торговцы наркотой предлагали первоклассную дурь, и обычные люди, поддавшиеся соблазну игорного дома, забредали сюда время от времени. — Девки дымили мундштуками, потому как на сигареты не заработали. Кстати, а куда они — девки — девали эти мундштуки во время обслуживания клиента? И почему пьяные орали исключительно пошлые куплеты — неужто никто не допился до лирических и жалостных баллад, которые так любит раскисшая от алкоголя душа, причем не только славянская? И почему дилеры на столь ужасном дне предлагали именно первоклассную дурь? На дне вся дурь далеко не первоклассная, это известно любому бурно пожившему человеку. Но, разумеется, не йуному аффтару с потугами на социальное обличительство.

Джон поднял глаза, и ураган пьянящего абсентового пламени подхватил его. Алчный, пожирающий душу взгляд Холмса сковал доктора и на миг вызвал отвращение и иррациональный страх, тут же с негодованием отброшенный. Странное оцепенение, похожее на гипноз, овладело Ватсоном, пока Шерлок коброй нависал над ним, испепеляя подёрнутыми влажной пеленой желания глазами. — Абсент пылал в очах детектива (это ж надо было так зенки залить, Холмс!). Влажные глаза испепеляли Ватсона, пока Холмс раздувал свой очковый капюшон.

Гарри выгнулся на лопатках над постелью и сжал зубы, переживая мучительно сладкую судорогу, то Драко поднялся на колени и выпрямился, чуть отклонившись назад, но входя до самого конца в судорожно сжимающуюся задницу. Лицо его выражало высшее напряженное блаженство, а за спиной развернулись серебристые крылья, ставшие вмиг в два раза больше, и серебристая амальгама стремительно заливалась сверкающей чернотой, аки усыпанное искрами звезд черно-синее небо. Форма крыльев стремительно деформировалась, превращая их в подобие лебединых, но до этого это были скорее листья сродни веточкам акации – прямой каркас и полотно перьев вниз. — Паки-паки. Иже херувимы. И судороги, как же без судорог!

Ну и немного стихов на дорожку. Чудовищных фикерских стишат.

Найти блаженство среди муки.
И отыскать шик в простоте.
Контраст врачует нас от скуки
И душит светом в темноте.
Огонь во льду нас разрушает
И точно также закаляет.
Как гнев в любви, как вера во грехе... — Я думаю, то была шарада про торт "Отелло". Днем вы его едите, а ночью он вас душит...

Лежа среди сна обломков,
Прекратить мечтаю муки,
И мечусь, подушки скомкав,
Жарки щеки, влажны руки,
Заливаю в горло виски,
Где-то там душа стенает,
Плачет придушенным писком.
С адских доньев наступает,
Крадучись, подходит утро,
И ужасный день как будто
На грехи мои взирает. — Ужасный день взирает на твои стихи, понимая, сколь безнадежно он ими испорчен! Если бы он мог, он бы нипочем не наступил, так бы и прилип к адским доньям!

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив