Дмитрий Выдрин: «Я Путину при личной встрече сказал: «Вы нас обманули: вы не


«Так вот, с покупкой дворца, мне кажется, дело обстоит предельно просто. Сейчас идет хороший «чес» по Европе — так почему бы этим не воспользоваться?»
— А как же новость, что Владимир Зеленский недавно приобрел у английского короля Чарлза III королевское поместье в Великобритании за 20 миллионов фунтов?
Это что, такой толстый намек: «Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем»? Означает ли это, что заслуги Зеленского настолько высоко оценены Западом и англосаксами, что, каков бы ни был исход конфликта на Украине, почетная пенсия на Туманном Альбионе нынешнему украинском лидеру обеспечена? Ведь приглашение в лондонские влиятельные круги дорогого стоит. Англичане — это подлинная аристократия глобальной элиты.
— Я считаю, что не бывает вечных аристократов, как не бывает вечных клошаров. Едва ли не каждый клошар может стать миллиардером, и наоборот: миллиардер может стать клошаром. Это все очень текучий процесс, несмотря на распространенное заблуждение о «закрытых социальных лифтах» и тому подобное. Как говорил Станислав Ежи Лец: «В действительности все не так, как на самом деле».
Так вот, с покупкой дворца, мне кажется, дело обстоит предельно просто. У упомянутого вами персонажа деньги есть — причем есть по определению, поскольку современная украинская власть живет в нарративе заработка и гонорарного «чеса». Сейчас идет хороший «чес» по Европе — так почему бы этим не воспользоваться?
Помню, я когда-то присутствовал на мероприятии, где собирались деньги, условно говоря, для очередных «голодающих Поволжья». На сцене выступал Владимир Зеленский, играя какого-то карпатского гуляку и педалируя специфически карпатское, рагульское произношение. При этом он был одет в свитер с оленями. Когда ему стали хлопать, Зеленский сказал: «Кстати, я могу этот свитер продать, раз вы мне так аплодируете». Тут же возник спонтанный аукцион, и свитер быстро ушел за 6 тысяч евро. После этого Зеленский набрал кого-то по телефону и распорядился: «Подвезите еще свитеров — они хорошо пошли». Через какое-то время их действительно подвезли, и началась распродажа по 6 тысяч евро. Быть может, на благотворительность перепало 600 евро, но, как мне кажется, основная сумма (примерно 60 тысяч) досталась не «голодающим Поволжья», а совсем другим людям.
Но это все мелочи по сравнению с тем «чесом», который в настоящее время осуществляет украинский бомонд по западному миру. Разумеется, в этот «чес» надо включить замки, виллы и прочую дорогую недвижимость. Так что это не «королевские подарки» со смыслом, а просто бессмысленные покупки.

«Янукович не смог подавить «Евромайдан» — это требовало от него совсем других качеств, которых у него не было»
— Я знаю, что вы также работали с Виктором Януковичем. Как долго длилось ваше общение с «последним легитимным президентом Украины» (как некоторые его называют) и когда оно оборвалось?
— Да, я был советником Виктора Януковича. Здесь я должен заметить: советник — это не тот, кто умеет говорить, а тот, кто умеет слушать. Видимо, я умел с вдумчивым видом слушать и поэтому периодически становился советником при разных президентах. Так вот, иногда Виктор Федорович звонил мне, и я приезжал к нему в Межигорье (здесь с 2002 по 2014 год находилась загородная резиденция Януковича. Сейчас на ее территории проводятся экскурсии — прим. ред.). Там мы с ним гуляли по набережной: 904 метра в одну сторону и 904 метра в другую. Помнится, он мне рассказывал о своей автобазе, и я знал по именам всех связанных с ней персонажей, в том числе какого-то Гену, который не слушался, и за это пришлось его подвесить за ноги. Я, как только узнал об этом, сказал Виктору Федоровичу: «Вообще-то человек не может долго висеть вниз головой. У него может произойти кровоизлияние в мозг». Янукович отмахивается: «Да, это так, если не пробить ему голову. А я сразу пробил Гене голову». Дескать, он такой молодчина — все предусмотрел! И такие брутальные или забавные истории он рассказывал мне нередко. Ну что ж, человеку ведь надо выговориться. Кто-то выговаривается, наклонившись в глубокий колодец, а кто-то — своему советнику.
Когда я общался с Януковичем в последний раз? Кажется, ровно за день до госпереворота. Кстати, именно тогда российский посол в Украине Михаил Зурабов (бывший министр здравоохранения РФ и глава ПФР — прим. ред.) убедил его бежать из страны. При этом у российского посла, по моей информации, мог быть свой интерес: он дружил с Петром Порошенко и поэтому, как говорят, усиленно лоббировал смену ситуации в Киеве, предполагая, что его друг и бизнес-партнер, шоколадный король, станет во главе государства. Так оно потом и получилось, как мы знаем. Что касается Януковича, то он некоторое время колебался, стоит ли ему подаваться в бега, но российский посол его уговорил.
— Пожалуй, это позволяет взглянуть на «Евромайдан» несколько с другой, неожиданной стороны. Кстати, рассказав о несчастном Гене, вы тем самым подтверждаете криминальный бэкграунд Януковича?
— Я думаю, что у всей украинской элиты в той или иной степени наличествовал криминальный бэкграунд. Просто одна часть элиты — это та, которую ловили, а другая — та, которая ловила. И это, поверьте, применимо не только к Украине. России в этом плане повезло: ею правят те, кто ловит. А Украиной — те, кого ловят.
— Как-то вы сказали в одном из своих видео, что да, Янукович мог украсть, но он не способен на убийство.
— Думаю, есть такая спецификация души, в том числе в криминальном мире. У меня сложилось такое ощущение, что в преступной иерархии он мог являться каким угодно коррупционером, но он не был «мокрушником», говоря на сленге. Наказать какого-то отдельного Гену он мог, но убить его вряд ли. Недаром, как мы знаем, согласно неписаным правилам криминальной субкультуры, настоящий вор никогда не пойдет на мокрое дело. «Мочилово» не по его части. Кстати, именно, поэтому Янукович не смог подавить «Евромайдан» — это требовало от него совсем других качеств, которых у него не было.
«Сегодня в России больше европейского, чем в самой Европе»
— Насколько я знаю, в конце 1990-х вам довелось возглавлять в Киеве Европейский институт интеграции и развития. Каким тогда вам виделся европейский выбор Украины?
— Один из моих ников — это Дервиш. Именно поэтому я все люблю воспринимать через жизненные и даже просто бытовые истории. Помнится, в декабре 1991 года по поручению Леонида Кравчука я полетел в Европу, а перед этим получил визу № 1 во французском посольстве в Киеве. Так что я был первым гражданином бывшей УССР, кто декларировал заграничный паспорт. Францией я, конечно же, был поражен: из темного, неосвещенного Киева я прилетел прямо на Елисейские поля. Меня очень хорошо встретили и поселили. Какое-то время я думал, что это такая дань уважения моей стране, но впоследствии выяснилось, что меня принимали за родственника господина Выдри́на, который в то время был главой администрации французского президента. Кстати, потом и в самом деле удалось установить, что мы какие-то очень дальние родственники, но тогда ни он, ни я об этом еще не подозревали.
Когда меня впервые пригласили на ужин во дворец (кажется, к верховному судье Франции), я был просто в ужасе от количества приборов на столе — ведь мне было невдомек, какими ножичками и вилочками в каких случаях надо пользоваться. В то время для меня Европа являлась символом высококлассного быта. В принципе, он мог быть доступен и нам: я всегда удивлялся, почему Советский Союз не мог приложить для этого сравнительно маленькое усилие. При том что на грандиозные усилия мы всегда были способны — говорю об этом, как экс-строитель БАМа. Скажем, почему у нас было только два распространенных цвета для советских автомобилей: синий и зеленый? Почему бы не использовать оранжевый, красный и другие цвета, как на Западе? Угрюмость и серьезность нашего отечественного бытия можно было расцветить разве что хорошим застольем и хорошей подачей той или иной темы. Между прочим, сам Антон Макаренко видел в этом воспитательный момент: для своих беспризорников он сервировал очень приличные столы и думал поднимать через это общую культуру.
Потом мы стали часто ездить в Европу, попривыкли к ней, и на наших глазах она стала превращаться в территорию одноразовых ценностей. Посуда и вилки стали пластиковыми, а не из дорогого серебра или иного изящного металла. Даже в бизнес-классе в самолетах стали подавать ланч исключительно на пластике. И я увидел, что смена полюсов происходит не только в географии, когда, по утверждению ученых, раз в 11,5 тысячи лет магнитные полюса меняются местами. Нет, это случается и в истории. Скажем, сегодня в России больше европейского, чем в самой Европе. Русские, как я уже сказал, все воспринимают всерьез, поэтому РФ серьезно отнеслась и к тому, что 30–40 лет назад ей предложила европейская цивилизация и от чего она сама сейчас отказалась.
Когда после краха СССР я первый раз был в Германии, в Берлине, я был поражен чистотой немецких улиц. А сейчас, когда я последний раз прилетал в гости к моему другу Александру Рару на его день рождения, мне пришлось пробиваться на берлинских улицах через завалы огрызков и отбросов. Иногда мне даже невольно думалось: «Скорее бы вернуться в Москву, где чисто и светло». Современный Берлин, к сожалению, — это такая большая помойка, по крайней мере на окраинах. Я уже не говорю об окраинах французских и итальянских городов, где зачастую приходится гулять по колено в грязи. Так что полюса действительно поменялись местами, и сейчас в бытовом плане Россия — в значительно большей степени Запад, чем сам современный Запад.
— При этом украинцы любят распространять о РФ фейки, что это страна бараков, трущоб, помоек и разбитых непроезжих дорог. Да, у нас все это можно найти и сфотографировать, но такой России становится все меньше.
— Я когда-то руководил журналистскими коллективами, в частности большим медиахолдингом, в котором работали около 3 тысяч сотрудников. Многие из них, насколько я знаю, сейчас пишут о РФ пасквили. Но меня еще тогда удивило, что подавляющее большинство украинских журналистов ни разу не были в России. Поэтому сейчас они даже не могут представить себе подлинной бытовой ситуации в той же Москве, Санкт-Петербурге или Казани.
— Что уж там говорить об украинцах. К сожалению, далеко не все москвичи могут представить себе бытовую ситуацию за пределами Москвы.
— Согласен. Это вообще такая распространенная людская черта.

«Исследуя Владимира Владимировича, пытался «забить сваи» глубже российского элитного слоя»
— Российскому президенту Владимиру Путину вы посвятили свою книгу «Золотая игла, или Восьмой дан Владимира Путина». Почему личность российского президента вызвала у вас такой интерес, что потребовалось воплотить его в книге?
— Это была моя попытка отойти от бахтинской карнавальности и найти фундаментальные основания для исследования личности Владимира Путина. Скажем, Крымский мост стоит на 30-метровых сваях, уходящих далеко вглубь. Так и я, исследуя Владимира Владимировича, пытался «забить сваи» глубже российского элитного слоя, на описании которого другие авторы обыкновенно пытаются построить свое повествование.
Мне в свое время несказанно повезло (хотя очень часто везение одного бывает связано с трагедией другого). Я уже упоминал, что в самом начале моей карьеры судьба столкнула меня с выдающимся академиком и кибернетиком Виктором Глушковым. Думаю, мы и по сей день кормимся с его «креативного стола»: мобильные телефоны, гиперзвуковое оружие и оружие будущего, построенное на электроиндукции, — это все было разработано еще Виктором Михайловичем. При этом он был неизлечимо болен, однако советское Политбюро буквально запретило ему умирать. Была даже создана закрытая группа, которую возглавляли три академика, Николай Амосов, Геннадий Добров и Владимир Зворыкин — они должны были перекодировать его из биологического состояния в машинное. В результате построили громадную машину высотой с пятиэтажный дом, и я был одним из тех людей, которые снимали с Глушкова 3,5 тысячи реперных точек. Вышеперечисленным мной корифеям требовался шустрый молодой человек с двумя высшими образованиями, философским и психологическим, который мог бы покопаться в личности человека и определить его базовые точки. Таким человеком стал я.
Уже тогда у нас сложилась концепция человеческой личности — мы проводили аналоги со счетно-вычислительными машинами и отталкивались от трех базовых «кластеров». Первый — железо, под которым понималось генное устройство. Нужно было исследовать родителей, бабушек и дедушек для того, чтобы понять, какая генная информация передана личности с кровью как по биологическому току. Вторый «кластер» — это «жесткий диск»: протоколы, которыми прошита личность. Давая какие-то серьезные обязательства или поручительства, мы тем самым «прошиваем» себя протоколами. Скажем, когда-то я давал присягу в Советской армии и до сих пор не могу сделать что-то, что противоречит этой присяге. Многие люди именно так и устроены. К примеру, применительно к Владимиру Владимировичу Путину я изучил 200 таких протоколов «прошивки», включая клятву молодого чекиста и воинскую присягу.
Третий «кластер» — это программное обеспечение, аналог Microsoft, который, на мой взгляд, в основном зиждется на иронии и самоиронии.
Так вот, исследуя личность Владимира Путина, я рассмотрел прежде всего его генный фонд. У меня не было возможности покопаться достаточно глубоко, поэтому я остановился на изучении родителей и дедушек-бабушек. Таким образом, по первому «кластеру» я пришел к выводу, что Путин принадлежит к очень интересному типажу, который я называю «постблокадным выживальщиком». Это человек, который стремится выжить при любых ограничениях. Поэтому, кстати, мне были смешны внешние санкции, которые за последние годы вводились против РФ. Ведь что такое блокада? Это стопроцентные санкции. Соответственно, Путина программировали как личность, способную уцелеть при стопроцентных санкциях. Так что ему нынешние западные меры, которые едва ли захватывают 10 процентов хозяйственного поля? Для него это просто смешно.
По второму «кластеру» я понял, что исследуемая мною персона — это не политик, а разведчик. Я ему сам когда-то при личной встрече сказал: «Вы нас обманули: вы не политик, а разведчик». А в чем тут разница? Она очевидна: политик — это поиск баланса интересов, а разведчик — это поиск баланса сил. Оказалось, что качества разведчика сейчас даже более востребованы.
Ну и так далее. Мое исследование — это не политический текст, а социометрический. Там нет как таковых оценочных политических суждений — там есть исследование потенциала возможностей личности. Кстати, когда в 1991 году я понял, что прежняя подписка о разглашении уже не действует, то стал использовать свои кибернетические познания в моей работе как политтехнолога. И, знаете, за 30 лет у меня не было ни одной ошибки в определении результатов выборов отдельных персон и целых партий. В частности, я почти за год предсказал президентство Дональда Трампа. Когда я опубликовал это, мне позвонил вице-спикер немецкого бундестага и возмутился: «Что за бред! Мы никогда даже не слышали о таком человеке». А я сделал расклад, согласно которому он должен был стать президентом США в 2017 году, но только на один срок. Так что пока эта методика работает. Возможно, время изменится, и рабочими окажутся другие принципы и технологии.

— Если уж ваши прогнозы могут быть настолько точны, ответьте: Трамп вернется в Белый дом по итогам президентских выборов в конце этого года?
— С очень высокой долей вероятности, вернется. Но тут кроется маленькое препятствие. Очень многое зависит от отношений Трампа с его супругой Меланией. На том уровне, где происходит сражение, супружеская пара является некой единой корпускулой, замкнутой в себе оболочкой. Когда в 2017 году Мелания оттолкнула руку мужа в тот момент, как они шли по красной дорожке от самолета, я даже позвонил одному из советников Трампа и спросил: «Что такое?» Он ответил: «Она подала на развод». Не знаю, правда это или нет, но я сказал тогда советнику: «Если супруги Трампы испортят между собой отношения, шансов на победу никаких нет». Сейчас, поскольку в семье бывшего 45-го президента СЩА вроде бы все наладилось, шансы на повторную победу у него абсолютные.

— Насколько, на ваш взгляд, влиятелен в современной политике тюркский мир и его основной куратор, президент Турции Реджеп Эрдоган?
— У меня есть мечта: написать новое исследование, аналогичное тому, которое я провел по Владимиру Путину, — о двух других политических лидерах. Я считаю, что в современном мире наберется едва ли три с половиной реальных политических лидера, и Реджеп Эрдоган относится к этой тройке. Как известно, с 2021 года существует Организация тюркских государств, ранее она называлась Тюркским советом. Эрдоган пытается омускулить эту организацию и создать внутри нее более жесткую конструкцию. Конечно, у меня нет возможности напрямую давать советы уважаемому турецкому лидеру или шаху, как его иногда называют. Но, может быть, он прочтет наш диалог? Помните знаменитую пирамиду Карла Маркса, описывающую устройство общества? Внизу — базис, промышленность, средства производства и прочие тяжелые сущности, а вверху надстройка: идеология и культура. Так вот, сейчас эта пирамида перевернулась. Теперь в основании находится уже культура, которая диктует многие стратегии развития геополитики и внутренних политических процессов.
При этом зачастую политики, которых считают антимарксистами, действуют в соответствии с марксисткой матрицей и не замечают этой новой реальности. Скажем, Реджеп Эрдоган преувеличивает значение экономики. Но, если бы я участвовал в создании такой организации, объединяющей тюркские государства, я бы начал ее строительство с образования общекультурного слоя. Я очень люблю турок, не раз бывал на территории этой страны, в том числе и для того, чтобы поправить здоровье жены. Здесь превосходная медицина, и турецкие врачи ей в самом деле очень помогли. Однако у турок есть по меньшей мере один базовый недостаток: они очень сильные тактики, но не очень хорошие стратеги. Это касается всех общественных сфер: и военной, и хозяйственной, и геополитической. Отсутствие стратегичности я связываю с отсутствием мощной, глубинной, хорошо проросшей во все поры бытия культуры. Я уже об этом как-то писал. 10 лет назад я любил в Анталии сидеть на берегу моря, забравшись на невысокий обрыв. Помню, там стояли «говорящие» лавочки: включаешь кнопку и выбираешь, что тебе слушать — философский текст, поэтический или прозаический. Естественно, слушая, я почти ничего не понимал, но само журчание философской или поэтической речи в сочетании с видом на море давало очень сильную культурную интенцию. Но потом лавочки подверглись вандализму, их стали царапать и портить и в конце концов заменили на обычные деревянные, где обычно пьют пиво, а не слушают философские трактаты. Для меня эти лавочки — символ турецкой политики: у турок не хватает терпения протянуть культуру через достаточно протяженное временное пространство. Вот если бы они сейчас сделали акцент на создании мощного общетюркского культурного потенциала, то пять стран, которые входят в Организацию тюркских государств, плюс Венгрия, Туркменистан и Северный Кипр, являющиеся там наблюдателями, получили бы платформу для своего объединения. И это было бы эффективнее, чем попытка связать тюркские государства экономическими интересами. Одно дело — построить под Ташкентом турецкий завод по производству белых халатов для гостиниц, и совсем другое — создать совместную киностудию для производства хороших картин, которые в свое время снимал, к примеру, «Узбекфильм». Так что будущее Организации тюркских государств напрямую зависит от того, смогут ли они сменить стратегию и сосредоточиться на культурной платформе, что даст им (в этом я убежден) мощное влияние во всем мире. Но если только экономика — это ни о чем.
«Думаю, года через два-три по российскому паспорту будет обеспечен безвизовый проезд в европейские страны»
— Теперь китайская тема. По отношению к Китаю в России имеются как сторонники, так и противники «российско-китайского» союза. В самом деле, наши страны находятся в разных «весовых категориях» и по экономическому потенциалу, и по численности населения — 1,5 миллиарда против 146 миллионов. Поэтому многие подозревают, что КНР — это такая мышеловка для РФ: придешь туда за помощью и вместо этого станешь навеки китайским вассалом.
— Я бы поиграл по этому поводу с терминами. Обычно, когда пытаются что-то понять, я советую обратиться к языку. Если язык вам ничего не подсказывает, тогда уже обращайтесь к философии. Когда-то мне довелось выступать в роли миротворца во времена сербского конфликта. Знаете, как по-сербски звучит слово «безопасность»? Безбедность. И это не случайно. Когда работаешь в безбедной среде, то, наверное, в какой-то мере находишься в безопасности. А вот, скажем, термин «любовь» явно не подходит для того, чтобы описывать отношения между Россией и Китаем. Может быть, потому что русские не только не дают за любовь денег, но и не берут их за любовь. А китайцы, напротив, и берут, и дают. Поэтому можно говорить о партнерских отношениях между РФ и КНР, взаимных симпатиях и пользе, но не о любви. Мы слишком разные для любви, поэтому ее между нами никогда не будет.
Сейчас Россия находится явно во враждебных отношениях с «петухом», который называет себя президентом Франции. Однако если спросить навскидку у русского человека пять хороших французских фильмов, то любой назовет. А сможете назвать пять китайских? Вряд ли. Хотя Китай — очень духовно глубокая, самобытная страна. Когда-то с мэром Шанхая я всю ночь проговорил о философии и был поражен нереальной, на мой взгляд, глубиной философских знаний у действующего политика и руководителя 25-миллионного мегаполиса. Но это особая история. К сожалению, практически любому российскому мэру не о чем будет побеседовать с мэром Шанхая. Разве что о половодье можно парой слов перекинуться.
Так что вряд ли мы преодолеем эстетические и культурологические различия между нами. Для любви это закрывает все пути, поскольку любовь — это интимное проникновение друг в друга, в тайные желания, аллюзии, смутные чувства, фантомные ощущения и тому подобное. Что касается дружбы, то это немного иная субстанция: здесь пересекаются и взаимная выгода, и взаимное любопытство. Поэтому любовь выносим за скобки, однако о дружбе между нашими странами говорить можем. Это первое.
Второе. Мышеловкой является не Китай для России, а Россия для Китая. Когда сравниваешь потенциал наших стран, необходимо сравнивать не преходящие обстоятельства, а более глубинные и фундаментальные вещи. Я бы оценивал потенциал государств по их пассионарности. Быть может, сейчас во мне говорит не специалист, а гражданин, но, на мой взгляд, Россия значительно более пассионарная страна, чем Китай. Поэтому, если не дай бог возникнет какая-то сложная ситуация в мире, не Китай станет защищать Россию, а Россия — Китай. Я уже не говорю о том, что не у китайского МЧС, а у нашего лозунг «Спаси и сохрани». Это наш религиозный нарратив. Китайский нарратив — это невмешательство: сидеть на холме и наблюдать за схваткой тигров. А наш нарратив — это спасение. Полагаю, что быть русским человеком можно, только спасая кого-то. Это два совершенно разных мира.
Когда я, бывало, спорил с европейцами, шутя говорил им: «Ребята, если не дай бог что произойдет, потом не обижайтесь». Потому что в европейских базовых религиях — в католицизме и протестантизме — присутствует понятие «беды». Это когда «беда» и «все пропало», ужас и катастрофа. А в православие нет понятия «беды», зато есть «испытание». В европейской традиции принято откупаться от беды, приобретать индульгенцию и заискивать перед знакомым священником. А в российской традиции нужно просто достойно пройти испытание и выйти из него чище, сильнее и мощнее. «Поэтому, ребята, — говорю, — вам с нами лучше не тягаться. Наше „испытание“, как бык овцу, кроет вашу „беду“».
Так и с Китаем. У него нет той интенции, которой проникнута российская матрица покорения пространств. Даже наше устройство, кажется, сверстано специально под испытания. Вспомним: в Китае всегда все строили из камня, а у нас вплоть до петровской эпохи — из дерева. Вдруг появляется какой-то враг, прежнее место обитания сожгли, двинулись вперед, завоевали новую территорию и поставили новые срубы вместе с крепостями из кольев. Так действовали наши предки. Это интенция порыва и прорыва. Что касается пассионарности — это, на мой взгляд, более базовая категория, чем ВВП, и именно ею надлежит все измерять.
— Какой итог российского-украинского конфликта представляется вам наиболее вероятным? Окончательное разделение братских народов на два враждебных государственных анклава по корейскому варианту?
— Несколько месяцев назад я сформулировал для себя три сценария возможного окончания конфликта. Первый — да, это корейский сценарий. Памятуя о маятнике Фуко, просто будем ждать, где он остановится и где возникнет равновесие сил. Второй сценарий — финский, отсылающий нас к Зимней войне 1939 года. Это когда те, кто воюет со стороны Украины, проигрывают, но объявляют это победой, как Финляндия в 1940-м, потерявшая территории, но объявившая себя триумфатором. Третий сценарий — гонконгский. Это когда условный Гонконг целиком принимается в дружеские объятия, и медленно, не спеша переваривается в державном желудке. Переваривается культурно, эстетически и даже кинематографически. Я когда-то преподавал восточные единоборства, и у меня Гонконг всегда ассоциировался с Брюсом Ли. А сейчас огромный Китай переварил даже эту сферу, гонконгскую конфуцианскую школу, и ныне не Шаолинь молится на Гонконг, а Гонконг — на Шаолинь и его монастырские боевые искусства.
— Наш условный Гонконг будет перевариваться российским желудком или западным?
— Российским, и это уже очевидно. Думаю, года через два-три мы будем вести диалог с Европой и обговаривать, почему по российскому паспорту будет обеспечен безвизовый проезд в европейские страны. А вот европейцы в Россию, пожалуйста, только по визам. Ну что ж, так получилось. Мы ведь хотим снова побывать на Пизанской башне, пока она не упала, и зайти в Колизей, пока мигранты не растащили его по кирпичику.
Что касается перечисленных мной сценариев, то еще несколько месяцев назад я давал около 50 процентов «сбыточности» корейскому варианту, примерно 40 — финскому и процентов 10 — гонконгскому. А сейчас каждому из этих сценариев я даю по 33 процента, при том что на наших глазах гонконгский сценарий приобретает все более явную динамику и все более реальные черты.